Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[09-04-04]
Мария РольникайтеВедущая петербургского часа программы "Время Свободы" Ольга Писпанен: Около 18 миллионов узников из 23-х стран были заключенными в нацистских концентрационных лагерях, и только 7 миллионов дождались свободы. День освобождения узников нацистских концлагерей отмечается 11 апреля, потому что именно в этот день узники лагеря Бухенвальд, узнав о приближении союзных войск, подняли вооруженное восстание. Они захватили лагерь, перебили охрану и тем самым спасли себя от уничтожения. Сегодня у нас в гостях Мария Григорьевна Рольникайте, бывшая узница Вильнюсского гетто и двух концлагерей. Сначала давайте послушаем репортаж на тему, которую мы будем обсуждать. Об истории создания нацистских концлагерей рассказывает Татьяна Вольтская: Татьяна Вольтская: Адольф Гитлер пришел к власти 30 января 1933-го года. Уже через 5 дней, 4 февраля, появился чрезвычайный указ "О защите немецкого народа", разрешавший арест без суда до трех месяцев. После провокационного поджога рейхстага, в котором обвинили коммунистов, Германия продолжала жить по демократической веймарской Конституции, написанной под руководством адвоката Гуго Прейса, по происхождению еврея. Но в Конституции содержалась статья о чрезвычайном положении, которое Гитлер и ввел, отменив демократические права и свободы. С приходом диктатуры был разрешен арест на неограниченный срок без суда тех, кто именовался врагами нации и государства. Начались массовые аресты коммунистов, социал-демократов и других противников режима. Рассказывает историк Константин Плоткин: Константин Плоткин: Места заключения оказались переполнены. И вот тогда скромный чиновник министерства внутренних дел Баварии некто Адольф Вагнер предложил содержать арестованных в особых местах. И 20 марта 1933-го года шеф полиции города Мюнхен Генрих Гиммлер издал приказ об организации перового концлагеря в помещении порохового завода в Дахау. Вскоре такие лагеря возникли по всей стране. Татьяна Вольтская: Комендант Дахау Теодор Айке разработал жесткий лагерный режим и карательный устав. Формирование лагерной системы шло вместе с формированием нацистской политической системы. Вскоре начали применять рабский труд заключенных, значение которого возросло для экономики Рейха с началом войны. Константин Плоткин: Лагеря были нескольких типов: лагеря для перевоспитания, лагеря для интернирования, трудовые лагеря, каторжные лагеря. После начала войны возникли лагеря для пленных, для заложников. В конце 1941-го - начале1942-го года были созданы невиданные ранее фабрики смерти, они получили название лагеря уничтожения, или лагеря смерти, и они имели конкретную цель: уничтожение евреев, депортируемых из оккупированных стран Европы. В них было уничтожено от 3 до 3,5 миллионов человек. Татьяна Вольтская: Константин Плоткин делит участников Холокоста на палачей, жертв и наблюдателей. До сих пор остается загадкой, почему основная масса населения европейских стран оставалась равнодушной к судьбе своих соседей. Ольга Писпанен: Мария Григорьевна, расскажите пожалуйста вашу историю.
Мария Рольникайте: Когда началась война, мне было неполных 14 лет. Мы тогда жили в Вильнюсе. 6 сентября нас загнали в гетто. Что такое гетто - отгородили несколько самых узких улочек в городе, теснота была невероятная, а тех, кто не поместился, сразу гнали на расстрел в лес Панерей, это недалеко от Вильнюса. Там убито около 100 тысяч человек, в том числе 76 тысяч евреев. При том немцы, как известно, не расстреливали на своей территории, так что под Вильнюсом лежат и евреи из Чехословакии и Германии. Мы жили, если так можно сказать, в маленькой комнате, 18 человек спали на полу. Паек, который выдавали, был невероятно мал, - как тогда шутили: мало чтобы жить, много чтобы умереть. И все должны были работать. Я работала - у меня много специальностей - и уборщицей в казармах, и на огородах, и просто таскали воду, поливали, и еще работала на мебельной фабрике. Но все это было бы не так страшно, даже голод, как осознание, очень страшно, особенно в таком возрасте, осознавать, что каждый день может быть твоим последним в жизни и чувствовать близость смерти. При нас угоняли на смерть, меня спасало на разных этапах то, что мама получила удостоверение, что она ремесленник, она записалась портнихой, так мы просуществовали в голоде, холоде, страхе, потеряв очень много людей, если вначале было где-то около 50 тысяч, то при ликвидации гетто уже 20 с чем-то тысяч. Ликвидировали гетто в Вильнюсе 23 сентября 1943-го года. И при ликвидации сортировали. Мы этого не знали. Выпускали через узкую калитку, по одному. И мама сказала - ты иди первой, потом сестренка и братик маленькие, семи – девяти лет, и она последней, чтобы она нас видела. Она не знала, что там за каликой сортируют. Я вышла первой, солдат меня схватил за пальто, погнал куда-то, я повернулась, хотела что-то маме сказать, и смотрю, что там цепь, улица перегорожена, там цепь, и она стоит там на другой стороне улицы, по ту сторону этой цепи. Я подбежала к солдату, говорю, что там моя мама, моя семья, пустите меня туда, он, конечно, и слушать не хотел, стукнул меня, а мама сразу видно поняла, что там, где она, старики, и крикнула: "Не пускайте ее к нам, она молодая, может работать", и крикнула мне: "Живи". Нас погрузили в вагоны, увезли, мы не знали куда, и привезли в этот концлагерь Штрасденхоф, это Латвия. Там получила лагерный номер 5007, тоже гнали на работу, сортировали, нетрудоспособных, как они считали, отправляли на расстрел. Там крематория не было, в лагерь въезжали такие черные крытые машины. Я сначала работала на строительстве, таскала камни, толкала вагонетки с камнями, подавали строителям... Там была очень страшная дисциплина, если это можно так называть, и надпись: "Вы не живете для того, чтобы работать, а работаете, чтобы жить". И при последней уже селекции, так называли сортировки, до сих пор не понимаю, как я осталась жива, я и еще три девушки, потому что они решили, что все, кому меньше 18 или больше 30, нетрудоспособны, и всех угнали. То ли была ошибка в картотеке, я не понимаю, нам было 17, и мы остались. И потом, когда уже приближались советские войска к Риге, мы слышали взрывы и бомбежки, летали самолеты над лагерем, мы уже надеялись, что вот-вот освободят, но нас угнали в Германию в Штутхоф. Везли на каком-то военном пароходе, вывозили, видно, оборудование, нас загнали в самый трюм, там я уже была узница номер 60821. Лагерь Штутхоф был одним из первых, его строили польские железнодорожники еще в 1938-39-м годах, и туда загоняли первых пленных, когда капитулировала Польша. Мы были изолированы, отдельно евреи от всех остальных, отдельно женщины, отдельно мужчины, и это было спасением - оттуда можно было вырваться на работу. Это был как рынок рабов, приезжали хозяева, надо было мускулы показывать... Ольга Писпанен: Приезжали люди с каких-то заводов немецких? Мария Рольникайте: С заводов, или хозяева ферм. Надо было раздеться догола, проходить мимо и показывать мышцы, вообще все тело, а тело было в нарывах от страшного голода и всего. А тут приехали, я уже была доходягой, приехали какие-то помещики, в основном в штатском, проходят мимо, а я говорю по-немецки, "Ich bin stark", что я еще сильная, и показываю мышцы, хотя показывать там нечего было. Какой-то полуслепой старик посмотрел сказал - ладно. И нас охранник привез, он расписался, и мы работали 4 месяца в его хозяйстве. Спали в хлеву, рядом со свиньями, на ночь нас запирали, воскресенье тоже не было выходным. Ольга Писпанен: Вас, когда приезжали уже в этот концлагерь, немецкие промышленники и фермеры вас вывозили с какими-то бумагами? Мария Рольникайте: Нет, нас просто отвез туда охранник. И опять-таки мне повезло, что я попала туда, мы, когда кормили свиней, немножко воровали картошку у них, он сказал - все, что вам положено по лагерю, и ничего больше не дал. Но когда мы убирали урожаи, иногда морковку сырую ели. А те, кто попали на рытье окопов, работали по пояс в воде, отмораживали руки, и иногда их привозили обратно, и прямо в крематорий. И когда нас охранник привез, и хозяин расписался за наши номера, что берет ответственность, он нас предупредил: "Если будете плохо работать я вас отправлю не просто в лагерь, а прямо в крематорий". До нас работали 4 женщины-еврейки из Венгрии, они, как он говорил, симулировали... Хотя труд был непосильный, и никаких выходных, и в 5 утра будили, еще было темно, даже летом. А в ноябре нас вернули уже обратно в лагерь. Он был закрыт, на работу не брали, была эпидемия тифа. Мы как-то узнали, что в газовой камере был пожар, может, акт саботажа, живых все-таки в печи не решались совать, поэтому они чем-то отравили так называемый суп, который мы получали. Это была теплая водичка, если там оказывался маленький кусочек гнилой капусты, это было уже великим счастьем. И было это, наверное, специально перченое, чтобы хотелось пить. А воды не было. Мы ели грязный снег, началась эпидемия, я тоже болела. Хотя мне не верится, что могла без лекарств, без всего выздороветь, но так оказалось. Как говорили те, кто лежал рядом на полу, я несколько дней была без сознания, громко пела и безумно ругала немцев, и я этого очень стеснялись. "Папа - адвокат, у нас в семье никто не ругался", - я еще оправдывалась. Я, конечно, была грязная, и еще, помню, я выползала мыться этим грязным снегом. Ольга Писпанен: А как вас освобождали? Мария Рольникайте: Меня освободили 10 марта 1945-го года, солдаты вынесли меня на руках, я была не в состоянии даже подняться. Этот праздник, Международный день освобождения узников, он берет начало с восстания с Бухенвальде. Но было очень много восстаний, о которых известно очень мало. Главное из них - восстание в Варшавском гетто. Тогда немцы были вынуждены танками идти против безоружных людей. И люди, уже сгорая заживо, бросались в толпы немцев, чтобы собой их зажечь. Было восстание в лагере Сабибор. Это единственный лагерь, где убили немецкое руководство, было очень хорошо организовано это восстание, люди смогли убежать. К сожалению, кругом были заминированные поля, многие погибли, но около 800 человек спаслись и ушли в партизанские отряды, и главное, немцы, которые отрицали наличие лагерей, этот лагерь должны были сами снести, посадить цветочки, как будто ничего не было... Меня очень тревожит, хотя вроде праздничный день, теперешнее положение Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель. Алексей: Здравствуйте, Алексей. Я знаю, что в нацистской Германии все эти сожжения начались после того, как были введены программы эвтаназии. Уничтожались люди сначала умственно отсталые, потом евреи, потом цыгане, потом уже военнопленные, и так далее. Часть тех, кто это делал, понесли наказание, часть - нет. Я хочу спросить у вашей гостьи, ведь это люди ее возраста, как тот человек, украинский полицай, его нашли в Эквадоре, как вы относитесь к тому, что эти люди, которые совершали преступления, прожили жизнь, дожили до старости и не понесли наказания. Мария Рольникайте: Отношусь очень отрицательно, а еще боле отрицательно отношусь к тому, что творится у нас. Дети и внуки тех, кто воевал с фашизмом, опять выдвигают те же лозунги, национальная ненависть. Меня вынесли из лагеря на руках, и я вдруг расплакалась. Я не плакала после того, как меня разлучили с мамой в лагере, а тут расплакалась от одной мысли, что теперь меня не убьют. Солдаты меня несли, другие бежали рядом - "может, надо помочь?", солдат утирает грязным носовым платком слезы - "не плачь, сестрица, мы тебя больше в обиду не дадим". Мне очень хочется спросить у этих людей, где вы теперь? Вы уже пожилые, но это же ваши дети и ваши внуки, как вы их воспитали или не воспитали... Ольга Писпанен: У нас еще один звонок. Борис: Здравствуйте, меня зовут Борис. Мария Григорьевна, вы, наверное, задавали себе вопрос, как такой великий немецкий народ так низко пал морально за такой короткий срок? Как вы для себя это объясните? Мария Рольникайте: Сейчас книжка, мой дневник того времени вышла в Германии, я туда ездила, выступала перед немецкой молодежью, и мы вместе не могли это объяснить. Что-то парализовало их волю. Видно, есть в человеке что-то такое плохое, и, кроме того, был страх. Но очень многие были довольны. А чем мы сможем объяснить теперешнюю ненависть? Чем объяснить ненависть одного человека к другому только потому, что фамилия другая? Ольга Писпанен: Вообще, проблема малолетних узников раньше как будто не существовала. Правда о них была неудобна и Германии, и СССР, власти которого во время войны отдавали приказы отступать войскам, оставляя на оккупированной территории детские дома, эвакуируя только нужных людей. Вы обсуждали эту тему? Мария Рольникайте: Нет, вы знаете, отступая, эвакуировали отнюдь не всех, и не успевали. Мы тоже пытались эвакуироваться из Вильнюса, но поезда уже не шли, паника была страшная, страшный страх перед немцами, мы попытались, пошли пешком, но братику было тогда 5 лет, сестренке 7, и мы были вынуждены вернуться в город. Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель. Слушательница: Мария Григорьевна, желаю здоровья и подольше пожить, и расскажите пожалуйста о положении бывших узников концлагерей и жертв гетто в современной Литве, и, наоборот, положении бывших палачей, литовцев, которые помогали немцам. Мария Рольникайте: В Литве, как только она обрела самостоятельность, отошла от СССР, был издан приказ или решение правительства о добавке к пенсии всем, кто пострадал и от Гитлера, и от Сталина. И я как-то давала свидетельские показания для женщины, которая была вместе со мной в лагере. А у нас ничего, только как пенсионерам всем... Ольга Писпанен: А узникам бывшим есть какие-то особые льготы? Мария Рольникайте: От нашего российского правительства нет. Есть такой Комитет примирения и согласия, они дважды перечисляли бывшим узникам какие-то деньги, но, кстати, это широко раззвонили преждевременно, и уже двух старушек, бывших узниц, в деревне убили, хотя они об этом и не ведали... Ольга Писпанен: Вы говорите о компенсации от Германии, также есть "Кляймс Конференц", которая тоже выплачивает с 1998-го года тем, кто был в гетто не менее 18 месяцев, или в концлагере не менее 6 месяцев. Но это очень трудно доказать, получить документы... Мария Рольникайте: Мое счастье, что в Штутхофе сохранился архив, и я оттуда получила подтверждение. Там, правда, я вынуждена была назвать себя на два года старше, помня, что всех до 18 считали нетрудоспособными. Ольга Писпанен: Мария Григорьевна, я читала, некоторые бывшие пленные, я читала их интервью, высказывались, что эти компенсации унизительны. Как вы считаете, является это восстановлением исторической справедливости? Мария Рольникайте: Нет. Когда в самом начале, сразу после войны, зашел разговор о выплате компенсаций, Сталин сказал, что советские евреи в этом не нуждаются, и мы не получали, а за рубежом получали, выплачивали компенсации за убитого члена семьи. Мне бы выплатили за убитую маму, сестренку, братика. Я сказала, я за маму денег не возьму, но Сталин меня освободил от этого протеста. А теперь это уже зависит от моего пребывания в лагере, того, что я пережила, это совсем другое дело. Это не справедливость, это откуп. Ольга Писпанен: Ведь уже не секрет, что после освобождения из фашистских концлагерей практически все попадали из огня да в полымя в советские лагеря... Мария Рольникайте: Да, особенно военные. Я тоже прошла фильтрационный пункт НКВД, меня допрашивали. Я в гетто и лагерях вела дневник, на бумажках, кусках мешков из-под цемента, я все записывала, прятала, учила наизусть, по совету мамы, это вышло как книга, "Я должна рассказать" называется. И я помнила свой дневник наизусть Я все подробно рассказывала, кроме того, возраст, вид, нам сбрили волосы, чтобы мы не удрали из лагеря, чтобы нас можно было сразу распознать, кроме того унтершарфюрер выбил передние зубы, и вид был такой, что меня в этом фильтрационном пункте на границе с СССР в Гродно не задержали. А многие люди там сидели, проходили проверку. Оказывается, это касалось гражданских, посылали протокол допроса по месту жительства, не сотрудничал ли этот человек с немцами, и если оттуда прибыла ответ, что не сотрудничал, его отпускали, иначе - прямо в лагерь. А кто был в плену - почти все попали в лагерь. Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель. Слушательница: Я хочу поблагодарить Марию Григорьевну за все, что она сделала. Она написала книгу, очень давно я ее читала, дай Бог ей здоровья, сил, жить как можно больше и рассказывать всем, какую она прожила жизнь, чтобы такое больше не повторилось. Уважаемая Мария Григорьевна, я вас очень уважаю и знаю, и часто вижу иногда на собраниях всевозможных, касающихся памяти узников, будьте добры, живите долго. Мария Рольникайте: Спасибо, постараюсь. Слушательница: Я бы хотела немножко уточнить. Сейчас говорят о каких-то компенсационных выплатах Германии. К сожалению, это не так. Деньги, которые сейчас частично выдает Германия, это страховые накопления работавших на Германию, насильно туда угнанных. Так вот, эти деньги впервые Германия обещала передать бывшим остарбайтерам еще в конце советской власти. Но после ликвидации СССР российское правительство вместо того, чтобы эти деньги выплатить тем, кому они принадлежат, на них создало фонд, и о том, как этот фонд работал, есть материалы Счетной палаты. Больше 100 миллионов немецких марок неизвестно куда ушли. До сих пор фонд существует, правительство никаких мер не принимает, и только идет болтовня о каких-то компенсационных выплатах. Мария Рольникайте: Я за правительство не отвечаю. Даже за этот фонд не отвечаю, но это касается остарбайтеров, тех, кто были угнаны, работали на заводах, в том числе и на военных. А я говорю о компенсациях узникам концлагерей, это идет прямо из Германии, без участия этого фонда. А о том, что в этом фонде были, мягко говоря, растраты, я тоже слышала. Ольга Писпанен: Сегодня в Петербурге пройдут мероприятия, приуроченные к международному дню освобождения фашистских концлагерей. Это поездка к памятнику "Дети ленинградской земли", который установлен на месте бывшего концлагеря в Вырице, и возложение венков у мемориала на площади Победы. Это все. В последнее время и о блокадниках, и о ветеранах, и о узниках фашистских лагерей вспоминают по определенным датам, раз в году. Как вы считаете, Мария Григорьевна, что должны делать потомки, чтобы не забывать этот ужасный опыт человеческой истории? Мария Рольникайте: Потомки должны знать, а мы, сколько позволяют силы - говорить. Кстати, 18 апреля будут еще два мероприятия: на еврейском кладбище - это день Холокоста, и бывшие ветераны войны, блокадники и узники собираются в доме Ленсовета, где мы будем отмечать. Но, к сожалению, это раз в году, и, к сожалению очень многие говорят - "не хочу расстраиваться". Это преступление - равнодушие. В свое время, когда у меня были очень большие сложности с изданием книжки, в советское время ее рецензировал институт партии, и меня обвиняли, что дневник написан не с марксистских позиций, а я тогда в свои 14 лет ни Маркса не знала, ни классовых позиций. Предисловие писал поэт литовский Межелайтис, она вышла сначала в Литве, я тогда там жила. Я ему говорю, ну вряд ли будут эти палачи, вряд ли они будут читать. А он говорит: " Это не для них, это для равнодушных". И сейчас я, к сожалению, сталкиваюсь с равнодушием. Раз люди проходят мимо, когда убивают эту девятилетнюю девочку... Я каждый день смотрю телевидение, слушаю радио, читаю газеты со страхом - что еще мне плохого скажут. Последние материалы по теме:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
