Игорь Померанцев, нейтральная полоса, югославско-албанская граница:

Позади меня развалюха, где размещается албанская таможня. Албанские таможенники уже полтора месяца не проверяют узлов, мешков и торб беженцев. Впереди, метрах в пятидесяти, развеваются два флага: югославский и сербский. Я вижу издали сербские фуражки. Албанский пограничник пытался оттеснить меня с нейтральной полосы назад, но я не уступил. Слова "Радио Свободная Европа" - на албанском "Эуропа элир" подействовали. Пограничник даже разговорился: " Разве можно жить с таким соседом как Милошевич, - вопрошает он. - У нас теперь никаких контактов с сербскими пограничниками, никаких. Раньше вместе оформляли документы, обсуждали инциденты, теперь ничего. Так вы со "Свободной Европы"? . Нет, при Милошевиче Европа свободной не будет. Привык ли я к страданиям - нет, к этому не привыкнешь. Представляю ли, чтобы все эти люди в будущем вернулись домой, той же дорогой? Да, я в этом уверен", - говорит албанский пограничник.

Мимо нас ползут трактора, подводы, повозки, брички. Измученные лица, грязь, пот, рев. Мужчины тоже растирают слезы по щекам. Позади не только страдания, но и родина. С одной из повозок прямо за чертой границы кричат: "Помогите, у нас раненый!" Первыми подбегают телевизионщики. Это их звездные минуты. За ними медики с носилками. Осторожно снимают с повозки молодого мужчину, он смертельно бледен, вся левая часть туловища в крови. Это не грим для телесъемок, это настоящая кровь. Полчаса назад я записал на пленку голос молодой женщины. Я не знаю, сколько в ее словах правды, сколько страшных видений и фантазии. Разве видения и фантазии не часть человеческой психологии, человеческой жизни?

" Милиция убивала всех подряд. Детей, женщин, всех. Многих женщин увели. Один младенец остался без матери. Из нашей деревни - Бухштвица, забрали сто с лишним человек, многих убили. Там остались мой отец, мой брат, не знаю, живы ли. Я здесь с мамой. Я не могу всего описать. И никогда не смогу. Тех, кого убили, я знаю по именам, знаю в лицо".

Сейчас, эта женщина, имени которой я не знаю, трясется на грузовике в лагерь беженцев, в Кукес. Она плачет слезами, которые не просыхают.