Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
22.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[05-12-05]
Умер филолог Владимир Николаевич ТопоровСпециально для сайта Александр Иличевский Сегодня скончался Владимир Николаевич Топоров — выдающийся российский филолог. Владимир Топоров родился в Москве 5 июля 1928 года. Окончил Московский университет. В 1988 году стал доктором филологических наук. Работал главным научным сотрудником Института высших гуманитарных исследований РГГУ. В 1991 году Владимир Топоров был избран действительным членом Российской академии наук по Отделению литературы и языка. Владимиру Топорову принадлежит около полутора тысяч научных работ. Заслуги Топорова нашли международное признание. Он был членом редколлегий многих российских и международных журналов, в том числе, «Вопросы языкознания», «Этимология», «Linguistica Baltica», «International Journal of Poetics» и многих других, членом Academia Europaea и Семиотического общества США. Топоров был удостоен Государственной премии (1990) и премии А. И. Солженицына (1998). Его работы очень высоко ценил Ю.М. Лотман. Поэт и филолог Игорь Вишневецкий о своем учителе - Игорь, сегодня скончался великий русский ученый Владимир Николаевич Топоров. 2005 — тяжелейший год для русской филологии и культуры. Невозможно еще осознать это. Несколько часов назад я получил электронное письмо от Т.В. Цивьян, в котором речь шла о юбилейном сборнике в честь Вяч. Вс. Иванова — многолетнего друга и соавтора В.Н. — там не было ни слова о состоянии здоровья В.Н., я только удивился, что письмо отправлено в пятом часу утра. - Всякий раз, знакомясь с его новой работой — от обширнейшего комментария к трудам и переводам Щербатского по буддийской логике до исследования «минус-пространства» Сигизмунда Кржижановского, —я задавал себе один и тот же риторический вопрос — а тот ли это Топоров? Может ли один человек охватить такое огромное культурное пространство? - Да, Топоров был гением: лингвистом, владевшим не только теорией, но и знавшем, я думаю, около тридцати языков, мифологом, историком религии и культуры, человеком острейшего интеллекта и универсального взгляда на вещи. Все его зрелые публикации отличало мощное историософское измерение, пришедшее к нему через размышления о собственной судьбе и судьбе гуманитарного знания в России, а также через увлечение Хайдеггером. Научный путь его начался с публикации переводов буддийской литературы, продолжился восстановлением славянской языческой мифологии, предпринятым совместно с Вячеславом Вс. Ивановым, а также общей балто-славянской архаики, а в 1990—2000 годах — исследованием внутренних мифологиий русской культуры, связей России с культурами Восточного и Западного Средиземноморья. Три года назад я купил за копейки на книжном развале на берегу Сены редчайшую английскую книгу князя Щербатского с твердым намерением подарить ее при первой же встрече Топорову, но, хотя и общался неоднократно с его ближайшими друзьями и коллегами, встретиться с самим Владимиром Николаевичем в последние годы не получилось. - И наверняка сейчас остался целый корпус его неопубликованных трудов. - Да, несомненно. Писал он много и легко, ибо имел предельную ясность внутри. Вспоминаю, как однажды мы обсуждали С.М. Соловьёва — поэта-символиста, над диссертацией о котором я тогда работал. В.Н. сказал: "Любопытнейший поэт. Вообще-то у меня написано о нём две статьи." Потом, немного замявшись: "В уме. Но перенести их на бумагу, как вы понимаете, ничего не стоит". При общении с В.Н. и чтении его научных работ складывался образ исключительно цельного человека, мужа благочестного, как точно охарактеризовала его мой друг Елена Рабинович. Топоров, я думаю, был одним из крупнейших гуманитариев за всю историю России. А то, что он проходил большую часть своей жизни всего лишь в кандидатах филологических наук — позор для тех, кто продержал его в таком состоянии. С коммунистами у него, потомственного интеллигента, были свои жёсткие счёты; в Академию Наук Топорова избрали лишь в момент крушения режима. - Расскажите о своей работе с Владимиром Николаевичем. Как он работал? - Мне посчастливилось не только прочитать многие работы В.Н., но и общаться с ним в первой половине девяностых. Мы с Еленой Рабинович пригласили его написать статью для первого сборника «Aequinox». В.Н. выбрал темой взаимоотношения русских и евреев в рамках единой русской культуры: отношения эти он понимал как своеобразное «сыно-отцовство» и «отцо-сыновство». Именно тогда я стал свидетелем того, как В.Н. работал: сразу набело, сдавая кусок за куском, написанные очень аккуратным почерком, — в набор. Иногда только спрашивая, возможно ли увеличить объем еще на 10-20 страниц, на что я, естественно, соглашался. Так можно работать, только имея в голове весь текст от первого до последнего слова. В конце концов статья оказалась самой большой в сборнике и одной из лучших в его наследии. Мы, разумеется, обменивались и публикациями: хотя «обменивались» — не очень точное слово. Я скорее радовался возможности показать В.Н. что-то свое, а он дарил мне из написанного то, что считал наиболее важным. Среди книг и оттисков с дарственными надписями В.Н. – биография князя Николая Трубецкого — гениального лингвиста и евразийца — и первый том книги об "Энее — человеке судьбы". В.Н. без сомнения подарил их мне с умыслом: Трубецкого он чтил за образец ученого и по-настоящему уважал за политическую позицию. С Энеем, покидающим разрушенное пепелище (не есть ли Россия первой половины ХХ века та самая захваченная греками Троя?) — и, после долгих странствий, обретающим землю, где будет воплощена новая, лучшая культура, грядущий Рим, — себя, думаю, соотносил психологически. - Как происходило личное общение? - Я мог бы многое вспомнить о В.Н. Например, как однажды мы с ним вечером ездили на трамвае в гости к дочери того самого Соловьева — Наталье Сергеевне, жившей возле парка "Дубки". Мы пришли около девяти, и В.Н. не терпелось поговорить о семье Соловьевых, о Белом (для Натальи Сергеевны: о "дяде Боре Бугаеве") и вообще о фантастической и страшной ее судьбе и судьбе ее окружения. Н.С. тоже была чрезвычайно рада визиту В.Н. Но ей было любопытно и посмотреть программу, которую тогда вел на телевидении Солженицын. В.Н. всем видом и периодически словами выражал недовольство тем, что произносилось с экрана. "Ну, как же это можно опять," — и что-то в таком роде. Когда Солженицын потом награждал его премией своего имени — первой на моей памяти русской литературной наградой филологу, — то мне было очень любопытно, что скажет Владимир Николаевич. Топоров премию принял, но в речи при награждении заметил, что хотя и благодарен за признание заслуг, со многим, что говорит сейчас Солженицын, не согласен. "Самостоянье человека — залог величия его," — подумал я с радостью. А когда Топорова включили в шорт-лист Премии Белого, то я, опасаясь провального решения, написал знакомым мне членам комитета, что если и в этот раз не дадут гению (а такое с Премией Белого случается), то это будет для них — позор. Никто не оказал на меня как исследователя такого влияния как Топоров. Я могу только гордиться, что в одной из своих поздних работ Топоров цитирует ранний вариант моей недавно вышедшей книги о музыкальном евразийстве. Прощайте, Владимир Николаевич. Светлая память. Последние материалы по теме:
См. также:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
