Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[04-09-01]
Довлатов в Нью-Йорке - к 60-летию со дня рождения3 сентября 2001-го года исполнилось бы 60 лет известному писателю Сергею Довлатову, который много лет сотрудничал с Радио Свобода. О личности и творчестве Довлатова беседуют Петр Вайль и Иван Толстой. Иван Толстой: Петр, в биографии Сергея Довлатова самим автором описаны самые разные участки его жизненного пути, и, по-моему, история всех его книг и начинаний так или иначе описана. Но вот есть, насколько я понимаю, такой сюжет, связанный с изданием газеты "Новый американец", главным редактором которой был сам Довлатов, который отражен в литературе только самим Сергеем. Но ведь вы стояли рядом. Вы были ответственным секретарем газеты в течение довольно длительного времени. Вот, я хотел спросить вас, какую роль играл Довлатов в газете, и насколько справедливо "Новый американец" называют именно довлатовской газетой - ведь там же был коллектив? Петр Вайль: Ну, по порядку. Вы совершенно правы - о биографии Довлатова действительно говорить очень трудно, потому что он все написал, и лучше, чем он, не напишешь и не расскажешь. Это было бы нахальством думать, что сравняешься с ним талантом в этом деле. Но газета для Довлатова - вот может быть даже еще интереснее вопрос, но я отвечу вам: конечно, "Новый американец" был довлатовской газетой. Он ведь имел опыт газетной работы, и многотиражки в Питере - Ленинграде, и в Эстонии еще больше, но ведь в принципе он не был журналистом, конечно же. Он ощущал себя писателем в газете и никогда этого чувства не терял, да и мы все понимали, что к чему. Мы понимали, с каким явлением сотрудничаем, хотя отношения в газете были самые приятельские. Это вообще была газета друзей. Почему она собственно говоря и развалилась - потому что все такие начинания: "Ура, ура, вперед, давайте выпьем, обмоем первый номер, обмоем второй номер", - и пошло поехало, в результате никто не знает, как добывать рекламу, как организовывать рассылку, как сделать правильно подписку, и все кончается. Потому что еще сочинить газету - можно, напечатать газету - можно, но уж продать ее - этого не умел никто из нас. То есть, дружеские начинания - это все весело, хорошо, замечательно, молодо, зелено, но зелено не в долларовом смысле. Так вот, при том, что это была газета приятелей, мы все понимали, кто такой Довлатов. Поэтому если он и не участвовал вот так вот в полной мере в создании лица газеты, сути и точнее ее - этим занимались мы, Саша Генис, я в первую очередь, но, тем не менее, конечно, это была довлатовская газета, в первую очередь из-за его редакторских колонок. Все начинали читать "Новый американец" с редакторских колонок Довлатова. И это были, конечно, временами маленькие эссеистические шедевры. Они опубликованы. Но это не самая известная часть творчества Довлатова. И мало кто, может, знает, что Довлатов позволял себе совершено такие забавные вещи, например, однажды он назвал "Колонку редактора" "Колонной редактора" и вместо того, чтобы что-то написать, выстроил все наши фотографии вертикально в столбик. В другой раз под стандартной рубрикой "Колонка редактора" нарисовал водоразборную колонку, из которой что-то такое капало, с какими-то облупившимися кирпичиками, ржавым железом... Довлатов ведь замечательно рисовал. Он человек был одаренный многообразно. Он очень хорошо рисовал. У меня дома есть десяток его рисунков, и портретов, это все высокая техника. Впрочем, многие литераторы хорошо рисовали. Вспомним, Пушкина или Бродского, например. Иван Толстой: Петр, вот вы сейчас сказали, что вы уже тогда понимали масштаб Довлатова как фигуры. Как-то странно - к тому времени, когда началась газета "Новый американец", Довлатов был автором двух не самых своих блестящих книг - "Невидимой книги", она вышла еще до его выезда в эмиграцию, точнее - до появления в Америке, и "Соло на Ундервуде". Откуда был виден уже масштаб? Петр Вайль: Ну, прежде всего, уже, если я не ошибаюсь, вышел или готовился к выходу "Компромисс" - это его книга едва ли не лучшая. Может быть, "Компромисс" и "Заповедник" - для меня это, по крайней мере, лучшие книжки Довлатова. Кроме того, мне повезло - я читал очень многое в рукописях, Сергей просто мне давал, и видите в чем дело - конечно, масштаба Довлатова в полной мере - да, может быть, мы не осознавали, как всегда это не осознаешь, будучи близким приятелем, но то, что мы все тогда были журналисты, а он был писатель - вот это разделение было. А как вы хорошо знаете, в русской литературной иерархии эта разница существует, ощущается, и, может быть, в этом главная беда русской журналистики и есть - что каждый журналист это, в общем, несостоявшийся писатель, а как только он состоится - он перестает быть журналистом, и опять-таки это идет во вред журналистике... Но это мы отвлеклись... Иван Толстой: Петр, а как организатор газетного дела - Довлатов - главный редактор "Нового американца" - ну, хорошо, он проводит планерки, стучит кулаком, сердится на своих подчиненных?.. Как Довлатов организует процесс? Ведь, судя по его облику, который вырастает из его же собственных описаний, он не такая сильная личность, которой подчиняются обстоятельства? Петр Вайль: Совершенно правильно. Он и не был организатором. Он был - я в это вкладываю только положительный смысл - такой зиц-председатель, что ли, но мы знали, что он стоит за нами. Мы могли газету делать и без него. И в практическом смысле она, собственно, так и делалась. Это приблизительно можно было бы сравнить с мастерской большого художника - какого-нибудь там, ну, не знаю - Веласкеса, на него работала какая-то целая бригада подмастерьев - или Беллини, Тициан - а он так забегал в мастерскую и два-три штриха большого мастера наносил, и подписывал картину - вот что самое главное. Так вот и Довлатов таким вот фигуральным образом подписывал газету. А в общем даже не фигуральным, а прямым. Иван Толстой: Вы можете сказать, что вы, работая рядом с Довлатовым, чему-то научились, как автор? Петр Вайль: Да, безусловно, конечно. Я стал очень стесняться неряшливости языка. И вот это для меня лично - грех так говорить об умершем человеке - но смерть Довлатова была для меня личным литературным несчастьем, потому что присутствие Довлатова - личное ли, телефонное ли - это была всегда высочайшая дисциплина языка. При нем нельзя было распускаться. Он не давал тебе спуску. Он тебя донимал попреком, как он сам выражался. Он мог сутками занудно талдычить: "Ну, зачем ты так сказал, вот что ты имел в виду?" И если ты позволял себе либо пошлость, либо какое-то неуклюжее выражение, либо вульгарное выражение - он этого не прощал. И при нем ты стилистически подтягивался, и сейчас вот, стилистически распускаясь, я каждый раз вспоминаю Довлатова. Другие материалы за ближайшие дни:
См. также:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
