 |
|
[31-12-99]
Liberty Live
Обоюдоострое наследство
Обозреватель Радио Свобода Анатолий Стреляный комментирует отставку Бориса Ельцина.
Глядя на то, как Ельцин шел к власти, можно было опасаться, что Россия получит кого-то вроде Лукашенко. Он самозабвенно заигрывал с народом - занимался тем, что называется популизмом. Он первый из русских деятелей, о ком на Западе употребили это слово. Я помню тот день в девяностом году, когда на радио "Свобода" решили, что пора объяснить слушателю, что значит это иностранное слово, - хорошо помню, поскольку сам случайно участвовал в той передаче.
Ельцин обещал народу то, что и должен обещать всякий вождь-выскочка: быстрое избавление от всех трудностей жизни, справедливость и порядок. Ельцин был популистом до 19 августа 1991 года, вплоть до мгновения, когда отнял власть у заговорщиков, все мысли которых были не о нём, а о Горбачеве. На танк возле Белого дома поднимался уже не бунтарь и заводила, а вменяемый, основательный и уверенный в себе глава государства. Этим он подписал себе тот самый приговор, который только через полгода вынесли ему миллионы советских людей, не обнаруживших себя в раю. Если бы он оставался популистом, им и в голову не пришло бы вымещать своё разочарование именно на нём - по той простой причине, что он только тем бы и занимался, что каждый день указывал бы народу, кто виноват, кто враг, кто мешает ему, Всенародно избранному, выполнить свои обещания, тем более, что врагов не пришлось бы и выдумывать. Он повел себя иначе: он дал говорить своим врагам, а сам молчал и работал.
Первые же его неудачи вызвали не только сильнейшее народное недовольство, но острейший политический кризис. Ельцин сразу встал перед выбором, к которому не готовился, перед соблазном, которого не ждал. Почти с первого дня - и до последнего (а не только в день стрельбы по Белому дому) - каждое утро он должен был решать: рвать и метать или терпеть, идти напролом или закладывать заячьи петли, что так неудобно при его росте и стати, принуждать или уступать, стрелять или торговаться, запрещать КПРФ с её думой или откупаться от них.
Уходя, Борис Ельцин ни словом не обмолвился о достижениях страны, не намекнул на свои заслуги. Так бывает с тем, кто не уходит, а кого уходят. Но он попросил у народа прощения, а так бывает с тем, кто уходит сам. Я, впрочем, не могу сразу припомнить, кто еще в истории уходил с просьбой о прощении - и только с просьбой о прощении.
Сказать, какое наследство он оставляет второму президенту страны с первой послесоветской конституцией, он предоставил нам. Конституция - демократическая конституция - это первое и главное, что он оставляет. Она не лучшая из возможных, но позволяет жить по-человечески, по-современному. Он оставляет почву, в которой там и сям зеленеют добрые всходы, семена других не сорных растений она готова принять - вполне удобрена. Ельцин, в общем, оставляет столько, сколько нужно, чтобы его преемник мог идти не назад и не вбок, а прямо вперед. В то же время Ельцин оставляет ему в наследство бедность и нищету народного большинства, огромный и растленный государственный аппарат, почти сросшийся с преступным миром. Оставляет ущербную, незащищенную частную собственность. Партии, партийки и движения, беременные полнокровным русским фашизмом: Ельцин, короче, оставляет страну в кризисе, то есть в таком состоянии, когда всё есть и для наилучшего исхода, и для наихудшего. Он оставляет мумию в мавзолее. Он оставляет непобежденного Лужкова. Он, наконец, оставляет войну в Чечне. Он взял себе столько власти, что её с лихвой хватило бы, чтобы безраздельно править до последнего вздоха, и не воспользовался ею, но не оставляет гарантий, что ею не воспользуется другой.
Он оставляет команду молодых серьёзных людей, которые в состоянии справиться с нацистами, с народной завистью, команду, способную подморозить Россию воров, бездельников и самодуров, но есть признаки, что эта же команда может прихватить морозом и другую Россию - просвещённую, благородную Россию Андрея Сахарова. Обоюдоострое наследство!..
|
|
