Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
 Полвека в эфире. 1962Цикл подготовил и ведет Иван Толстой
Иван Толстой: Послевоенная история устами нашего радио. На календаре сегодня - год 62-й. Архивные пленки подсказывают тематический рисунок года: Россия в Европе и за океаном. Начнем с Европы. В 62-м году каждое свежее литературное произведение, приходившее из Советского Союза, встречалось как сенсация. Московский поэт и переводчик Юлий Даниэль вслед за Андреем Синявским - Абрамом Терцем - посылает свою прозу на Запад. Даниэль выбирает псевдоним Николай Аржак. Диктор (читает рассказ Даниэля "Говорит Москва"): Заговорило радио. Говорит Москва, - произнесло оно. - Говорит Москва. Передаем указ Верховного Совета СССР от 16 июля 1960 года. В связи с растущим благосостоянием, навстречу пожеланиям широких масс трудящихся объявить воскресенье 10 августа 1960 года днем открытых убийств. В этот день всем гражданам Советского Союза, достигшим 16-ти летнего возраста, предоставляется право свободного умерщвления любых других граждан, за исключением лиц, упомянутых в пункте 1 примечаний к настоящему указу. Действие указа вступает в силу 10 августа 1960 года в 6 часов 00 минут по московскому времени и прекращается в 24 часа 00 минут. Примечание. Пункт 1. Запрещается убийство детей до 16 лет, одетых в форму военнослужащих и работников милиции и работников транспорта при исполнении служебных обязанностей. Москва. Кремль. Председатель Президиума Верховного Совета. Иван Толстой: Интересно, что бы подумал благоверный советский слушатель, если бы включил эту радиопередачу не сначала. Впрочем, услышать было мудрено: несмотря на значительное усиление свободовского сигнала с начала 60-х, мощность глушилок также возросла многократно. Александр Казанцев: У микрофона Александр Казанцев. Если задаться целью выяснить, о чем чаще всего пишут или хотя бы упоминают в своих письмах наши слушатели из Советского Союза, ответ был бы лаконичным: о глушении. О глушении радиопередач, идущих из-за границы. Вот, бог знает уже которая по счету цитата из недавно полученного письма: "Вы говорите, что правду не заглушить. И еще как! Прямо-таки артистически глушат эти выдрессированные церберы. Возьмите нас. Город окружен глушилками. Только удивляешься, когда же они сами себе станут противны. Ведь играть роль злых цепных псов не так уж лестно. Многие говорят, что они не в состоянии выносить это глушение и просто за это дело, то есть за слушание передач, не берутся. Вот вам и не заглушить". По мере того, как пишут наши слушатели, возвращаемся к теме глушения и мы. Чаще, впрочем, говорим о глушении цитатами из полученных нами писем. В этих письмах указывалось, что глушение наносит громадный ущерб престижу советского правительства во всем мире, что глушение пожирает больше сотни миллионов рублей в год и много технических средств, недостаток которых чувствуется в других областях хозяйства. Иван Толстой: При мощном глушении о высокой радио-эстетике думать не приходилось, а иногда содержание передачи было настолько важнее звучания, что режиссеры Свободы сажали к микрофонам не дикторов, а самих авторов. Сегодняшнему слушателю их голоса покажутся пародией. Вот маленькая акустическая коллекция. Абдурахман Авторханов.
Абдурахман Авторханов: 27 декабря 1929 года Сталин единолично и без решения ЦК партии, не говоря уже о съезде партии, объявил фактически Новую Экономическую Политику ликвидированной. В речи, которую он произнес в этот день на конференции марксистов-аграрников, Сталин заявил, что партия делает новый поворот в политике в деревне. Она приступает к сплошной коллективизации крестьян и к ликвидации на этой основе кулачества как класса. Это означало практически следующее. Бедняки и середняки загоняются насильственно в колхозы, а так называемое кулачество, в том числе жены, дети, старики, насильственно и без имущества выселяется в суровую тайгу Сибири. Так как по официальным данным тогдашней советской статистики таких кулаков было в стране пять процентов, то это означало, что не менее семи миллионов крестьян приговаривается к медленной, но верной смерти. Однако дело не ограничивалось этим. Вскоре в категорию ликвидируемых были включены зажиточные крестьяне, а потом и так называемые подкулачники. Таких оказалось не менее 13 миллионов человек. Таким образом, около 20 миллионов крестьян подлежало репрессии по плану сплошной коллективизации. Иван Толстой: Между прочим, послушаешь минуту-другую и привыкаешь к произношению, содержание увлекает и манера страстная. Хуже обстояло дело с унылыми лекторами. Вот Василий Прокопьевич Антонович. Василий Антонович: Итак, и в Новом Свете, в маленькой Доминиканской Республике, и в странах так называемого социалистического лагеря почти одновременно был объявлен поход на статуи и памятники былым диктаторов. В Доминиканской Республике, падая на мостовые со звоном и треском, рассыпались изваяния диктатора Трухильо, а в так называемом социалистическом лагере - изваяния Сталина. Прошло не так уж много времени, и в Новом Свете с последней разбитой статуей канул в вечность доминиканский диктатор. Никто больше, кроме, быть может, его ближайших родственников и не вспоминает о нем. Был диктатор - и нет больше диктатора. Но совсем по-другому обстоит дело с диктатором Сталиным. Статуи его разбили, города, поселки, фабрики, улицы носившие ранее его имя, переименовали. Больше того, из мавзолея даже изъяли его прах. Но все же получилось как-то так, что Сталин, как некий зло дух, витает в так называемом лагере социалистических стран и лишает покоя многих и многих из бывших своих учеников и наместников. Иван Толстой: А вот кто-то безымянный, от него и остался-то маленький фрагмент. Судя по содержанию, это советский представитель в ООН. Послушайте, как он правдиво рассказывает о кубинском кризисе. И каким голосом: Советский дипломат: Сотрудники Государственного Департамента США предложили на этот раз вниманию своего правительства вариант о так называемом установлении советских ракетных баз на Кубе. В заявлении президента Кеннеди и в письме представителя США господина Стивенсона содержится тезис о неких неоспоримых доказательствах присутствия на Кубе советских ракет, доказательствах, фальшивость которых очевидна. Иван Толстой: Полвека в эфире. Послевоенный мир в архивных записях нашего радио. На календаре - год 62-й. Остаемся в Европе, остаемся в социалистическом лагере. Диктор: Там, где строят коммунизм. Прага. Самая западная и, пожалуй, самая оживленная столица во всем коммунистическом лагере. Как выглядит этот город сейчас? Диктор: На первый взгляд, никаких изменений. Ведь здесь не было ни бомбежек, ни серьезных боев, ни народной революции. Влтава, арки мостов, Градчаны, золотые шпили. Дома стоят так же, как стояли четверть века назад. Только все немного обветшало и обеднело. Трамваи ездят теперь не по левой, а по правой стороне улиц. Но это все те же трамваи и их старые, грохочущие вагоны почти всегда переполнены. Магазины, по советским понятиям, великолепны. Особенно гастрономические. Торты, деликатесы, хорошее мясо. И на фоне свиных отбивных - светящаяся реклама: здравица компартии страны. А над коробками конфет - портрет Хрущева с гвоздикой в петлице. Магазины не только чешские. Есть болгарские, венгерские, китайские, румынские и, конечно, советские. В них продаются книги, предметы искусства, вина, деликатесы. Можно купить венгерскую ветчину, китайский табак или румынский рислинг. Газеты, как и у нас в стране, - четыре-шесть страниц. Шесть - это по воскресеньям. В Чехословакии не хватает бумаги. Огромные ее массы идут на экспорт. Причем, лучшие сорта. Этим объясняется и то, что так малы тиражи книг. По вторникам, когда обычно поступают в продажу новые книги, перед книжными магазинами выстраиваются длинные очереди. Рабочих рук не хватает. Повсюду висят объявления с предложением работы. Средний заработок рабочего около 100 рублей в переводе на наши деньги. Напомним: в СССР он равен 70 рублям. Квартплата ничтожная. Но пока получишь квартиру! В общем, знакомая история. Иван Толстой: Временами передача о соцстранах включала и юмористическую страничку. Уж лучше бы не включала: Диктор: Говорит Радиостанция Свобода. Вы слушаете передачу "Там, где строят коммунизм". Обычно мы включаем в нее раздел "По страницам партийной печати". Сегодня нам хочется дополнить его разделом "По волнам партийного радио". В Венгрии после разгромленной революции - медленная эволюция. Вот анекдоты, рассказанные на прошлой неделе в сатирической программе Радио Будапешт. О будапештской Промышленной выставке. Диктор: Там показано все, чего мы не сможем купить в будущем году. Диктор: О бегстве крестьян в города. Диктор: Как остановить это бегство? Организовать в городах колхозы. Диктор: О трудностях с продовольствием. Диктор: Куда идет произведенные в наших городах промтовары? Диктор: В сельские местности. Диктор: Верно. А откуда горожане получают в обмен на это продовольственные товары? Диктор: Из-за границы. Иван Толстой: Русские в Европе. Георгий Адамович. Некролог Жоржу Батаю. Георгий Адамович: В начале июля скончался во Франции писатель, имя которого никогда не было и, вероятно, никогда не будет популярным. Жорж Батай. Самое понятие популярности противоречит всему его духовному облику. Невозможно было бы отнести творчество Батая к какому-нибудь одному строго определенному литературному жанру. Кем он был? Философом, критиком, эссеистом, романистом, поэтом? И тем, и другим, и третьим, и четвертым. Он был, прежде всего, человеком. И о чем бы он ни писал, о чем бы ни говорил, судьба человека в мире была неизменно в центре его внимания. Казалось, он только и делал, что искал решение вечной загадки: кто мы, откуда пришли, и куда идем? Воспитан был Батай в семье традиционно католической. Однако сомнения начали смущать его очень рано, а в возрасте зрелом он отказался от веры во что бы то ни было. И склонялся к убеждению, что жизнь возникла в результате слепой игры слепых природных сил. И что искать в ней смысла нелепо и бесполезно. Не случайно Батай в 20-х годах примкнул к сюрреалистическому движению, резко отрицательно относившемуся ко всем авторитетам и ко всем общепринятым взглядам. Лично я близко и хорошо знал Жоржа Батая. Было это, однако, довольно давно. Задолго до того, как он приобрел литературную известность. Дружба моя с ним относится к первым годам моей жизни в Париже. То есть к началу эмиграции. Он был тогда еще совсем молод, служил в парижской Национальной библиотеке. А познакомился я с ним у Льва Шестова - замечательного русского мыслителя, с которым связывал его общий, страстный интерес к Ницше. Было время, когда я встречался с Батаем чуть ли не каждый вечер. Его волновали события в России. Он еще не составил себе твердого взгляда на русскую революцию. И все расспрашивал меня о Троцком, который занимал его воображение гораздо сильнее, чем Ленин. Разговоры наши были по-молодому хаотичны. И вперемешку с именами революционных вождей мелькали в них и имена Толстого, Достоевского, как полагается в подобного рода беседах. Помню, однажды Батай сказал, что так называемый уход Толстого был событием огромного, еще не понятого значения. Обвинительным актом всему миру. Меня он интересовал, как законченный и яркий представитель того рода молодых людей, которых в Англии теперь называют "сердитыми", а в других странах называют иначе. Да, в молодом, задорном, вечно чем-то встревоженном Батае, в этом коренастом, краснощеком парижанине было что-то базаровское. Пусть и осложненное особым характером нашего века, со всеми его катастрофами. Иван Толстой: Перемещаемся в Германию. В августе 62-го исполнялся год Берлинской стене. У микрофона Михаил Карташов. Михаил Карташов: В субботу 18 августа мы, сотрудники русской редакции Радиостанции Свобода сидели в маленькой комнате дикторов и слушали Москву. На Внуковском аэродроме встречали героев-космонавтов. Речи, марши, неестественные слова и естественная радость. Мы разделяли эту радость, но через несколько часов мы узнали: накануне того дня, когда Николаев и Попович докладывали о своем полете Хрущеву в Берлине, в советском секторе, на расстоянии нескольких метров от межсекторальной границы на земле лежал немецкий парнишка. Он лежал неподвижно, а около него медленно росло буро-красное пятно. Парнишку подстрелили, когда он пытался бежать в Западный Берлин. Подстрелили в последний момент и оставили умирать. Три четверти часа лежал человек на межсекторальной границе. На обеих сторонах границы собрались люди. Восточногерманские, так называемые, народные полицейские стояли молча. Кое-кто из них вызывающе усмехался. Лица остальных были серьезны. Но помочь парнишке никто не решался. На Западной стороне тоже стояли люди. В бессильной ярости они сжимали кулаки, но перешагнуть полосу смерти не могли. Раненый лежал на территории советского сектора. И так на границе двух миров истек кровью человек, который хотел бежать из одного мира в другой. Вот уже больше года стоит в Берлине уродливая стена, которую в газетах нашей страны называют "мерой по обеспечению безопасности ГДР". 100 000 бетонных плит, 6 000 километров колючки, 44 пулеметно-прожекторных вышки. А парнишка, по крайне мере, 58-й убитый в Берлине за последний год при попытке бегства на Запад человек. А над землей пролегают трасы космонавтов. Космос не знает границ. Пока еще не знает. Иван Толстой: А это - западногерманский хит 62-го года, песня "Мы никогда не хотим расставаться". (Звучит песня) Иван Толстой: На нашем календаре сегодня год 62-й. Его основные события. Наш хроникер - Владимир Тольц. Владимир Тольц: - Первый американский астронавт - Джон Гленн - совершает полет вокруг Земли. Полеты его предшественников-американцев продолжались не более четверти часа. Десятки миллионов зрителей наблюдают за стартом ракеты в прямом эфире по телевидению. - Фрэнсис Гэри Пауэрс обменен на советского разведчика Рудольфа Абеля. - Алжир обретает независимость. - Советский спортсмен Валерий Брумель устанавливает мировой рекорд в прыжках в высоту - 2 метра 28 сантиметров - В Новочеркасске жестоко подавлено выступление рабочих, протестовавших против снижения жизненного уровня. - Обнаружение на Кубе советских баллистических ракет приводит к кризису в отношениях с Соединенными Штатами. Вооруженного конфликта удается избежать в последний момент. СССР демонтирует ракеты. - 2277 советских граждан эмигрирует в США. - Композитор Игорь Стравинский совершает поездку в Советский Союз. - Пабло Пикассо получает Ленинскую премию мира. - Режиссер Стэнли Кубрик выпускает на экраны "Лолиту". - Нобелевская премия по литературе присуждается Джону Стейнбеку. - В Вашингтоне выходит первый том собрания сочинений Николая Гумилева. Советская цензура признает книгу антисоветской из-за вступительной статьи составителей эмигрантов - Глеба Струве и Бориса Филиппова. - Умирают писатели Уильям Фолкнер и Герман Гессе, физик Нильс Бор, вдова президента Элеонора Рузвельт. Мерилин Монро принимает смертельную дозу снотворного. - В русской эмиграции уходят из жизни поэт и критик Сергей Маковский, общественная деятельница Ариадна Тыркова-Вильямс, историк и богослов Василий Зеньковский. - С выходом первого большого диска начинается эпоха Битлз. (Звучит песня "Please, Please Me"). Иван Толстой: Русские за океаном. Нью-йоркский художник Николай Николенко. Владимир Юрасов: Говорит Радиостанция Свобода. У микрофона Владимир Юрасов. А сейчас художник Николай Иосифович Николенко, сегодняшний гость Радиостанции Свобода, расскажет, как он из Киевского художественного института попал на Колыму, затем в Европу, а потом в Америку. Николай Николенко: Родился в селе Алексеевка Херсонской губернии в 1912 году. В семье учителя. Владимир Юрасов: Сельского учителя? Николай Николенко: Да. Потом он стал священником в 20-м году. Переехали в Херсон. Жили там. А затем по всяким маленьким городишкам. Потом окончил среднюю школу. И решил ехать учиться в Киев. Мечтал всегда стать художником. По социальному происхождению в институт сразу не приняли. Пришлось поступить в Праховскую художественную школу. Там я проучился несколько лет, а затем поступил в художественный институт. По классу Бойчука. К сожалению, долго проучиться не пришлось. Нескольких знакомых арестовали, и мне один из профессоров посоветовал уехать из Киева. Что я и сделал. Владимир Юрасов: Куда же вы уехали? Николай Николенко: Вначале в Одессу, потом в Мурманск, потом на Кавказ. На Кавказе меня арестовали. Осужден я был по 58-й статье. На пять лет всего. Владимир Юрасов: И куда же вас отправили? Николай Николенко: Сначала на Дальний Восток. Есть такой город Свободный для заключенных. А затем на Колыму. Перед концом срока меня арестовали снова. Продержали полгода под следствием и присудили к расстрелу. Владимир Юрасов: По какому же поводу? Николай Николенко: Якобы за вооруженное восстание в лагере. За подготовку. 47 человек нас было по этому же делу. Все сознались. Всё, как полагается. А потом нам сообщили радостную новость, что нам заменили расстрел 10-ю годами. Небольшим довеском. А еще через полгодика вызвали и сказали: распишитесь в освобождении. Вы пересидели один год. Я и не спрашивал, зачем меня освобождают. Поработал в театре в Магадане, пока навигация началась. Главным художником театра был. А затем уехал на Донбасс. Там работал в донбасском передвижном театре тоже главным художником. Началась война. 14-й саперный батальон. Рядовой. Под Ростовом контузили. Получил белый билет. Потом немецкая оккупация. Отправили в Германию. В Германии был остарбайтером до конца войны. Потом попал в Гамбург. Там два русских художника организовали художественную школу, задачи которой очень близки были к задачам Бойчука. Это возрождение старых русских традиций в живописи. По сути, это иконы. Владимир Юрасов: Это профессора Бойчука в Киеве? Знаменитые бойчукисты, по-моему. Николай Николенко: Он самый. Задачи мне показались очень близкими к моим устремлениям в живописи, и я к этой группе присоединился. Мы там работали почти пять лет, пока часть из нас не переехала в Америку. Часть по другим странам разъехалась. По приезде в Америку вначале малярничал. А через полгода переехал в Нью-Йорк и получил работу в реставрационной студии по реставрации старых картин. Владимир Юрасов: Николай Иосифович, а что вы думаете о современной советской живописи? Николай Николенко: Я думаю, что современные художники вынуждены подражать передвижникам. А передвижники в свою очередь подражали мюнхенской школе. Так что русского в смысле живописных традиций в современной живописи ничего нет. Иван Толстой: В 62-году отмечалось 125-летие со дня смерти Пушкина. О зарубежной пушкиниане - наш нью-йоркский корреспондент Вячеслав Завалишин. Вячеслав Завалишин: В эмигрантском толстом журнале "Современные записки", реферируя книгу Ходасевича о Пушкине, Владимир Вейдле писал, что в ней есть то знание изнутри, какое не заменят никакие картотеки. Вот это знание изнутри и является, на мой взгляд, наибольшим достоинством лучшей части эмигрантской пушкинианы. И в этом смысле исследования эмигрантов Владислава Ходасевича, Модеста Гофмана и других дополняют и углубляют исследования таких крупных советских пушкиноведов, как Борис Томашевский или Сергей Бонди. К тому же, полная, неискаженная история русского пушкиноведения опубликована как раз не в Советском Союзе, а за границей. Я имею в виду исследования бывшего секретаря редакционной коллегии по изданию Академического собрания сочинений Пушкина Людвига Доммгера. Он остался после войны на Западе. Эта работа вышла в 53 году по-русски и по-английски в Америке. Работа Доммгера посвящена, главным образом, этому академическому изданию. Но в ней Доммгер останавливается и на истории изучения творчества Пушкина после революции. И здесь оказывается, что сталинский террор задел и русское пушкиноведение. В своей книге Доммгер пишет: "Особому разгрому в конце 20-х годов, наряду с другими гуманитарными учреждениями, подвергся Пушкинский дом. Академик Сергей Федорович Платонов - директор, и некоторые руководящие сотрудники Пушкинского дома были вскоре арестованы и сосланы. Только скоропостижная смерть избавила Бориса Львовича Модзалевского, его вдохновителя и фактического директора, от кары. Потому и покинули Россию такие видные пушкинисты, как Гофман, Ходасевич и другие". Иван Толстой: Полвека в эфире. На календаре - год 62-й. Еще один русский в Нью-Йорке - Тихон Троянов, выступающий у нашего микрофона и по сей день, а в те годы пользовавшийся псевдонимом Кирилл Тихонов.
Владимир Юрасов: У микрофона Владимир Юрасов. Наши радиослушатели знают корреспондента Радиостанции Свобода при ООН Кирилла Тихонова. Знают по его выступлениям из Нью-Йорка. Сейчас он находится рядом со мной в студии. Кирилл Александрович, расскажите, пожалуйста, о себе, о своей жизни, чтобы наши радиослушатели знали не только ваши выступления, но и вас лично. Кирилл Тихонов: Я родился уже за границей, в Югославии, в Белграде в 32 году. Владимир Юрасов: Значит, вам 30 лет нету еще. Кирилл Тихонов: Да, еще нету. Как вы, может быть, знаете, в Белграде была очень большая русская колония, и там я кончил русскую начальную школу и даже успел кончить первый класс гимназии. Потом, в конце войны мы выехали из Югославии в Швейцарию. И там я продолжал учение. Кончил среднее образование, потом поступил на юридический факультет и в 56 году кончил юридический факультет, получил диплом в Лозанне. Владимир Юрасов: Скажите, а кто ваши родители? Кирилл Тихонов: Мой отец священник. И сейчас у него приход в Швейцарии. Владимир Юрасов: И что же после окончания Лозаннского университета, чем же вы занимались? Кирилл Тихонов: После этого я ездил по белу свету, работал в международных организациях переводчиком. С французского и английского на русский. Работал в ООН в Женеве, в Юнеско в Париже, в Нью-Дели даже в Индии. Потом в атомном агентстве в Вене. И параллельно работал в швейцарской печати и начал работать свободным корреспондентом из Швейцарии для нашей радиостанции. Владимир Юрасов: Это я помню, это в 57 году, кажется? Кирилл Тихонов: Примерно. А потом меня пригласили на постоянную работу. И таким образом я начал работать на станции. Владимир Юрасов: Кирилл Александрович, в каком году наша радиостанция послала вас в Нью-Йорк корреспондентом при ООН? Кирилл Тихонов: Это было в 60-м году. Владимир Юрасов: Скажите, Кирилл Александрович, вы женаты, у вас есть семья? Кирилл Тихонов: Да, я женат, у меня два мальчика. Одному 4, другому 2. Владимир Юрасов: И они живут с вами в Нью-Йорке? Кирилл Тихонов: Да. Мы живем в Нью-Йорке. Диктор: Вы знаете, что сегодня первый день православной Пасхи. Не можете ли вы рассказать, как русские люди встречали этот праздник в тех странах, в которых вам пришлось бывать? Кирилл Тихонов: Это всегда был и остается очень большой праздник для нас. И в Белграде уже, я помню, мы встречали всегда очень торжественно. Но сейчас я могу конкретнее рассказать, вот мой отец священник, у него приход. И в Швейцарии есть такой городок Веве, на берегу Женевского озера. И там старинная русская церковь, построенная еще до Первой мировой войны. И вот туда на Пасху съезжаются русские из соседних швейцарских городов. Там очень торжественно служат заутреню. Это старинный храм, там нет электричества. Это все происходит при свечах, и стоит он в саду. Так что очень торжественно крестный ход идет. Это у меня связано с очень торжественными воспоминаниями в детстве. Владимир Юрасов: И съезжаются семьями русские? Кирилл Тихонов: Да. И что очень приятно - после службы вместе устраивают розговенье в соседнем швейцарском отеле. Много детей, и такое торжественное настроение. Все как-то вместе. Иван Толстой: 62-й год - юбилей самого, вероятно, знаменитого в эмиграции ансамбля - хора Жарова. (Звучит хор Жарова) Диктор: Вена. 4 июля 1923 года. На сцене одного из самых роскошных театров Европы Хохбургского театра в столице Австрии перед избранной венской публикой выступают 25 хористов казаков-донцов. Регенту Сергею Жарову 27 лет. Маленького роста, худенький, Жаров выглядит совсем мальчиком. Диктор: Этим новозаветным псалмом, написанным в конце 7 века архиепископом Медиоланским Амвросием и переложенным на музыку Бортнянским, начал свой первый европейский концерт хор донских казаков под управлением Сергея Жарова. Диктор: Свои существованием хор обязан двум лицам: командиру Третьей Донской дивизии Добровольческой армии генералу Гусейщикову, организовавшему хор, и одному оставшемуся неизвестным красноармейцу. В крымский период гражданской войны позиции Добровольческой части, в которой служил хорунжий Жаров, были захвачены красными. Маленького, исхудавшего и обессиленного после только что перенесенного тифа Жарова свалили на землю. И в том момент, когда один из красноармейцев уже занес над ним шашку, другой крикнул товарищу: "Мальчонку-то не тронь!" Это и спасло жизнь будущему знаменитому регенту хора донских казаков. Иван Толстой: И еще юбилей - совсем из другой области. Владимир Юрасов: Говорит Радиостанция Свобода. У микрофона Владимир Юрасов. Рядом со мной профессор Денике. Юрий Петрович, вы знаете, что московская "Правда" празднует свое пятидесятилетие. И вы, кажется, имели если не прямое, то довольно близкое отношение к людям, организовавшим "Правду". Юрий Денике: Об основании первой Правды в советской литературе в течение более чем 30 лет повторялась легенда: будто "Правда" была создана питерскими рабочими, финансировалась сборами среди рабочих и так далее. Однако в литературе первых лет после революции можно было найти и подлинную историю, вполне совпадающую с тем, что я знаю из других источников. Во второй части 41 тома послереволюционного издания словаря Граната имеется биография Молотова, написанная Аросевым, довольно видным большевиком и с юношеских лет близким другом Молотова и другого видного большевика Виктора Александровича Тихомирнова. Молотов был секретарем редакции первой "Правды". Вполне естественно, поэтому, что в своей биографии Молотова Аросев рассказал и о возникновении первой "Правды". В 1911 году Тихомирнов окончил срок ссылки и получил разрешение выехать за границу. Там Тихомирнов виделся с Лениным и, "обладая соответственной материальной возможностью", вел с Владимиром Ильичом разговоры об издании в России легальной большевистской газеты. Эти разговоры привели к тому, что по инициативе Владимира Ильича Тихомирнов "присоединил свои материальные средства, свою энергию, знания к почину легального органа большевиков". Я - казанец, и в Казани я хорошо знал семью Тихомирновых. Это была состоятельная купеческая семья владельцев торгового и пароходного дела средних размеров. Когда я познакомился с семьей Тихомирновых, она состояла из матери-вдовы, четырех сыновей и дочери. Дети получили в наследство от отца по несколько сот тысяч рублей. Историк, занимающийся социальной историей России до революции 1917 года, должен был бы в разделе об истории русского купечества остановиться и на семье Тихомирновых для выяснения того, как возникло такое очень парадоксальное явление, как купцы-большевики. Правда о купеческом происхождении человека, на деньги которого была основана первая большевистская "Правда", разрушила бы легенду о создании "Правды" питерскими рабочими и об ее существовании на рабочие гроши. Иван Толстой: Заканчивался 62-й год, и под занавес его грянула сенсация - в Москве появилось сочинение, перевернувшее не только русскую литературу, но и общественное мнение, - "Один день Ивана Денисовича". Круги и волны от публикации повести в ноябрьской книжке "Нового мира" еще много лет будут давать о себе знать в наших передачах, а сейчас отступим на минуту от нашего правила и послушаем, как финал повести - в записи Би-Би-Си, уже в 70-е годы - читает сам автор.
Александр Солженицын: Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось... |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
