Кавказские хроники 28 января 1998
Ведущий Андрей Бабицкий

Очередная программа цикла "Кавказские хроники" посвящена предмету, который, похоже, безвозвратно уходит в прошлое. Эта тема - Кавказ и русская литература. Уже в самом названии присутствует момент разъединения. Его причина - образовавшаяся давно и неуклонно расширяющая свои границы зона отчуждения между двумя культурными территориями.

Несомненно, что Кавказ был и остается неотъемлемой частью русской литературы. Она не может существовать без кавказских мотивов героев сюжетов, без кавказского мира, который был не только поэтизирован русской литературой прошлого века, но и вполне серьезно и уважительно осваивался этнографически. В целом русская литература отказалась обслуживать интересы власти. Кровопролитные колониальные войны не помешали сближению воюющих народов. Напротив, образовался уникальный, почти необъяснимый культурный сплав. Кавказ сегодня становится просто черной территорией, культурным гетто. За редким исключением он вытеснен в массовую культуру, в дешевые детективы, в которых приобрел устойчивые черты примитивного криминального героя. Тем не менее русская литература хранит другой - высокий и сложный - образ горца.

Кажется естественным, хотя не вполне приличным, - я имею в виду слушателя, привыкшего к парадоксам, - открыть тему "Кавказ и русская литература" разговором о пушкинской традиции, несмотря на то, что предмет нашей беседы с известным ученым, историком и этнографом из Владикавказа Генри Кусовым существенно шире.

- Существует какая-то, почти мистическая связь между русской литературой и такими ее представителями, как Пушкин и Лермонтов, с Кавказом. На ваш взгляд, почему русские писатели и поэты выбирали и своих героев на Кавказе, и сюжеты были связаны с Кавказом?

Генри Кусов: Это такой край, который удивлял их своей необычностью, своей суровостью природы. В своих кавказских записках Дюма же тоже писал, что он стремился всю свою жизнь посмотреть Кавказ, Казбек, вершины. А кто нам может сказать, почему именно греки решили приковать Прометея на Кавказе, а не на тех вершинах, которые ближе к ним намного? И в то время, наверное, добираться трудно было, намного сложнее до Кавказа.

Вот так и Пушкин стремился, и Лермонтов, и другие писатели. Что-то такое личное, наверное, и трудно даже литературоведу, ученому сказать ясно и точно - потому именно, а не поэтому. Я вот занимаюсь творчеством Пушкина. Монографию написал на известные страницы "Кавказское путешествие Пушкина". Такой интересный факт: сорокатысячный тираж для такой маленькой республики быстро разошелся. Потому что у нас любят и Пушкина, и Лермонтова.

И еще Гоголь, уже не говоря о других исследователях творчества Пушкина, я имя Гоголя называю как исследователя, потому что он очень интересные статьи написал, посвященные Пушкину и Кавказу. Они говорили, что трудно представить творчество Пушкина без Кавказа, и даже там такая мысль высказана Гоголем, что его кавказское творчество намного выше, чем его, так сказать, но это, конечно, не так безусловно, чем творчество, посвященное России, но факт остается фактом. Это утверждение великого человека, современника и ценителя, и знатока творчества Пушкина. И никуда от этого не денешься. Но в то же время нельзя представить и Кавказ без Пушкина, без его творчества. И я, например, утверждаю, что в настоящее время нельзя представить вхождение всего Кавказа и кавказских народов в мировую цивилизацию, в мировой культурный процесс... Это не юбилейное высказывание, а есть все основания подтвердить это.

Ну, хотя бы пример современный. Его, что ли, провидение, такое понимание Кавказа, понимание его будущей судьбы. Современники считали, что читающая Россия стала изучать Кавказ не по научным трудам, а она познакомилась с Кавказом, именно с этнографией Кавказа, с обычаями горцев. Он описал там обычаи гостеприимства. Причем, он дает собирательный образ. Он прекрасно понимал этническую разобщенность Кавказа. Он знал, кто такие осетины, кабардинцы. Не так, как другие путешественники и писатели проезжающие говорили - "черкесы". (У них все "черкесы" - от начала Кавказа, до самой Грузии.) Он их великолепно знал. Объяснение этому тоже есть. Он великолепно изучил кавказоведческую литературу того времени. И доказать это тоже несложно. Достаточно открыть опубликованные материалы по его библиотеке, собрании его книг и посмотреть, какие книги он читал, какие делал он подчеркивания, сопоставить, например, его высказывания в "Путешествии в Арзрум", рассказ об обычаях, например, с трудами Браневского, выдающегося русского ученого, с трудами менее известных ученых, но знающих путешественников по Кавказу. И открывается такая картина: он приехал на Кавказ подготовленным. Мало того, что подготовленным, и после этого готовым. А для чего? Для того, что он замышлял грандиозный отрезок в своем творчестве.

Судите сами: "Кавказский пленник", вторая поэма, про которую все, и Чернышевский, говорили, что это одна из лучших его поэм, - "Давид". Одни считают, что она не дописана, другие говорят, что она практически закончена. Кроме того, он замышлял написать и третью поэму - о казачке и черкесе. Осталась только в планах. А его грандиозное полотно, которое он оставил в планах, это роман о кавказских водах, главным героем которого должен был быть собирательный образ, но в основном базировалось на личности авантюриста, но в хорошем понимании этого слова, Александра Ивановича Якубовича. Уже не говоря о его великолепном цикле стихотворений. О том, что и в своих русских произведениях, ну будем так говорить, он тоже часто уходил к Кавказу. А сколько великолепного осталось в черновиках к Евгению Онегину о путешествии на Кавказ! Ведь там же великолепное признание какое-то Кавказу в этом стихотворении.

Во время оное, былое,
В те дни ты знал меня, Кавказ.
В свое святилище глухое
Ты призывал меня не раз.
В тебя влюблен я был безумно,
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал рев ручьев твоих
И снеговых обвалов грохот,
Крик артылов и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот.
И зрел я, слабый твой певец,
Кавказа царственный венец.

Бабицкий:

- Есть такая литературоведческая концепция, что русская литература пришла на Кавказ просто из-за нехватки романтического антуража. Эта концепция объясняет творчество Лермонтова, Бестужева-Марлинского, но к творчеству Пушкина эту версию в меньшей степени можно приложить, поскольку у него жанровое разнообразие необычайно широко - от действительно условно романтических сюжетов до такого почти прагматического жанра, как "Записки путешественника".

Генри Кусов:

Вы правы, потому что любое изменение обстановки, конечно же, каким-то образом влияет на человека творчества. Это безусловно. Мыслит в ином плане, создает, безусловно, - и появляется какая-то творческая энергия. Но здесь, мне кажется, меньше, наверное, все-таки было антуража, а больше потребности души. Потому что на Кавказе он нашел то, о чем когда-то мечтал. Ну, например, свободу духа, непритязательный быт, смелость взгляда, - вот как он пишет в "Путешествии в Арзрум". И он просто здесь почувствовал себя человеком, равным для всех. Он так же одинаково легко говорил с калмыками, и посвятил свое великолепное стихотворение, кстати, он его написал во Владикавказе "Прощай, любезная калмычка...", - это великолепное, где он сравнивает калмычку-девушку со светской барышней и с иронией говорит: "Ты не лепечешь по-французски". Безусловно же, проигрывает светская барышня салонная этой степной царице. И вот он почувствовал себя своим человеком, он почувствовал себя в этой кибитке, когда ему дали калмыцкий чай, он сказал: "Гаже я не пробовал". Но это он мог говорить о пище, любить или не любить, безусловно. Но заметьте, что и у Пушкина, и у Лермонтова, особенно у Пушкина, нигде вы никогда ничего не почувствуете уничижительного.

Однажды меня поймали в одной аудитории на такой фразе. Мне сказали, что никогда Пушкин ничего уничижительного не говорил о кавказских народах, как же, говорят, тогда понять вот эту строфу из "Тазита", когда разгневанный отец говорит своему сыну, который, по его понятию, не мыслит так, как мыслит он, старый кавказец, что нужно грабить, угонять быков, убить раба, покончить с кровником. А Тазит, это новый человек, человек новой морали, и он не хочет идти по стопам своего отца, и тогда отец ему кричит: "Поди ты прочь, ты мне не сын, ты не чеченец, ты старуха, ты трус, ты раб, ты армянин". Ага, обидел? Ничего подобного. Пушкин прекрасно знал, что торговля на Кавказе в руках армян в то время была. И он просто в рифму сказал, имея в виду не просто уничижительно "армянин", а "торговец проезжающий". Видите, как все это просто объясняется. Ничего нет уничижительного. Наоборот, в закавказских страницах "Путешествия в Арзрум", такие великолепные описания пребывания в армянских селах, встречи с представителями из армянского народа. Даже один случай, как он описывает с восторгом, как он ел их пищу, как он спал у очага и как старший сын этой семьи, он поехал провожать Пушкина в армию. Или, например, встреча с турецкими пленными на военно-грузинской дороге. Какое отношение к ним. Или великолепная встреча, например, описание его встречи со знаменитым чеченским предводителем Бейбулатом Таймиевым в Арзруме, а встречи вот здесь вот с осетинами, грузинами. Представляете?

Нам, например, сейчас, в наше время, трудно куда-то приехать и войти в то положение, которое сейчас существует. Мы, наверное, себя не найдем какое-то время, наверное, а может быть и не какое-то время. А он мгновенно входил во все это. Кавказ - это, как он говорил, святилище. Ну, на эту тему много можно говорить. Но просто я, например, лично чувствую это его состояние души здесь. Он просто здесь нашел тот край, о котором он раздумывал когда-то, может быть видел в детских снах, может быть когда-то мечтал, будучи юношей. Он видел эту смелость, отвагу, этот смелый взгляд, не смотря на одежду.

Бабицкий:

- Та черта, которую охарактеризовал Достоевский, - всемирная отзывчивость Пушкина...

Генри Кусов:

Да, на эту тему сейчас очень много говорят. Вообще, это очень сложная тема. Это и романтизм Пушкина, байронизм Пушкина. Много на эту тему можно говорить. Очень много специальных исследований. Но дело в том, что кавказские исследователи, насколько я знаю, сейчас вот, например, я читал такую великолепную статью Гаджи Гаджиева из Дагестана, где как раз он подчеркивает эту мысль Достоевского и говорит о том, что Кавказ и всемирное такое значение Пушкина, это практически движение Европы и Азии. Пушкина любят в Китае. Пушкина любят во Франции. Пушкина любят в Америке. Вот эта и отзывчивость. Он не прост, и не понятен, как какой-то беллетрист. И любят его, конечно, не за то. А любят за его глубокие мысли, понятные всем.

Бабицкий:

- Вот вы говорите о влюбленности Пушкина в Кавказ. Скажите, а как на ваш взгляд, сумел ли Пушкин оставить вот это наследство русской литературе. На мой взгляд, нет.

Мне кажется, что все-таки русская литература либо ушла в боковое ответвление, в авантюрные романы Марлинского, либо в ней произошло отчуждение от Кавказа. И сейчас говорить о каком-то особом месте Кавказа в литературе, наследующей традиции русской литературы, не приходится.

Генри Кусов:

О Марлинском говорят, что он очень легок, что это такой декоративный романтизм, хотя такого термина не существует. Но я бы сказал, что он занимает тоже особое место в этой проблеме русской литературы и Кавказа. У Марлинского тоже немало достижений, связанных с русско-кавказскими историко-культурными связями. Безусловно, в этом огромная заслуга и Льва Николаевича Толстого. Он же продолжил. Ведь как линия развивается? Наверное, многие это заметили. Пушкин задумывает свой роман на кавказских водах, кстати, как считают, авантюрный роман, приключенческий. Но, безусловно, это было произведение достойное, наверное, все-таки пера Пушкина. А продолжает его Лермонтов своим "Героем нашего времени". Далее, Лермонтова продолжает Лев Николаевич Толстой, но уже в более позднее время. Уже другая эпоха, другие обстоятельства, обстановка на Кавказе. И все это продолжается триумвиратом, о котором я говорю.

А все остальное, безусловно, уже не по крупному. Ослабевает такой интерес к Кавказу у русской литературы. Но я бы сказал даже, не только у русской литературы, но и у советской литературы. Как ни странно, но я, например, считаю одним из самых сильных произведений советской литературы о Кавказе произведение о войне Виталия Закруткина "Кавказские записки".

Безусловно, мы сейчас не имеем такого примера, который когда-то показал Пушкин, да и Лермонтов, и Толстой на Кавказе. И не просто потому, что они были гениями. Просто потому, наверное, мы не имеем такого произведения, что просто мы не могли, наверное, иметь такого человека, который бы так чувствовал себя легко на Кавказе, что это была потребность его души, опять возвращаясь к этому.

Бабицкий:

- Вам не кажется, что одно из самых пронзительных произведений русской литературы о Кавказе "Хаджи-Мурат" Толстого, эта повесть в значительной степени завершает вот эту пушкинскую традицию влюбленности в Кавказ, потому что Толстой показал наличие некоего глубинного конфликта между двумя культурами и неразрешимость этого конфликта.

Генри Кусов:

Ну это как раз то, о чем я говорю. Кстати, Толстой продолжил эту линию - русские писатели и Кавказ, точнее, русско-кавказские, наверно, историко-культурные связи. Я могу вам сказать только одно, что я, например, не читал о Кавказе, кроме Пушкина и Лермонтова, ничего интереснее "Хаджи-Мурата". Перечитывал несколько раз. До сих пор читаю. И представляете, так же, как "Путешествие в Арзрум", так же, как "Герой нашего времени", так и в "Хаджи-Мурате" Толстого я нахожу буквально все время что-то новое для себя, которое буквально звучит современностью.

Ну, а что касается этого конфликта неразрешимого, я бы так не считал. Потому что, собственно говоря, конфликта этого межкультурного быть не может. Ибо мы же с вами знаем, что одна культура повторяет другую культуру. И здесь могут быть компромиссы безусловно. И не только компромиссы, но и творческое, жизненное соединение. И ведь же не случайно мы с вами имеем такие процессы: чеченец Захаров - выдающийся русский художник. Не случайно мы с вами знаем представителя, великого кабардинца Шара Ногмала. Не случайно, например, вот синтез этой культуры дал такое величайшее, я считаю, явление в мировой литературе, как Кусталь Иванович Ятагуров, который великолепно писал так же, как и на своем родном, осетинском, так же и на русском языках. И я не считаю, что это конфликт. Я считаю, что все еще впереди. Просто-напросто культурные процессы, к сожалению, отстают от процессов политических. А это, мне кажется, всегда вредно.

И не случайно Александр Сергеевич Пушкин писал в "Путешествии в Арзрум", что существует три момента, которые могут решить проблему России и Кавказа. Это разоружить горцев, но тут же сомневается в этом. Второй момент - торговые отношения, отрезать торговлю от восточных стран, привлечь в торговые отношения с Россией, и торговля, помните его высказывание, - самовар, она огромное имеет значение. Но самое-то главное, о чем он говорил, это о духовном, о культурном взаиморазвитии. А если мы с вами вспомним, что Пушкин предвосхищал многое - практически сейчас на Кавказе, я это прямо утверждаю, живем по Пушкину, - то мы и должны развивать эту его мысль. Так что мы должны вот это развивать. И я считаю, что будущее у кавказских народов, это как раз то, о чем говорил Пушкин. А все это в "Путешествии в Арзрум", его произведениях "Кавказский пленник", "Тазит", в его кавказском цикле. Потому что каждое его стихотворение, я, например, не смотрю на такое великолепное стихотворение, как "Обвал" или там "Монастырь на Казбеке", как на какое-то лирическое произведение, на совершенство поэзии. Я смотрю прежде всего на это - а что говорит в этих стихотворениях Пушкин, что он нам оставил? Там многое есть, ответ на многие вопросы.

И поэтому я считаю, что и представители кавказских народов, и живущие здесь русские, я, например, считаю, у нас правильно говорят, что наш многонациональный народ, я не знаю, я не специалист по этническим вопросам, но мне кажется, что Кавказ давно уже есть Кавказ, независимо от того, какие кавказские народы, кто здесь проживает. Потому что русские, проживающие давно на Кавказе, собственно говоря, это родина их, и другие, например, пришлые, даже, например, болгары и так далее, они уже тоже начинают мыслить по-кавказски. Есть примеры этим фактам. И мне кажется, что будущее у всех кавказских народов и будущее, наверное, вот этой проблемы Россия-Кавказ, оно состоит в том, чтобы следовать целиком и полностью тому, о чем говорил Пушкин.

Бабицкий:

Еще в советские времена для российской интеллигенции судьба Александра Полежаева стала идеальным примером трагических взаимоотношений поэта и власти. Но катастрофой для Полежаева оказалась не только воля императора, в одно мгновение изменившая ход его жизни. Как следствие, трагичен в его судьбе и Кавказ, чужой и не познанный. Об этом биографический очерк Владимира Долина.

Долин:

Русская поэзия, от века независимо и от жанров, и вряд ли по своей воле избрала своей музой Мельпомену, покровительницу трагедии. Оттого, наверное, столь трагична судьба русских поэтов. Не исключение и судьба Александра Полежаева.

Отец поэта - помещик Пензенской губернии Леонтий Струйский, мать - дворовая девушка Струйских Аграфена Федорова. Дабы прикрыть барский грех, Аграфену выдали замуж за купеческого сына Ивана Полежаева. Но через три года после свадьбы купеческий сын бесследно исчезает.

Мальчику не было и шести лет, когда умерла его мать. Незаконнорожденный сирота, кажется, не очень удачное начало жизни. Впрочем, настоящий отец Сашу своим вниманием не оставил. По крайней мере, об образовании мальчика позаботился. Когда Александру исполнилось 12 лет, он определил его в частный пансион Дезара при московской губернской гимназии. Через 4 года Александр Полежаев зачислен вольнослушателем на словесное отделение московского университета.

Принято считать, что в студенческие года Полежаев бедствовал. Вряд ли это так. Денег хватало на кабаки и бордели, а времени - на первые поэтические опыты и курс наук. Покровительство дяди, Александра Струйского, позволило растянуть обучение на 6 лет, вместо положенных трех.

Но вот сданы выпускные экзамены, опубликованы первые оригинальные произведения и переводы. Строки стихотворения "Гений", пожалуй, наиболее полно передают чувства и мысли поэта в это время.

Восторг в груди моей кипит,
Я полон возвышенных мечтаний.
Творец, твой дух со мною слит,
Я исполин твоих созданий.

По рукам читающей публики ходит в списках поэма "Сашка", хроника разгульной жизни студентов императорского университета. В лирическом герое поэмы без труда узнается ее автор. А между тем, за стенами университета происходит немаловажное событие - воцарение Николая Первого, восстание декабристов, суд над участниками восстания и казнь его вождей в Петропавловской крепости.

Новый император одержим идеей искоренения крамолы в государстве. В это время на стол Николая Первого лег донос, в котором пагубность университетского образования иллюстрировалась отрывками из поэмы "Сашка", по мнению автора доноса, наполненная развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями. По прибытии в Москву для коронационных торжеств царь приказал доставить Полежаева к себе. О встрече поэта и императора со слов Полежаева рассказал в "Былом и думах" Александр Герцен:

"Полежаева позвали в кабинет. Государь стоял, опершись на бюро, и говорил с Левеном. Он бросил на взошедшего испытующий злой взгляд, в руке у него была тетрадь. "Ты ли, - спросил он, - сочинил эти стихи?". "Я", - отвечал Полежаев. "Вот, князь, - продолжал государь, - вот я вам дам образчик университетского воспитания, я вам покажу, чему учатся там молодые люди". "Читай эту тетрадь вслух", - прибавил он, обращаясь снова к Полежаеву. Волнение Полежаева было так сильно, что он не мог читать. Взгляд Николая неподвижно остановился на нем. Я знаю этот взгляд, и ни одного не знаю страшнее, безнадежнее этого серо-бесцветного, холодного, оловянного взгляда. "Я не могу", - сказал Полежаев. "Читай", - закричал высочайший фельдфебель. Этот крик возвратил силы Полежаеву. Он развернул тетрадь. "Никогда, - говорил он, - я не видывал "Сашку" так переписанного и на такой славной бумаге". Сначала ему было трудно читать, потом, одушевляясь более и более, громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких государь делал знак рукой министру. Министр закрывал глаза от ужаса. "Что скажете? - спросил Николай по окончании чтения. - Я положу предел этому разврату, это все еще следы, последние остатки, я их искореню. Какого он поведения?". Министр, разумеется, не знал его поведения, но в нем проснулось что-то человеческое и он сказал: "Превосходнейшего поведения, Ваше величество". "Этот отзыв тебя спас, но наказать тебя надобно для примера другим. Хочешь военную службу?". Полежаев молчал. "Я тебе даю средство военной службой очиститься. Что же, хочешь?" "Я должен повиноваться", - отвечал Полежаев."

Сразу после беседы с императором Полежаева доставили в Бутырский полк, где ему предстояло служить унтер-офицером с правом высылки. Император свято верил в исправительную силу военной муштры. Разжалование не конец жизни, и начальство ежемесячно доносит о свежеиспеченном унтер-офицере: Полежаев на службе старается и поведения хорошего. О том, чего стоило поэту старание по службе и хорошее поведение, в его стихах.

Он не живет уже умом,
Душа и ум убиты в нем.
Но как бродячий автомат
Или бесчувственный солдат,
Штыком рожденный для штыка,
Он дышит жизнью дурака.

Прошел почти год со дня определения Полежаева на военную службу, но ничего в его судьбе не изменилось. Потеряв надежду на милосердие власти, он начинает пить, не выдержав тупую муштру на шесть дней исчезает из полка. Решение военного суда - несколько месяцев ареста, разжалование в рядовые, лишение дворянства.

Но и этого Николаю Первому показалось мало. Царь собственноручно приписал к приговору - без выслуги. Вследствие этой приписки Полежаев был обречен на солдатчину пожизненно. В феврале 1829 года московский полк, в его состав Полежаев был переведен после очередного ареста, направляется на Кавказ.

Наместник Кавказа Паскевич разработал план окончательного умиротворения горских народов. Как писал историк кавказской войны Потта, проект Паскевича основывался исключительно на силе оружия, как на аргументе, единственно доступным понимаю горцев. В 1828 году в горах Дагестана началось восстание. Его руководитель Гази Магомед провозгласил себя имамом Дагестана и призвал к газавату - священной войне против России. Русские звали Гази Магомеда Гази Муллой. Это о нем Полежаев сказал:

"И я клянусь своим ружьем,
Гази Мула - с большим умом
И вправе требовать почтенья."

В 1830 году под знамена Гази Магомеда встала почти вся Чечня. Кавказский поход московского полка не обещал стать легкой прогулкой. Московцев ожидали тяжелые бои с меридами Гази Магомеда в Чечне и Дагестане. Полежаев отправляется на Кавказ по своей воле, о чем с изрядной долей иронии сообщал читателю в поэме "Тарпили".

И что же?

Прошу пройтиться на Кавказ.
С какою, думаешь ты, рожей
Узнал заслуженный приказ?
Не восхищался ли, как прежде,
Одним названием - Кавказ?
Не дал ли крылышек надежде
За чертовщиною лететь?
Как то: черкешенок смотреть,
Пленяться день и ночь горами,
О коих с многими глупцами
По географии я знал?
Эльбрусом, борзыми конями,
Которых Пушкин описал? И прочее.
Ах нет, мой милый, 
Я вспомнил то, чем прежде был,
Во что господь преобразил,
И с миной кислой и унылой
И нос и уши опустил.

Но надо думать, иронизируя, поэт немного лукавил. Служба на Кавказе была для него желанной. В действующей армии не было столь ненавистной Полежаеву бессмысленной муштры. Отличие в бою открывало возможность производства в офицеры. Наконец, смерть от горской пули навсегда освобождала от постылой солдатчины.

Первое крупное дело, в котором участвует Полежаев, это поход на дагестанский аул Тарпили.

Со слов своего отца, генерала русской армии, участника похода, рассказывает историк Потта. В рядах московского полка с тяжелым солдатским ружьем, во всем походном снаряжении шел известный русской поэт Полежаев. Это был молодой человек лет 24, небольшого роста, худой, с добрыми и симпатичными глазами. Во всей фигуре его не было ничего воинственного. Видно было, что он исполнял свой долг не хуже других, но что военная служба вовсе не была его предназначением. Полежаев не жалуясь нес свое бремя, хотя оно было не из легких.

Я сам, что делать, понемногу
Узнал походную тревогу.
И кто что хочет говори,
А я, как демон безобразный,
В поту, усталый и в пыли
Мочил нередко сухари
В воде болотистой и грязной.
И помолившися потом,
На камне спал спокойным сном.

На Кавказе поэт, кажется, обрел смысл военной службы. Если казарма и плац были ему ненавистны, то походным солдатским строем он, похоже, любуется.

За переходом переход.
Степьми, аулами, горами
Московцы дружными рядами
Идут послушно, без забот.
Куда? Зачем? В огонь иль в воду? -
Им все равно, они идут.
Их мочит дождь, их сушит пыль.
Идут - и живы, слава богу.

После тарпилинского похода, непрерывные бои в Чечне и Дагестане. Московский полк в составе отряда генерала Вельяминова сражается при Автурах, Гельдегене, Кулиш-юрте, Чери-юрте, Герменчике и Гямрах. Название многих аулов как будто взяты из военных сводок последней кавказской войны. Во всех сражениях Полежаев впереди. Храбрость поэта отмечена начальством. В 1831 году Вельяминов производит Полежаева в унтер-офицеры, а через год за отличие при штурме дагестанского аула Гямры представляет его к званию прапорщика. На привалах, в редкие минуты отдыха рождаются поэтические строки. До Полежаева в русской литературе сложилась романтическая традиция изображения Кавказа и эпический стиль описания подвигов христолюбивого российского воинства. Ничего этого у Полежаева нет. Поэт предлагает читателю свое видение Кавказа.

Кто любит дикие картины
В их первобытной наготе -
Ручьи, леса, холмы, долины
В нагой природы красоте,
Того пленяет дух свободы,
В Европе вышедший из моды
Тому назад немного лет,
Того прошу когда угодно
Оставить университет
И в амуниции походной
Идти за мной тихонько вслед.
Я покажу ему на свете
Таких вещей оригинал,
Которых, верно, в кабинете
Он на планкарте не видал.

Природа Кавказа, воспетая многими поэтами, часто вызывает у Полежаева лишь досаду.

Каскады, горы и стремнины
С окаменелою душой,
Убитый горестною долей,
На них смотрю я поневоле
И верь мне, вижу из всего
Уродство, больше ничего.

И это не равнодушие или отсутствие эстетического чувства. Красоты природы для поэта в солдатской шинели не более чем театр военных действий, тяжелый для русского солдата и удобный для противника. Да и некогда бойцу любоваться природой. Но все же поэт иногда не в силах сдержать восторг от суровой красоты гор.

Как сын земли, я дань земле
Принес чредою неизбежной.
Узнал бесславие, позор
Под маской дикого невежды.
Но пред лицом Кавказских гор
Я рву нечистые одежды.

С репортерской точностью Полежаев описывает многочисленные перестрелки, бои, картины штурмов горных аулов. Многие строки звучат вполне современно.

В изгибах улиц отдаленных
Следы печальные смертей
И груды тел окровавленных.
Неумолимая рука
Не знает строгого разбора,
Она разит без приговора
С невинной девой старика
И беззащитного младенца.
Ей ненавистна кровь чеченца -
Христовой веры палача.
И блещет лезвие меча.

Это описание погрома, учиненного русскими войсками в ауле Чери-юрт. Чем не штурм Самашек федералами в ходе последней войны. Странно, но картины кровавых расправ не вызывают протеста у поэта. Он абсолютно уверен в справедливости и необходимости войны.

"Кому не известны хищные и неукротимые нравы чеченцев. Кто не знает, что миролюбивейшие меры, принимаемые русским правительством для смирения буйства сих мятежников, никогда не имели полного успеха. Закоренелые в правилах разбоя, они всегда одинаковы. Близкая, неминуемая опасность успокаивает их на время. После опять то же вероломство, то же убийство в недрах своих благодетелей".

Это - из примечаний к одному из стихотворений Полежаева, опубликованных еще при его жизни в сборника "Кальян". В глазах поэта, чеченцы - олицетворение разбоя, грубой и беззаконной силы оружия.

Где все живет одним развратом,
Где за червонец можно быть
Жене сестрой, а мужу братом.
Где можно резать и душить
Проезжих солнечным закатом.
Где яд, кинжал, свинец и меч
Всегда сменяются пожаром.
И голова катится с плеч 
Под неожиданным ударом.
Таков сей край от древних лет,
Свидетель казни Прометея,
Войны Лукулла и Помпея
И Тамерлановых побед.

Как это напоминает беседы с солдатами и офицерами федеральных войск во время последней войны и фразеологию пропагандистов о восстановлении конституционного порядка в Чеченской республике. Для солдата кавказского корпуса Полежаева чеченцы были врагами. Они воевали за свою свободу как умели и как могли, это была партизанская война. В глазах русского солдата, война без правил - коварно и нечестно. Полежаев, как и многие его современники, верил в цивилизаторскую миссию России на Кавказе. Русские воины, считает поэт, несут в горы, где властвует право силы, права людей, права закона. В единении силы и закона он видит залог свободы.

Закон и меч - вот добродетель.
Единый меч - душа коварств.
Доколь они в союзе оба,
Дотоль свободен человек.
Закона нет - проснулась злоба,
И меч права его рассек.

Странно, что Полежаев не задается вопросом, какой же закон утверждается русскими штыками. Ответ на этот вопрос он мог бы найти в собственных стихах.

В России чтут царя и кнут,
В ней царь с кнутом, как поп с крестом.
Он им живет, он есть и пьет.
А русаки, как дураки,
Разиня рот во весь народ,
Кричат: Ура, нас бить пора. 
Мы любим кнут.
За то и бьют их, как ослов, 
Без дальних слов 
И день, и ночь, пока не лень.
Чем больше бьют, тем больше жнут.
Что вилы в бок, то сена клок
А без побой - вся Русь, хоть вой,
И упадет, и пропадет.

Не удивительно, что горцы не горели желанием менять право меча на право кнута. Полежаев был человеком своего времени со всеми его предрассудками и заблуждениями. Он не знал и не понимал чеченцев. Да и откуда их было знать солдату? Если он и сходился с ними близко, то только в бою, на дистанцию штыкового удара.

В январе 1833 года московский полк, в котором служит унтер-офицер Полежаев возвращается в Россию. В Москве опубликованы два сборника стихотворений поэта "Тарпили" и "Чери-юрт". Читающая публика с интересом приняла эти произведения. Но этот успех мало что изменил в судьбе поэта. Солдатская шинель, хотя и с унтер-офицерскими нашивками, как и раньше, неподъемным грузом давила ему плечи. Заветные офицерские эполеты, а с ними и свобода от казарменного быта и муштры, по-прежнему оставались недостижимой мечтой. Николай Первый, ефрейтор-император, как сказал о нем поэт, повелел: с производством унтер-офицера Полежаева в прапорщики повременить.

После возвращения с Кавказа Полежаев прожил пять лет. В эти годы вместились несчастная любовь, неизлечимая болезнь - чахотка и, конечно же, стихи. Он снова безудержно пьет. Однажды напился так, что пропил полковую амуницию, за что был наказан розгами. Кто знает, что было причиной пьянства - постоянное унижение, отвергнутое чувство или болезнь. Возможно, были и другие причины. Понятия афганский или чеченский синдром в те времена были неизвестны.

Полежаев умер в военном госпитале 16 января 1838 года. Накануне смерти царь оказался издевательски милостив к поэту. Когда Полежаев агонизировал на больничной койке, ему было присвоено офицерское звание. На портрете в посмертно изданном сборнике стихов автор изображен в офицерском мундире, который при жизни ему носить так и не довелось. Кавказские произведения Полежаева - это жесткий, порой жестокий репортаж с полей сражений, сродни лучшим репортажам с последней кавказской войны.

Трагедия поэта в том, что певец свободы, - а именно свобода была главной темой всего творчества Полежаева, - не сумел понять свободолюбивых устремлений горцев. Но он был первый в русской литературе, кто показал кавказскую войну без романтической мишуры и патриотической ходульности. Лик этой войны оказался кровав, грязен, страшен.

Бабицкий:

О трагической судьбе поэта Александра Полежаева рассказывал Владимир Долин.

Надеемся, что тема "Кавказ и русская литература" будет продолжена большим циклом программ, благо что она может быть представлена самыми разными именами и судьбами. И если смотреть на Кавказ глазами русской литературы, то говорить есть о чем, хотя вполне возможно, традиция утрачена навсегда, если верить концу века, воспринимающему культуру не как целенаправленный духовный опыт, а как набор равнозначных цитат, смысл которых легко меняется на прямо противоположный простым изменением порядка следования фрагментов.