Ведущий Яков Кротов

Яков Кротов:

Само слово "вера" кажется ужасно религиозным, какой-то сугубо специфический термин. На самом деле слово "вера" по корню относится к числу тех немногих слов, которые составляют самое ядро индоевропейского языка. Этому слову много тысяч лет, оно восходит еще к "Авесте", встречается в древнеиндийских текстах, санскрите, и латинское слово "veritas" - "истина" - от того же корня, что и "веровать", "веруют", "верование".

В русском языке этот корень распустился, и появилось несколько разных слов, вроде бы обозначающих один и тот же феномен. И при этом еще из латинского языка к нам пришло слово "верить" - уже чуть-чуть от другого корня - в значении "кредит", "кредитовать". Потому что - "оказать кредит" означает - "оказать доверие". Отсюда до революции были специальные "товарищества на вере", когда люди скидывались вместе в одну общую кассу и верили, что другой не пропьет, не убежит, а все будет пущено в дело.

И вот - такое ощущение, что с 25 октября 1917 года у нас все "товарищества на вере" самораспустились, мягко говоря. А еще точнее - вера не просто стала гонимой, а воцарилась (я сильно подозреваю, что Россия в этом отношении - страна уникальная), - воцарилась какая-то антивера. Вера в то, что человек всегда и безусловно плох, что человеку никогда доверять нельзя. И хотя сохранилась вера религиозная, вера в Бога, но вот вера в то, что и Богу нельзя доверять, связана с недоверием и к человеку. Страна победившего цинизма.

Что же тогда такое вера вот в этом океане неверия, в котором до сих пор остается Россия? Я, прежде всего, решил об этом спросить татарку Лилю Соломонову, студентку Казанского государственного университета. Она учится на юридическом, сама - член пятидесятнической церкви Божьей (это - одно из подразделений протестантизма).

Но я обратился к ней не потому, что она протестантка, христианка другой конфессии, а потому, что она родилась в Татарии, сама татарка, и сегодня, когда много говорят о том, что у русских православные корни, и поэтому веровать надо в Христа, интересно узнать мнение о вере у человека, с корнями, скажем так, нехристианскими. Хотя лично мне непонятно, откуда, собственно, у человека растут корни, и что они из себя представляют.

Вот как человек нерусской национальности приходит к вере в русского Бога, как теперь иногда принято говорить? Что такое вера, христианская вера, и чем она в этом смысле отличается от веры, которая характерна для Татарии?

Лилия Соломонова:

Мне кажется, что у большинства татар в отношении веры в первую очередь играет момент национальности. Этот момент, когда мы - татары, у нас - своя мусульманская вера. У меня - то же самое. Я начала интересоваться историей моего народа, и, естественно, я узнала, что татары, булгары, - приняли единобожие, ислам, на сто лет раньше, чем русский народ, и в этом смысле, может быть, культурное развитие было, в какой-то степени, высоким.

И у меня появилась гордость за свой народ, и тогда я стала интересоваться духовными истоками и исламом, и начала понимать, что, действительно, Бог есть, и что он необходим нам в нашей жизни.

И момент сыграл такой решающий в моей жизни и поворотный достаточно - случилась смерть моей близкой родственницы, моей бабушки, и я впервые столкнулась с вечностью... вот, что там будет?.. И я была очень молодая, чтобы задуматься, может быть, об этих вопросах, но тогда я стала понимать, что да, необходимо иметь внутри вот эту уверенность в том, что после смерти тебя будет ждать жизнь дальше, что ты - не простое какое-то полуживотное, которое имеет сегодняшний момент жизни и все... и что с тобой будет дальше, ты не знаешь.

И стала интересоваться этими духовными вопросами, но я не чувствовала... Я начала, действительно, может быть, какие-то обряды совершать по-домашнему. Я не ходила в мечеть... Как-то не было возможности общаться с такими верующими людьми, которые исполняют все обряды, которые являются истинными мусульманами. Но как-то я тянулась к этому.

Но в самом сердце я понимала, что этот Бог, которому я молюсь, которому я поклоняюсь, которого я боюсь, - он какой-то чужой, он - не мой, как будто бы. И у меня нет настолько близких отношений, чтобы я могла сказать, что да, это - он, что это - тот Господь, с которым я буду жить всю свою жизнь и с которым я проведу вечность.

И когда я впервые встретилась с христианами, когда я впервые услышала об Иисусе Христе... во-первых, для меня был некоторый шок, что, оказывается, они немножко другие, чем я себе представляла.

А во-вторых, чем больше я соприкасалась с христианством и чем больше я узнавала об Иисусе, об его личности, о том, что он сделал для человечества, для меня лично, - я стала понимать, что вот этого мне как раз и не хватало, что вот к этому всегда стремилось мое сердце. И тогда я поняла, что - да, только Иисус может быть моим Господом.

Яков Кротов:

Говорила, напомню, Лилия Соломонова, студентка Казанского государственного университета, которая изучает юриспруденцию, право.

И вот, в действующем законе о свободе совести, в российском законе, в специальной преамбуле выделены четыре религии - православие, буддизм, иудаизм, ислам - как традиционные для России.

И, в общем-то, подразумевается, что кто появился на свет, скажем, в православном районе, тот должен быть православным. Если уж человек появился на свет в Татарии, то должен быть мусульманином или мусульманкой.

И вдруг приходит человек к христианской вере. Случалось ли вам встречать непонимание и враждебность, и как вы на это отвечали?

Лилия Соломонова:

Непонимание сначала было, и очень люди удивлялись - как же так, во-первых, никогда не скажешь, что ты интересовалась религией. Во-вторых, ты, вроде бы, татарка, и вдруг - христианка.

И когда я попыталась объяснить, в чем же причина, в чем же суть, и как я пришла к этому, кто-то понимал и разделял мои взгляды, а кто-то не понимал и не понимает до сих пор. Но что же я могу поделать? Я не могу изменить всех людей, изменить их мнение.

Яков Кротов:

Сейчас часто проповедники говорят о том, что нет неверующих людей. Еще один из первых христианских апологетов Тертуллиан, живший 18 веков назад, сказал, что душа, по природе своей, христианка. Короче говоря, если хорошенько в душе покопаться, обязательно найдешь там веру в Христа.

Опыт, однако, показывает, что многие люди довольно добросовестно пытаются докопаться и не находят в себе этой веры. И тем не менее, все-таки когда верующий человек глядит на неверующего, кажется, что есть у того вера, только она как-то неправильно направлена, канализирована в другую сторону.

Например, очень часто раньше было принято подчеркивать, что культ личности - это довольно религиозное явление, это вера в Сталина, со всеми атрибутами веры. С иконами, с гимнами, с процессиями, напоминающими крестный ход. Сегодня, конечно, это уже кажется архаичным, но, с другой стороны - вот, газета "Московские Новости". Из номера в номер, уже два года она печатает интервью с разными знаменитыми людьми, в основном, деятелями культуры, политиками и спортсменами. И всегда есть вопрос о вере. Большинство - неверующие.

Такова статистика. Это довольно представительная выборка. Но почти все говорят: я уверен, что нет разницей между верой и неверием. Я - гуманист, я верю в человека, но это тоже вера. Или говорят, что вера в Бога - это, конечно, хорошо, но вера в Бога - это, в сущности, лишь разновидность веры в человека, поэтому если человек верует в силы человека и делает добрые дела, то он, как и верующий в Бога, и так далее.

И специфика как бы раздваивается. С одной стороны, верующий человек пытается доказать, что не так уж велика разница между неверием и верой, чтобы перетащить неверующего сюда, на сторону веры, и сказать - у тебя есть этот опыт. С другой стороны, неверующий человек тоже говорит: я, в общем-то, верующий, так что вы меня и не перетягивайте. И это превращается в словесную игру, когда само понятие веры как бы размывается.

И уже сам вспоминаешь - а каким ты был неверующим, каким ты был до того момента или до того периода в жизни, когда пришла вера. Как бы ты себе тогдашнему, неверующему, объяснил: что же произошло, что в тебе изменилось, что такое твоя вера, из чего она состоит? Как объяснить неверующему, что же такое специфика веры, почему вера несводима только к доверию - к другому человеку или к чему-то невидимому. Из чего состоит наша христианская вера? Говорит Дарья Дроздова, студентка Московского государственного университета. Учится она астрофизике и одновременно ведет занятия катехизаторские, то есть - рассказывает людям о своей вере. Католичка.

Дарья Дроздова:

Одна моя знакомая считает, что вера - это, вообще говоря, не чувство. Вера - это воля. Такая интересная позиция, когда человек, который говорит - вера в единого Бога, а на самом деле демонстрирует не свое какое-то абстрактное чувство, которое может быть, а может - нет, а демонстрирует свое желание в это верить, то есть свою волю в то, что он в это верит.

Я действительно считаю, что невозможно сказать, что Бог, вера - это такое чувство, которое... По крайней мере, мне не приходилось такого сильного чувства испытывать. Для меня вера - это нечто, близкое к воле. Потому что вера - то, что побуждает меня в той или иной ситуации действовать тем или иным образом. Скажем, не бояться, когда у меня что-то не складывается. Или еще что-то, когда действительно возникает какая-то конкретная ситуация.

Мне кажется, именно в ситуациях вера и проявляется. Она не может быть оторвана от жизни человека. Вообще, не может человек сидеть на месте, ничего вообще не делать, не молясь, не думать и говорить: а я вот верю. Потому что "верю" - это какой-то импульс к действию.

Яков Кротов:

Вера, как прежде всего - волевое усилие. Мне это действительно знакомо, потому что если только верить и не делать какого-то усилия воли, скажем, пойти в церковь... Да и усилия иногда делать не нужно, потому что когда вера пришла, она сразу же пытается реализоваться в каком-то действии.

И когда человек говорит: я верующий, но в церковь ходить не считаю необходимым... я уже верующий, чего меня несет в церковь, - то здесь есть какое-то лукавство. На самом деле, тут под верой имеется в виду нечто, качественно отличное от того, что имеют в виду христиане.

И, тем не менее, насколько точно определение веры, прежде всего как волевого импульса? Говорит Олег Моисеев, православный, учитель.

Олег Моисеев:

Я бы с этим не совсем согласился. Мне кажется, что вера - все-таки больше чувство. Но я бы его назвал даже не шестым, потому что у многих это такое очень устоявшееся... есть такое - шестое чувство, непонятное как раз, веет от него чем-то таким... оккультным.

А вот вера - скорее, седьмое чувство. Это - число священное. Мне кажется, что можно назвать седьмым чувством. И как раз от воли, я бы хотел, чтобы в меньшей степени все зависело, именно потому что это - подальше чуть-чуть от свободы, как таковой.

Вот, мне один священник на начальном периоде моего обращения как-то говорил... Я с ним советовался. Это тогда, когда я еще был таким неофитом, и мне хотелось себя в какие-то рамки поставить. Я - человек внутренне дисциплинированный, мне это было как раз и просто. И вот он меня от этого отвлек, я ему до сих пор благодарен.

Я с ним поделился: вы знаете, батюшка, мне читать совсем не хочется духовную литературу, особенно очень уж там какую-то серьезную, монашескую, святых отцов.

Он говорит: ничего страшного, не переживай. И у меня был период, когда я вообще три года ничего не читал, а потом стал читать то, что мне ближе. И ты старайся выяснить, что тебе ближе, и старайся это читать, а не следовать просто какому-то рекомендательному списку, который тебе в храме могут дать, или на приходе.

Мне кажется, сейчас - другой этап совсем христианства, и слава Богу, что здесь уже человек достиг какого-то духовного совершеннолетия, и это не потому, что у меня, может быть, какое-то самомнение. Я всегда себя ловлю на мысли, что, может быть, это от моего самомнения - такие мысли, но каждый раз убеждался, что все-таки наверное - нет... с достаточной долей такого смирения... не ложного.

Мне кажется, человеку самому, руководствуясь этим седьмым чувством и выработав какую-то, для себя только подходящую... потому что все мы очень разные... скажем - норму такого волевого приложения, как ходить... Допустим, раз в неделю в храм, как советуют нам Писание... вот эта заповедь.

Но мне кажется, что эта заповедь рассчитана, действительно, на какого-то такого среднего... Это - более такая... учительная, воспитательная. Если ты ее уже осознаешь, то если уж у тебя совсем душа не лежит, тебе, может быть, лучше не ходить на этой неделе в храм, чем прийти и просто там постоять. Или еще угораздит тебя с кем-то в полемику в дурную там вступить. Это будет хуже в тысячу раз. Лучше ты, может быть, в это воскресенье полежишь и о чем-то поразмышляешь. Вот поэтому мне кажется, что вера все-таки ближе к такому чувству...

Яков Кротов:

Говорил Олег Моисеев. Что такое для вас вера? Говорит Лилия Соломонова.

Лилия Соломонова:

Библия говорит, что вера - это есть уверенность в увиденном и осуществление ожидаемого. То есть вера, если говорить другими словами, всегда говорит - сейчас, вера всегда бывает в настоящем времени. Надежда бывает в будущем. И наши чувства тут...тоже и разум... Мы - люди, мы несовершенны, и мы, конечно же, хотим сначала увидеть, а потом поверить. Так легче всего. Но вера в настоящее время... та вера, о которой пишет Библия, немножко другая. Мы должны сначала поверить, а увидеть глазами сердца, что это уже у нас есть, и тогда мы это будем иметь.

Яков Кротов:

Вообще, чем дальше, тем больше и специалисты по истории религии, религиоведы, в том числе и неверующие, сходятся на том, что именно в христианстве отношение к понятию "вера" какое-то очень своеобразное.

Но так было далеко не всегда. Часто и в христианстве веру отождествляли с чисто рациональным комплексом убеждений. Вот передо мной словарь Даля. И здесь Даль дает определение вере, цитируя одного из самых замечательных православных богословов XIX столетия Алексея Хомякова: "Вера - это та способность разума, которая воспринимает действительные реальные данные, передаваемые ею на разбор и сознание рассудка". Вера, таким образом, оказывается чисто интеллектуальной способностью.

Но когда мы смотрим на историю христианства, мы видим, что здесь - как бы ракета, у которой есть две ступени. И часто человек, приходя к вере, в наших условиях, совершенно атеистических, - сперва приходит к вере в единого Бога, а затем, спустя, может быть, секунду, или спустя три года, или тридцать лет, - приходит к вере в Христа.

Иногда человек и сам не совсем понимает, стал ли он просто монотеистом, верующим в то, что есть некто невидимый, кто нас сотворил, кто правит миром, кто придает смысл его жизни. Или он уже верует и в Сына Божьего. И, может быть, хорошо, что человек не очень вникает в эти детали, потому что вера - это довольно трудный процесс.

Вера для христианина - это нечто глубоко личное. Это, прежде всего, личное усилие, и это замечательно, потому что тут по-новому уже смотришь на Бога. Но здесь же и величайшая опасность. Потому что - откуда взять такую веру? И когда она есть, как удержаться от того, чтобы не усомниться в том, во что ты веруешь, в кого ты веруешь?

Яков Кротов:

Напоминаю, что этот выпуск передачи посвящен проблеме веры. Проблеме, как мне кажется, особенно актуальной именно в России, где сейчас кризис экономический, политический, культурный, но в основном это - кризис веры, кризис веры в человека, прежде всего. Потому что это - страна, где никто никому не верит, а точнее - каждый верит в то, что другой обязательно сделает гадость, другой - обязательно не честный и каждый только за себя.

И вот здесь, в этот океан антиверы вдруг, как молния, ударяет разряд благодати. И человек циничный, равнодушный, человек, который увлекался, может быть, только "попсой", или еще чем-то, - вдруг становится верующим.

Часто это происходит в юном возрасте, в юношеском, а иногда и во взрослом, а иногда и в старости. И здесь у каждого возраста свои какие-то побуждения. Но особенно часто сейчас, как ни парадоксально, вера приходит к людям молодым. Почему? Почему именно там, где, казалось бы, самая равнодушная к вопросам личности среда, почему именно, скажем, среди молодежи все-таки верующих сейчас больше, чем среди старшего поколения? И что это за вера?

Говорит Дарья Дроздова, студентка Московского государственного университета, католичка, изучает она астрофизику и одновременно помогает людям осознать что такое вера, участвует в катехизации.

Дарья Дроздова:

Сама студенческая среда очень способствует стремлению людей, скажем, прийти в христианство. Потому что, несмотря на то, что вроде бы как секулярное общество должно отторгать верующих людей, верующие люди, причем верующие, в любом смысле слова, во что бы то ни было, - есть тенденция образовывать группы, небольшие группы, которые могут поддерживать членов этой группы.

Это то, чего не хватает вообще современной молодежи. И поэтому молодежь очень активно идет в те места, где есть возможность найти приют, покой, тепло и дружбу. И если какая-то христианская церковь это может ловить... я знаю, что многие это улавливают и активно этим пользуются. Молодежь приходит именно в христианскую церковь.

Яков Кротов:

Да, но ведь это тепло и эта дружба может прийти и не от веры в Христа, а и от какой-то другой веры?

Дарья Дроздова:

Совершенно точно. Потому что ловят именно на этом чувстве, на этой потребности в дружбе, тепле, в том, чего не хватает человеку. Приходят и предлагают: приди к нам, и все будет хорошо.

И если у человека какой-то кризис, если ему это действительно необходимо на данный момент, то он придет в любую небольшую группу, и уже от его способности оценивать ситуацию будет зависеть, останется он там или все-таки поймет, будет это трезво оценивать и думать над тем, куда его пригласили, что это такое.

Яков Кротов:

Обращение к вере есть всегда обращение к истине. Это несомненно, во всяком случае - для верующего человека. И вот здесь удивительная вещь. Именно в христианстве появляется проблема сомнения в вере. В индуизме, в исламе этого, в общем, быть не может - либо ты уж в этой религии, либо ты вне этой религии.

В Ветхом Завете, когда мы смотрим, как употребляется слово "вера", "уверенность", "доверие", там тоже сомнений нет - раввин жив верой, ему все ко благу. И вдруг с приходом Христа нечто меняется. Однажды Иисус встретил неиудея, который попросил его о чуде, причем заочно. Иисус говорит: я приду, исцелю твоего сына. Тот говорит: зачем? Ты можешь это сделать и так. Вот это вера, говорит Спаситель, такой я не нашел среди Израиля. Не упрек Израилю, а - восторг перед тем, что вера уже не ограничена пределами только ветхозаветной религии.

А с другой стороны, приходит иудей и говорит: Господи, я верую, что ты можешь помочь исцелить моего родственника, но помоги моему неверию. Фраза немножко неловко звучит в русском переводе. Что значит - "помоги неверию"? Означает она, конечно, - "помоги моему неверию сдохнуть, помоги, чтобы не было этого неверия, помоги моей вере растоптать мое неверие".

И я думаю, что большинству христиан, наверное, знакомо это чувство сомнений в вере, потому что все-таки предмет христианской веры очень уж отличен от предмета любой другой веры. Это вообще не предмет, это живой богочеловек. Как это возможно? И что такое "сомнение в вере"? Насколько вера совместима с неуверенностью для христианина?

Говорит Дарья Дроздова.

Дарья Дроздова:

Мне кажется, вполне совместима вера и какая-то степень неуверенности, потому что не всегда человек в чем-то хоть немножко неуверен. Вот эти сомнения, которые приходят, действительно помогают обозначить, во что же, на самом деле, я верю.

Яков Кротов:

Что такое сомнение в вере и насколько они вам знакомы?

Олег Моисеев:

Сомнения в вере? Да, конечно. В общем-то, у меня это возникало не так часто, можно сказать... Но было. Когда... Особенно уже после крещения, когда мне казалось, что да, я наконец-то нашел свое. У меня было искушение таким вот неофитским сомнением. И эта вот радость, когда я нашел себя, мне хочется чтобы все тоже нашли, как можно скорее, это - свое. То есть мое "это" казалось мне универсальным.

Я этим активно делился. Затем этот период очень быстро как-то, слава Богу, прошел. Я через год только после крещения решился исповедоваться по-настоящему. И после этого начались такие внутренние сомнения, поскольку появлялись проблемы, которых, казалось, у меня уже не будет... духовного свойства. Ведь все уже найдено и осталось только, как мне советовали, найти духовного отца, и это все снимется. Главного - найти духовного отца, и он тебя поведет по ступенькам духовной жизни ввысь и, по большому счету, проблем не должно быть.

Но они у меня возникали. И возникали как раз... Я нашел сначала одного отца, потом другого. Они не удовлетворили моей потребности. Я понял, что здесь что-то не стыкуется. И я с ними расстался. До сих пор я не имею духовника своего, которого действительно можно назвать так. И у меня было несколько моментов, когда я засомневался: действительно, а то ли я нашел, может быть, это тоже лишь одна из ступенек - вот, мое христианство, мое православие, в данном случае. Потому что уж больно много было примеров на моих глазах из опыта общения с людьми духовного звания православного или другого вероисповедания, когда я видел просто, что не согласуются их поступки, дела с тем, что на самом деле есть.

Это очень сильный соблазн не только для людей, посторонних от церкви. И я видел людей - других, принадлежащих другим вероисповеданиям, которые очень себя достойно вели, и иногда у меня было сомнение в вере, вот такого свойства. Я могу сейчас это сказать как-то более конкретно - потребность, может быть, в более чистой и абсолютно правдивой религии. Скажем, это может быть близко к тому представлению, которое часто в вину и коммунистам ставят, что вот вы хотите создать некую универсальную религию.

Такое свойство было, потому что не находил себя до конца в той конфессии, к которой я принадлежу, именно - в ее церковном измерении, в конкретном очень, институциональном, если так можно выразиться. Вот такие сомнения были. Они были очень серьезными, но, слава Богу, как-то легко отошли.

Яков Кротов:

Как быть, когда приходят сомнения в вере? Не скрою, я задаю этот вопрос специально представителям разных христианских конфессий - православному, католичке, сейчас вот члену пятидесятнической общины Церкви Божьей Лилии Соломоновой, - чтобы получше человек почувствовал... наш слушатель... - различие в одной и той же вере. Возможен совершенно разный подход к тому, что такое сомнение в вере и что такое сама вера.

Лилия Соломонова:

Если возникают сомнения, то, в первую очередь, я опираюсь на слово Божие. Если Библия говорит так, значит, это так и должно быть, иначе эта книга полностью врет, и вообще ничего не было... Так, скажем. А если я буду твердо стоять на том, что говорится в слове, то я буду успешна в своей вере.

Яков Кротов:

Вообще, может быть, именно в том, что в вере и именно в христианской вере, в вере в Христа, - можно сомневаться, мне иногда кажется чуть ли не доказательством истинности христианской веры, потому что недоверие сомнений совершенно не знает.

И если уж я циник и скептик, то это такая жизненная позиция, которая, как кофемолка, перепашет абсолютно все и все превратит в труху, что туда не засыпать. Скептицизм - абсолютно всегда оправдывающее себя поведение, позиция. Один "охмуреж" идет под "сладкий лепет мандолины", как сказал Остап Бендер, но это - логика, которая работает в любой ситуации, поэтому она безумна. Если верующие плохие - уходим из церкви, потому что они плохие. Если верующие хорошие, уходим из церкви, потому что они хорошие.

А вера принимает и недостатки людей и добродетели людей. И так вот плачешь все с этим и вдруг начинаешь чувствовать, что сомнения в вере - это признак твоего движения вперед. Как ветер, они показывают, что что-то происходит. Если безветрие, значит, то ли - душно в комнате, то ли - ты просто спишь. Без сомнений немножечко скучно.

А бороться с сомнениями оказывается чрезвычайно просто - не ввязываться с ними в диалог, не ввязываться в спор. И на следующий день просыпаешься - мать честная, что же это я вчера усомнился в том, что есть Бог, только от того, что наша драгоценная государственная власть покровительствует моей церкви. Может быть, я бы предпочел, чтобы этого покровительства не было.

Неприятно когда бывший секретарь обкома обнимает православного епископа. Ну и что? Ну, в конце концов... ну, обнял, ничего не развалилось, не придушил. Ну, пускай обнимается. Но от того, что это совершилось - что моей вере? Ничего. Это как-то само собой когда-то решится.

И тогда встает проблема. А как проповедовать веру, и можно ли вообще проповедовать веру в мире, где верующие не гонимы? Когда я только пришел к церкви, к вере, церковь была местом, которое считалось гонимым. Хотя, конечно, это были очень относительные гонения.

И вот опять мы смотрим словарь Даля, и там, пожалуй, из всех пословиц о вере - самая хорошая, где сказано - не та вера, которая мучает, а та вера, которую мучают. Конечно, с этим принципом можно очень далеко забраться, - в такие дебри, потому что тогда надо верить газетам. Вот какую религию в настоящий момент гонят, в ту ты и переходишь. Если милиция с дубинками на кришнаитов, - значит, кришнаизм. Если ОМОН нападает на старообрядцев, - значить, идешь к старообрядцам. Но так же дело не делается.

И, тем не менее, вот сегодня, когда есть свобода в проповеди веры, первое, что мы слышим от людей, к которым мы обращаемся с проповедью, - а что мне эта вера даст? Что, ваш Господь Бог мне пенсию выплатит? - как сказала мне одна старушка.

Должна ли наша вера тогда зависеть от внешних обстоятельств? Ведь к вере мы всегда приходим, в том числе, из-за внешних обстоятельств. Потом она укрепляется уже помимо них - внешние обстоятельства, смерти ближнего или какие-то юношеские сомнения о том, стоит ли жить вообще.

Эти внешние обстоятельства - как строительные леса, они рано или поздно разбираются и остается здание. Но как объяснять людям, что такое христианство и как помочь им прийти?

Олег Моисеев:

Мне кажется, что идти и вот так активно проповедовать не стоит хотя бы потому, что мы видим сейчас такие примеры печальные, когда многие представители различных церквей таким образом поступают и не учитывают особенно настроение человека, и они не достигают эффекта, а порой прямо противоположного - чувство отторжения у людей сразу возникает от такой веры, от таких проявлений веры.

И у меня тоже. Я так представил себе, поставил себя на место человека, который сидит в метро, спокойно читает книгу интересную, вдруг к нему подходит молодой человек и говорит: простите, можно вас отвлечь? И человек даже не говорит, но показывает, что нет. Но тот все равно начинает пытаться тебя куда-то обратить. Это неэффективно и просто как-то некрасиво.

Попытки обратить другого человека зачастую очень безуспешны именно потому, что должно внутри этого человека что-то произойти. И у меня один раз был случай, когда я всю ночь проговорил с двумя проводницами, которые забыли про свои обязанности и стали расспрашивать... Неожиданно разговор начался, просто случайный какой-то повод... и я вдруг увидел, что у них такая огромная духовная жажда просто знать о каких-то вещах, самых элементарных, и я просто превратился в человека... Такая пресс-конференция была своего рода - они задавали вопросы, я им отвечал и пытался как-то вот объяснить, в очень понятных таких словах и как можно более образно, чтобы было понятно.

И это меня просто потрясло. Никогда этого не забуду: выйдя тогда из того вагона, я понял, что вот, наверное, сейчас как-то мне удалось с Божьей помощью сделать больше, чем я бы, допустим, где-нибудь ходил по аудиториям или школам и институтам и так далее, пытался проповедовать активно по всему миру.

Яков Кротов:

Как можно поделиться своей верой? Что это, банка варенья, что ли? А ведь многие люди, принципиально будучи неверующими, говорят, что вообще о вере говорить не надо. Вера - дело интимное, и говорить о том, во что ты веруешь, это все равно, как ты мне сейчас станешь рассказывать, какого цвета у тебя трусы или какой ты зубной щеткой пользуешься. Об этом лучше молчать. Почему, собственно, неверующие так опасаются разговоров о вере?

Лилия Соломонова:

Потому что, я думаю, чисто подсознательно, возможно, они понимают и они чувствуют, что то, что они имеют, - этого совершенно недостаточно, и та вера, которая, они думают, что это они так верят в Бога, они, я думаю, понимают, что это немножко не то, что бы хотел Бог от них.

И когда христианин говорит неверующему человеку: тебе нужно поверить в Бога, а он говорит: я уже верующий, а тот говорит: нет, тебе нужно поверить... чтобы это действительно ожило в его жизни, чтобы это начало жить.

Для неверующего человека эти все истины - мертвы. Они находятся... соглашаются чисто разумом своим, но не принимают это сердцем. И именно об этом начинает говорить христианин, когда начинает беседовать с неверующим человеком, чтобы он начал понимать какие-то вещи, которые действительно многим людям знакомы, какие-то истины... о них знают... чтобы они начали понимать, воспринимать их сердцем.

Яков Кротов:

Вообще сейчас в отношении к вере господствуют как бы две крайности. С одной стороны, мы смотрим и думаем: ну, что такое человек, говорит скептик, - существо страшно легковерное, пойдет за первым попавшемся Асахарой. Вот, ему кто-то что-то напел, и он принял эту религию.

С другой стороны, вокруг нас - масса неверующих. И тогда мы себе говорим - значит, мы плохо проповедуем. Что же я за Асахара, если я не сумел обратить человека в православие, будучи приверженцем истинной веры? Значит - или я плохой проповедник, или он такой закоренелый грешник. На кого будем спихивать вину?

Насколько наша вера передаваема? В сущности, это классическая богословская проблема. Вера вообще - от человека или от Бога, от нашего волевого усилия или от Божьей благодати? Где здесь золотая середина?

Олег Моисеев:

Мне кажется, что очень многие сейчас миссионеры христианские, - это обиднее всего, - во многом они плохие туристы. Они пытаются, когда нет для этого никаких условий, высекать из... абсолютно уже напоминают чем-то первобытных таких язычников, которые начинают высекать камень о камень. Камни оба мокрые, то есть - совершенно не готовы. Нет возможности, вместо того, чтобы, может быть, под соседним кустом уже лежит готовая охапка, и просто надо знать, где кусочек бересты, и с его помощью легко развести костер в другом месте, где уже есть кострище... Они пытаются высечь эту искру. Вот это действительно, наверное, хуже.

Мне кажется, что сегодня, наверное, лучше не злоупотреблять этим подходом, а уклониться в другую крайность и немножечко выжидать и быть более пассивными, а не активными.

Яков Кротов:

Может быть, самым загадочным в Евангелии местом для верующего человека, именно для верующего, являются слова Христа о том, что если у нас есть вера с горчичное зерно (а это крошечное зернышко), то мы можем передвигать горы.

Я не могу сдвинуть гору. Что же, значит, у меня нет веры даже с горчичное зерно? Так что вообще надо заткнуться и предоставить место кому-то другому, кто перед тем, как разговаривать о вере, обязательно передвинет если не гору, то хотя бы пригорок.

Но где взять этого человека? Ведь, оказывается, что чем больше веры, тем больше понимания того, что никаких гор сдвигать, собственно, вовсе и не нужно. Те дела, которые рождает верующий человек, которые рождает вера в человеке, - эти дела практически неотличимы просто от любого доброго дела, от любого дела любви. И вот тогда, мне кажется, вера становится по-настоящему верой. Она по-настоящему становится чем-то бездоказательным.

В настоящем мире, в мире, где люди делают добрые дела не потому, что они верующие, а потому, что они просто хотят добра другому, - в этом мире вера не теряет смысл. Наоборот, она его приобретает. Мы пока еще живем в стране (еще раз скажу), где господствует антивера, где господствует вера в то, что, сделав ближнему гадость, ты сделаешь жизнь лучше, и сам должен быть готов к этому.

Но когда-нибудь, я уверен, мы все-таки вернемся к норме, научимся доверять людям, оставаясь неверующими, все равно доверять человеку. Это и практичнее, это и удобнее, это и просто лучше. И вот тогда, когда будут нормальные дороги, когда вредных людей станет меньше или станет меньше вредности в людях, вот тогда по-настоящему встанет проблема веры.

Да, сытый, да, хорошо, да, можно пойти в кафе, поехать в какую-нибудь Андалузию отдохнуть. Нужен мне Бог? Есть, во что мне веровать?.. И вот тогда ответ все равно будет положительный.

Да, когда мы живы и здоровы, богаты и счастливы, тогда по-настоящему встанет проблема веры, веры в Бога не потому, что Он благ, не потому, что Он может что-то дать, а просто потому, что Он есть, просто потому, что Он есть в каком-то, неизмеримо более принципиальном смысле, чем есть я. Вера в то, что я есть только потому, что есть Бог.