Ведущий Яков Кротов

Яков Кротов:

Сегодняшняя наша программа посвящена проблеме религиозных войн. Проблема, видимо, в том, что с религиозной точки зрения, в том числе и с христианской точки зрения, война может быть религиозно оправдана, может быть религиозным явлением. Мы смотрим на историю и видим - были крестовые походы. Когда на Европу происходили набеги викингов, с ними воевали под религиозным знаменем. Когда в конце первого тысячилетия нашей эры Европу осаждали арабы, когда с ними воевали и изгоняли их из Испании, - это была именно религиозная война.

Но возможна ли в принципе религиозная война, и как, собственно, отличить обычную войну от религиозной. И наверное, прежде всего нужно понять, что человек как таковой, человек как существо, отличающиеся от животного, - есть существо, способное придавать религиозный смысл тому, что с ним происходит, тому, что он делает. И это касается не только войн. Есть животные, которые убирают останки своих сородичей. Может быть, инстинктивно боясь заразы. Но только человек делает похороны религиозным событием. Агрессия - не есть принадлежность только человеческого рода. Но только человек способен из агрессии сделать религиозное явление. И животные защищают своих сородичей от нападения, но только человек способен из защиты сделать религиозное явление и сказать: жизнь моего ребенка, жизнь моей жены, жизнь моего одноплеменника является не просто ценностью, а высшей ценностью, выше, чем моя жизнь и жизнь другого человека.

А чтобы было совсем ясно, в ряду каких явлений стоит религиозная война, я бы еще упомянул и такое явление, как священная болезнь. Сейчас уже ни одну болезнь не назовут священной, сакральной, имеющей религиозное значение. А ведь еще не так давно, лет 100-200 назад и в России, да и в Западной Европе, не говоря уже о других странах, считалось, что конечно, болезнь - это плохо, но есть особые болезни. Например, эпилепсия. Это болезни, которые дают возможность человеку выйти за пределы этого мира. И конечно, такие болезни не следует лечить. Это характерно для многих религий, не только для христианства. Для христианства, пожалуй, характерно то, что в конце концов оно отказывется от представления о религиозной болезни. И точно так же именно внутри христианского мира, на тех территориях, где звучало в течении веков Евангелие, возникает сомнение - а может ли с христианской точки зрения война быть религиозной? Или религиозная война, священная война - это такое же противоречие в терминах, как и священная болезнь?

Чтобы не далеко ходить, самый простой и яркий пример, известный любому школьнику: крестовые походы. Были ли они делом добрым с христианской точки зрения? Мнение Николая Соломонова, протестантского пастора, к которому я обратился, потому что он, в каком-то смысле, лицо не заинтересованное и не католик, и уж тем более - не мусульманин.

Николай Соломонов:

Я в принципе считаю, что крестовые походы изначально были добрые по своей натуре и хорошие. Если бы я был христианином в те времена, я бы пошел в крестовый поход. Но дело в том, что наша человеческая натура всегда может перегнуть палку. И помимо того, чтобы просто освободить храм господний, освободить те святыни, которые я хочу посмотреть, и мне другие иноверцы мешают... Почему я не могу разрушить все это... я хочу посмотреть. Мои дети хотят посмотреть, мои внуки хотять посмотреть, я должен очистить это место. Но когда происходит так, что насилие главенствует над всем, то мы как христиане можем перегнуть палку, и если мы вовремя на остановимся, то мы сделаем так, что потом люди будут говорить - какие мы злые люди, какие мы плохие люди, какие мы кровожадные люди.

Яков Кротов:

И, на первый взгляд, да и на второй, и на третий, в этой логике есть своя правда. Я говорю "на второй и на третий", потому что все-таки не могли люди столетиями участвовать в предприятии иррациональном. Человек - существо разумное и рациональное. Он всему ищет оправдание. Но насколько оправдано оправдание религиозных войн? Потому что, смотрите, ведь по этой логике, например, в Троице-Сергиевой лавре сейчас размещается музей, там хранятся предметы из ризницы Сергиевой лавры, равно как и из ризницы Саввино-Старожевского монастыря, многих подмосковных церквей, и мы просим вернуть эти ценности. На протяжении многих лет ведется тяжба с правительством, министерством культуры. Все безрезультатно. А если мы скажем, что это - наши христианские святыни, что абсолютно верно? Я сам имею право на них посмотреть и не платить при этом каким-то "музейщикам". Мои дети и внуки имеют право. И тогда мы поднимаем хоругви и идем стройными рядами во главе с монашествующими на музей. Понятно, что это абсолютный абсурд и, слава Богу, этого не происходит.

То же самое, конечно, относится и к святой земле. Она ведь свята не только для христиан. И те святыни, которые находятся там, это и иудейские святыни и святыни для мусульман, если речь идет, скажем, о местах, которые связаны с ветхозаветными праотцами, а не только со Спасителем. Была ли логика, согласно которой разворачивались крестовые походы, в чем-то дефектна? Или все-таки крестовые походы были делом, с христианской точки зрения, оправданым именно как религиозная война? Мнение Ивана Лупандина, члена редакционной колегии российской католической энциклопедии.

Иван Лупандин:

Нет, наверное дефекта как такового не было, поскольку, действительно, это была христианская земля, отвоеванная действительно... Если так поставлен вопрос, что ислам будет идти, пока его не остановят... Может быть, какая-то была здесь логика. Но все равно, когда, допустим, совершаются акты насилия теми же крестоносцами, а потом выясняется, что они совершались не только против мусульман, но и против христиан другого исповедования. Я думаю, это говорит о том, что логика войны... структуры профессионального убийства какими-то становятся неуправляемыми очень быстро. Я боюсь, что здесь любые такие структуры очень быстро выходят из-под контроля, и просто я их боюсь, честно говоря, какими бы благородными лозунгами они не прикрывались. Допустим, такая структура, как СС, например... Наверное, сейчас ни один цивилизованный человек не скажет, что это хорошая структура. А что касается остальных - усташей, четников и прочих - я не берусь судить, потому что я плохо знаю это проблематику, но думаю, что всякая структура, запрограмированная на убийство, на этнические чистки, на геноцид, конечно, будет прикрываться идеями ислам, как прикрывались погромщики армян в Турции. Но все-таки это будет не то. Здесь будет что-то... какая-то смесь лицемерия и чего-то такого... доброкачественного.

Яков Кротов:

Логика войны - а что это собственно такое? Вот, передо мною журнал, в котором именно с православной точки зрения восхваляются отряды таких православных юных бойцов. Журналист дает репортаж о том, как учат детей вести военные действия. Но этого в статье не говорится. Крупно выделено совсем другое. Они учатся не убивать, они учатся оставаться в живых. И я думаю, что это есть главная логика войны вообще, а если мы говорим о религиозной войне, то это, конечно, не убийство, с точки зрения защитников религиозных войн. Религиозная война - это защита святынь. Это защита, если мы говорим о христианской точки зрения, жизни другого человека, ради которого Господь пришел на землю. И мы позволим, чтобы этот человек погиб? Нет, мы уж возьмем тогда в руки меч и защитим этого человека, опустив этот меч на соответствующую голову. Такова логика защиты религиозной войны. Работает ли эта логика? В чем ее дефект? Говорит Владимир Александров, православный, историк церкви.

Владимир Александров:

Есть, по-моему, такой замечательный фильм "Мать Иоанна. От ангелов", где молодой монах, главный герой, убивает молодых людей в возрасте, когда они еще как бы не согрешили, и таким образом отправляет их в рай, потому что убеждается, что кругом - дьявол, бесы, что в мире от этого не убежишь, все равно согрешишь и таким образом душу свою загубишь, попадешь в ад... А вот я их убью и таким образом их спасу. Так тоже наверное можно, если следовать какой-то букве. Так выстраивал свою логику Иван Грозный. Вот я их убью, и таким образом их спасу. Я их помучаю здесь очень хорошо, и они спасутся для будущей жизни, и будет сладость и свет. Убьем плохих, останутся хорошие. И здесь будет тоже хорошо. Приготовимся ко Второму пришествию. Можно по-разному выстраивать логику.

И вот тут, конечно, очень трудно. Можно сказать, что если мы защищаем христианские святыни, да еще положим душу свою за этих нечастных женщин и детей, почему же нам тогда не убивать и не воевать? Так примерно и было все в реальности. Может быть, поэтому через две тысячи лет 20 век - это век двух мировых войн. В первой мировой войне еще прослеживаются какие-то отдельные религиозные... как бы такие... формально мы еще говорим, что христианские страны. На самом деле - кто воюет? Христианские страны - между собой. А во второй мировой войне, которая унесла десятки миллионов жизней?.. Вообще уже никто не вспомнит...

Яков Кротов:

Традиционно считается, что в России было меньше религиозных войн. А не так давно мне довелось даже прочесть, причем в правительственной газете, что в России вообще не было религиозных войн, все религии сосуществовали мирно, и так далее и тому подобное. Насколько это справедливо?

Владимир Александров:

Вообще любая война в средние века, так или иначе или скажем так - часто - обрекалась в форму религиозной войны. Наверное, дело не только в том, что русские княжества были слишком слабые, чтобы противостоять Орде до конца, до 80-х годов 14 века. Но дело, наверное, и в том, что до 1312, кажется, года - Орда не была исламской. И поэтому это противостояние не могло осознаваться в категориях религиозной войны. А когда Орда стала исламской, здесь какая-то централизация уже наблюдается. Есть духовный подъем, есть строительство монастырей мощнейшее, явно - духовный подъем в 70-80-х годах... метрополит Алексей, Сергий Радонежский... И вот, ведь недаром Куликовская битва осознается как противостояние христианства и ислама. В реальности не было, как известно, поединка. В реальности не было благословления Сергия Радонежского. А потом все это осознается именно так. И это неслучайно... Поэтому религиозный оттенок, конечно, есть... Войны Ивана Грозного. Конечно, здесь есть религиозный оттенок. И с войнами, с походами в Казань, в Поволжье, и с войной против Запада, конечно. Он же недаром считался великим православным государем, наместником Бога, олицетворял себя с первым лицом Троицы и, конечно, воевал с еретиками, с Ливонским орденом. Тут тоже есть религиозный оттенок. Не было в таком ярком смысле противостояния протестантизма и католицизма, как это было в Западной Европе, но были свои войны со староверами, которые - тоже, конечно, война своеобразная. Сначала Софья начала их жечь, потом они стали самосжегаться. Но тем не менее - это война. Противостояние, насилие, ненависть, все признаки войны есть. И недаром, скажем, те же самые староверы были одной из мощных движущих сил в восстании Степана Разина. Они активно участвовали. Здесь, конечно, социальный момент накладывается.

Яков Кротов:

Может ли война быть религиозной? Точнее, скажем так - конечно может. Она может быть объявлена религиозной, и на протяжении большей части истории человечества до рождения Христа война всегда была религиозным явлением. Достаточно взять Библию и посмотреть. Всякий военный поход иудеев объявляется походом религиозным, с религиозной целью - взять землю, которую тебе обещал Бог. Не у всякого народа есть Библия, но практически у каждого народа есть святая уверенность, что вот та земля, на которой ты сидишь, она дана этому народу Богом, отсюда и выражение - "удел пресвятой Богородицы", это как бы территория, которая тебе поручена, принадлежит она не тебе, - Богу или пресвятой Богородице, но защищать, конечно, ты это должен. Тем более, что это не твоя земля, она тебе поручена высшим существом в мире.

До Христа религиозная война была защитой ценностей религиозных, но чуждых христанам. Пришествие Христа изменило ли что-нибудь или и с христианской точки зрения война может быть религиозной. Говорит игумен Иннокентий Павлов, историк церкви, богослов.

Иннокентий Павлов:

С христианской точки зрения религиозной войны быть не может, потому что для христианина, скажем, эпохи до константиновской... при том, что там были и войны, даже военначальники, их служение, участие в войнах - это было дело совершенно внешнее по отношению к их религиозной жизни, по отношению к их членству в церкви. То, что потом стали войны носить религиозный характер именно под христианскими знаменами, это - как один из частных результатов воязычивания церкви в константиновскую эпоху. Прежде всего - крестовые походы, наиболее яркий пример, действительно крестовый поход под знаменем креста. Если бы в нашей отечественной истории... Это вот в Третьяковской галлерее висит знаменитое панно "Церковь воинствующая" - казанский поход Иоана Грозного. Но здесь религия служила просто неким идеологическим флагом, но не исходила из сути христианского отпущения.

Другое дело - наши горе-политики, сознание которых осталось на уровне 19 века или начала 20-го, причем в определенном спектре. Они просто неадекватны современной действительности и пытаются лакировать: мы пойдем защищать наших православных братьев, и так далее. Сами-то эти господа отнюдь не являются практикующими православными.

Яков Кротов:

В первые века христианства, в первые три века нашей истории многие христиане шли на мученическую смерть, лишь бы не служить в армии. Хотя, между прочим, это была армия государства, которую христиане признавали и за правителей этого государства они молились. Тем не менее периодически происходили такие стычки и в совершенно определенные моменты. Вообще христиане были готовы взять меч, и многие христиане были солдатами. Но в третьем веке, особенно, когда римские правители пытались сплотить свою армию перед нашествием варваров, начиналось великое переселение народов. И тогда эта вся разноплеменная масса... Как ее сплотить? Религиозными идеями. И солдат, среди которых были и греки, и римляне, таковых-то было меньшинство, обязывали приносить присягу римским богам, совершать, в сущности, религиозный акт. И вот тогда христианин, который спокойно шел в атаку, спокойно шел на стену вражеского города, здесь не мог подойти к треножнику и возложить туда кусочек ладана на уголь, потому что это было служение другому богу. Война превращалась из обычной защиты отечества в сакральный акт, священную войну. И человек клал меч и шел на плаху. Потом наборот. Христианство стало государственной религией. И теперь уже часто христианские власти, власти христианского государства казнили тех, кто отказывался идти на фронт, повинуясь уже своим религиозным или атеистическим убеждениям. Потому что, к нашему позору, пацифизм как явление возник не в эпоху господства христианства. Он возник в последние годы на гуманистической основе, когда высшей ценностью провозгласили не Бога, а человека. Для нас, христиан, такой гуманизм, который отвергает Бога и за счет этого утверждает человечество, конечно, неприемлем. И сегодня часто мы, торжествуя, говорим: а смотрите-ка, ваш гуманизм - он сам в кризисе, и он оказался таким же кровопролитным, каким была средневековая церковь. Так что же вы нас упрекали за крестовые походы?

Более того, сейчас многие политологи предсказывают, что гуманизм, секулярный мир, отказавшийся от Бога и Христа, принесет в будущем еще более страшные войны, в которых погибнет больше людей, чем в любой религиозной войне, чем в любом крестовом походе. А предсказывают и возрождение религиозных войн, предсказывают столкновение исламской цивилизации, православной и секулярной, западно-европейской, американской. Возможно ли такое возрождение религиозных войн? Что может христианин противопоставить войне, которая ведется во имя гуманизма? Вообще - может ли какая-то идея, какая-либо высшая ценность освятить войну?

Яков Кротов:

На протяжении тысячелетий человечество считало, что война может быть религиозным явлением. Да, пожалуй, даже люди полагали, что война должна быть религиозным явлением, потому что если мы оправдываем войну своими физиологическими потребностями, тем, что нам мало жизненного пространства, скажем, поэтому давайте завоюем соседнюю страну, тогда это все-таки как-то не солидно. Человек - существо, в котором дух все время требует пищи и даже готов поголодать, попоститься, лишь бы получить некий высший смысл для жизни. Поэтому оправдание войны какими-то земными ценностями, действительно, не очень популярно, и полководцы, идеологи, политики всех времен и народов старались подыскать оправдание "повозвышеннее". И до Христа большинство войн расценивались как религиозные. Тогда и отечество было высшей ценностью, поэтому война в защиту отечества, родины, была религиозной, священной войной. Затем христианство стало управлять государствами, и тогда войны стали крестовыми походами. Были походы православных на Казань. Было и противоположное, конечно, движение. И вот, в последние века, когда христиане были отодвинуты от кормила государственной власти... К власти пришли атеисты, гуманисты. Исчезли войны? Нет. Пожалуй, даже напротив, именно 20-й век увидел самые страшные войны. Формально они еще были религиозными, особенно первая мировая война, когда в августе 14 года сражающиеся с обеих сторон говорили о том, что они защищают христианские святыни. Перед войсками служили молебны. В общем, читайте "Похождения бравого солдата Швейка". Вот цена всей этой религиозности - ровно пол-копейки. Вторая мировая война уже была войной секулярных идей, секулярных идеологий, хотя еще в значительной степени смахивающих на религиозные, во всяком случае, высшей ценностью провозглашалось что-то сверх человеческое - идеальное общество или интересы нации.

Вспомним 41 год. Это - священная война. И вот, конец 20 века увидел, я бы сказал, войну нового типа, тоже ведущуюся во имя высшей ценности. Правда, тут высшей ценностью объявлена жизнь отдельного человека, права отдельного человека. Это - война секулярная, но все-таки во имя высшей ценности, значит, действительно, в человеке есть жажда освятить войну. Как была и потребность освятить болезнь, как была потребность освятить многие наши пороки. Откуда эта жажда найти какую-то высшую ценность, которую можно наклеить на военные действия? Говорит Илья Семиненко-Басин, православный, историк церкви.

Илья Семиненко-Басин: Вероятно, это процесс некоего разворачивания человека. Человек, страшно стиснутый социальными механизмами 19-20 века, перестал быть самим собой, принадлежать себе. Его объяснение действительности как бы слиплось, получилась очень простая масса, которая превратилась, в свою очередь, в нечто очень маленькое, очень простое. Есть мы, они, правые, виноватые, некие интересы. Вероятно, что-то происходит в истории. Меняется сам человек. Все же есть реальность, есть война в реальности и Бог, проницающий реальность. То, что мы часто называем религиозным оправданием войны, религиозным непринятием войны, - это некая наша попытка интерпретировать эту сложную ситуацию - Бог и творение, и наши действия в творении в присутствии этого незримого, но вечно сияющего откровения. Это очень сложно. Это некая проблема жизни, проблема интерпретации, в частности. Но мы интерпретируем, исходя из своей жизненно-личностной ситуации. Человек, стиснутый социальным механизмом Германии, СССР, тех же США, - в былые время давал очень простые объяснения, и он не мог прибегнуть к специально-религиозному объяснению войны по той простой причине, что он был слишком прост для этого, пугающе прост. Как знать, быть может, нынешнее обращение к религиозной символике, несколько варварской в некоторых случаях, - это некий слепой поиск новых объяснительных гипотез. И затрудняюсь сказать, насколько это - плод личного обращения, глубокого внутреннего движения, шага на встречу Богу, сокрытому и вечно сияющему в своем откровении. Я не знаю этого. Очень трудно узнать глубины сердца воюющих, тем более глубины сердца публичных политиков. У них сердце уже так далеко, что совершенно не видно. Но очевидно, что происходит некое изменение человека. Человек начинает разворачиваться, раскрываться. Эта простая масса, слипшаяся в совсем простую фигурку, в какую-то крошечную вещицу, которая уже не вмещала в себя ни что, сложнее геополитики, начинает вибрировать, как будто бы желая раскрыться, распасться и вновь собраться. Она не хочет быть прежней. Но что из этого получится - я не знаю. Я думаю, что все эти религиозные символы, появившиеся в новой войне, - это некий симптом изменения человека. Но как при этом изменится история, как при этом изменится армия и как при этом изменятся знания военных, я не знаю.

Яков Кротов:

Возможны ли религиозные войны в будущем? Были ли они в прошлом - войны, которые действительно могли бы называться религиозными в полном смысле этого слова? Мнение Ивана Лупандина, члена редколегии "Российской католической энциклопедии".

Иван Лупандин:

Наверное, были. Все-таки, я думаю, войны Византийские с Персией носили характер религиозный. Когда персы захватили крест, и нужно было крест отнять. Но с другой стороны, вел Ираклий, который был по-моему монофилит, так сказать не совсем... покровительствовал монофелитам, то есть он не был совсем православным. Здесь тоже понять, кто вел эти... была ли, допустим, битва на Куликовом поле религиозной войной? Не знаю. Наверное, все-таки вдохновляла религиозная идея Дмитрия Донского, и Сергий Радонежский дал благословение... Он тоже спросил - а испытаны ли все средства? А пытались ли вы умилостивить его дарами? Все-таки неохотно он давал это благословение.

Я не слышал о том, чтобы Серафим Саровский призывал к каким-то войнам. Я не слышал о том, чтобы Амвросий Оптинский как-то благославлял войны. Ну, может быть, кроме балканской войны. Леонтьев, кстати, сам ведь очень был... духовный сын отца Амвросия, в каком-то смысле - его "споуксмен"... У него, например, были статьи "О нашем болгародесси". Например, он обращал внимание на то, что этот народец, так сказать, из-за которого (я говорю, как он это понимал, пусть не обидятся болгары)... но он считал, это это неблагодарность какая-то, что они установили у себя такую демократическую республику, вместо того, чтобы поддерживать идеи самодержавия, народности и так далее. Ну, вот были такие взгляды у Леонтьева. Леонтьев не был идеалистом, и он действительно считал, что в каком-то смысле турецкая цивилизация не такая уж плохая. Вот он видел опасность в всеобщем таком "обмирщении", всеобщем уравнении, в том, что мы назваем массовой культурой. А здесь - ну, какая здесь может быть война против массовой культуры? Не понимаю, как ее вести.

Яков Кротов:

И действительно, с точки зрения многих современных христианских богословов, главный враг современного христианства - вовсе не гуманизм. Да много ли этих гуманистов в мире! Другое дело, что они часто близки к рычагам власти, и многие люди предпочитают закрываться гуманистическими лозунгами так же, как и раньше закрывались лозунгами христианскими. Но все-таки, как правило, главным врагом христианства в современном мире считают прежде всего потребительскую культуру, массовую культуру, секулярную культуру, - телевидение, мороженное, попкорн, "Макдональдс". Что с этим сделать? Можно разрубить мечом другой меч. Но если меч попадает в кадку с тестом, как писал Лев Николаевич Толстой? Что с этим делать? А ведь, между прочим, массовая культура тоже порождает свои идеологии. И эта идеология коммунизма, когда вдоль улиц будут расти апельсиновые деревья и можно будет подходить и бесплатно срывать?.. Так меня учили в школе. Коммунизм - всеобщее изобилие, действительно, господство потребления. Каждому - по потребностям. На самом деле мы хорошо знаем, что бывает, когда приходят к власти коммунисты. И если появится у христиан какой-то отчетливый враг в лице, скажем, коммунистов... вот сегодня - что мы должны будем этому противопоставить? Только терпение. Или объявить крестовый поход, и не риторический, как в 1930-м году, когда Папа Римский призвал к крестовому походу молитв, а настоящий крестовый поход? Возможно ли для христианина вести религиозную войну против коммунизма? Мнение Николая Соломонова, пастора одной из московских церквей.

Николай Соломонов:

Я думаю, что если сил у христиан будет достаточно для того чтобы свергнуть коммунистический, деспотический режим, то вполне можно организовывать христианские отряды, как это было во время гражданской войны, и сопротивляться, сопротивляться такой власти, которая нарушает мои права. А если сил недостаточно, то нужно эмигрировать.

Яков Кротов:

Правда, большинство современных политологов как-то не рассчитывают, что коммунизм вернется к власти. Видят другую опасность. Знаменитая концепция американского политолога Самуэля Хансингтона, который, не фантазируя, констатировал известный факт - в мире нарастает религиозность. И, к сожалению, не только христианская. Вообще в разных странах мира все больше людей обращаются к вере в Бога. И поэтому Хансингтон выдвинул предположение, что по мере нарастания в мире религиозного фанатизма мир разделится на несколько враждующих лагерей: исламская цивилизация, православный мир, мир западно-европейский, секулярный или католический или протестанский. Суть не в этом. Суть в том, что эти миры пойдут друг на друга войной. Противостояние и война неизбежны, потому что это заложено в самой природе религиозного взгляда на мир. Насколько обоснована такая концепция, такие опасения? Говорит Владимир Александров, православный историк.

Владимир Александров:

Если мы возьмем ситуацию, чисто практическую, сегодняшнего дня и посмотрим вокруг, на то, что происходит, хотя и говорят о религиозном возрождении в России, о том, что вот церкви открываются, и так далее, и так далее, - на самом деле этим религиозным возрождением захвачена настолько незначительный процент населения, что представить себе, что через 20-30 лет православие может выступить как некоторая интегрирующая сила в войне с исламом, довольно трудно. Но ведь никто не может сказать, а будет ли какая-нибудь еще сила, которая сможет интегрировать если будет надо. А вероятность противостояния фундаментализма, конечно, исключить нельзя.

Яков Кротов:

Все, что во мне есть живого, все мое существо сопротивляется мысли о том, чтобы погибнуть, чтобы не брать в руки оружие, когда нападают на твою страну, на близких тебе людей. Но как же это так? Но в моем существе есть и какой-то огонек, который говорит, что в общем по Евангелию это выходит так - не бойтесь убивающих тела, убьют, может быть, меня, убьют моих детей, но дух, душу, - убить невозможно. А воскресший Христос воскресит убитых. Воскресит. Но если перед смертью я возьму меч, - куда я пойду? Меч помешает войти в то угольное ушко, с которого начинается царство небесное. Застрянем. Когда христианин оправдывает войну, защищая свои святыни, свою родину, которая - тоже святыня, он ведь действительно строит некоторый каркас для реальности. А реальность такова, что кишки у всех одного цвета, и когда разрывается бомба, кровь - одного цвета, и это кровь. Это кровь и более ничего. Какая тут идея? Какая тут религия? Значит, надо убрать руки подальше от меча. Но тебе говорят, что эта война - не просто религиозная, это православная, священная война. Нападают на твоих единоверцев, взывают к тому же Евангелию, к тому же Христу, в которого веришь ты. Что делать христианину в этой ситуации? Говорит игумен Иннокентий Павлов, историк церкви.

Иннокентий Павлов:

Что можно противопоставить? Это - терпение и терпение при разъяснении христианской позиции. Да, действительно это вызовет полемику. Я представляю, сколько всего, как говорится, я могу в свой адрес нажить... Ну что ж, надо смиренно нести свой крест и, так сказать, свидетельствовать. Другое дело, что этих людей нужно понять, в том плане, что они... это, может быть, не их вина, это больше их беда, в том, что вот это тоталитарное сознание под знаменем православия, которое культивировалось до революции и которое, в общем, было у части общества, далеко не у всех, все-таки были, конечно, и светлые головы, и были люди, достаточно трезво смотрящие, и тогда получилось так, что именно вот то сознание, тоталитарное сознание под знаком православия, как это не парадоксально звучит, консолидировалось с советским тоталитаризмом. То есть была реакция одного тоталитаризма на другой. А сейчас, в условиях плюрализма, это все дает себя знать. Тогда это все сидело тихо, молчало, фига в кармане... сейчас, так сказать, кулаками можно помахать слегка.

Яков Кротов:

Что делать христианину, когда ему говорят об обязанности участвовать в войне, опираясь на Евангелие?

Владимир Александров:

Если как бы следовать Евангелию, то как вы обоснуете войну? Нет, только смирение. Никакой священной войны не получится. Но поскольку есть церковь, а церковь вынуждена жить в мире. А мир, как известно, лежит во зле, то она не может полностью этому злу противостоять. Не может.

Яков Кротов:

Пока прогнозы политологов не сбываются. Парадоксальным образом вопреки прогнозам сейчас очень часто мир пост-христианский, мир западно-европейский оказывается на одной стороне с миром, можно сказать, исламским по вероисповеданию, да и с православным. Значит, религиозный критерий пока не срабатывает. Все идет непредсказуемо, что, кстати, и характерно для истории. Но если завтра вдруг - война действительно религиозная, если завтра вспыхнет конфликт под лозунгом, скажем, исламским, - что должен делать христианин?

Николай Соломонов:

Никогда еще христианский мир, никогда не шел первым на исламский мир. Мы всегда имели оборонительную позицию. Мы никогда не были в наступательной позиции с точки зрения военной силы. Мы могли послать своих миссионеров в мусульманские страны. А крестоносцы были ответом на исламскую агрессию в средние века. И поэтому с христианской точки зрения я никогда не пойдут первым воевать, и никто никогда не шел первым воевать, ни православные, ни католики, ни протестанты. И если мусульманский мир сам сейчас планирует, готовится к вооруженной агрессии, то, конечно, христианский мир может готовиться к их отражению, но от христианского мира никогда не может исходить угроза. Угроза может исходить от мусульманского мира. Угроза может исходить от индуистского мира, как сейчас многих православных и католических миссионеров просто-напросто убивают, уродуют в Индии. Но от христианского мира никогда не идет угроза. Не нарушайте права христиан, и тогда будет все нормально. Мы сами по себе очень миролюбивые люди.

Яков Кротов:

Если завтра начнется война под лозунгом борьбы с исламом, наступающим конечно, мы не агрессоры, или под лозунгом борьбы с коммунизмом, под лозунгом борьбы за гуманизм и права человека. Каков должен быть христианский ответ? Вот передо мной воззвание Петра Алексеевича, Петра Великого, к христианам Адриатического побережья, которое он опубликовал в 1711 году, отправляясь в прусский поход, поход, закончившийся сокрушительным поражением российской армии. Это ведь тоже была религиозная война. Петр обращался к православным собратьям... и не только к православным, к тем самым собратьям, за которых потом русские пролили море крови и в 19 веке, и в 20-м. ...и писал:

"Мы себе иной славы не желаем. Токма довозможем тамошние христианские народы от тиранства поганского освободить, православные церкви тама украсить и животворящий крест возвысить. Итак, если будет всякий по возможности трудиться и за веру воевать, то имя Христово прославится наивяще и поганена Магомета, наследники будут прогнаны, а старое их отечество пести и степи арабские". Конец цитаты.

Но реальность оказалась другой. И в 19 веке мечты русских православных публицистов о водружении креста на Святой Софии тоже обернулись ничем. Но такие ли уж это православные мечты? Ведь еще до принятия Русью христианства наши князья прибивали свой щит к вратам Царьграда. Так что дело, видимо, все-таки не в религии. Просто есть в человеке агрессивность. И как собака метит свою территорию, человек тоже пытается пометить как можно больше земли. Есть у него под рукой щит, он прикалачивает щит. Мои ворота. Ежели под рукой крест, он водрузит крест. Но ведь все это на самом деле - биология, плохо прикрытая духовными лозунгами. Сейчас уходят в прошлое войны ради нации, ради отечества. Сейчас уже кажется анахронизмом религиозные войны. Но это такой анахронизм, что лежит-лежит, а потом - как рванет!

И именно сейчас на острие борьбы с войной, с любой войной, особенно с войной, которая походит под лозугом защиты каких-то высших ценностей, - на острие этой борьбы должен быть христианин, потому что - да, человек высшая ценность, Бог высшая ценность, но в том и особенность человека и Бога, что ради защиты Бога и ради защиты человека нельзя пролить ни капли крови - ни своей, ни чужой, надо искать какой-то другой способ. А до тех пор, пока мы позволяем себе внутренне пролить кровь, до тех пор настоящего выхода из войны религиозной, секулярной, гуманистической, мы не найдем. Выход только в отказе от войны, ее освещении, ее идеологизаци. Выход - в прорыве к творцу и его творениям во всей первозданной ценности. Христианин потому должен быть против войны религиозной, что христианство есть Христос, отказавшийся защищать и Бога-отца, и самого себя, да и своих последователей.