Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
16.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Израильский театр "Гешер"Ведущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: Сегодня у меня гость, его зовут Евгений Арье. На сей день он является художественным руководителем и лидером израильского театра "Гешер". Театр был создан 12 лет тому назад и открылся постановкой пьесы Тома Стоппарда "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" в переводе Иосифа Бродского. Этот же спектакль чуть раньше прославил имя Евгения Арье на родине, то есть в Советском Союзе. Шел он тогда, если мне не изменяет память, в Театра имени Маяковского. Теперь "Гешер" приехал на гастроли в Москву с тремя спектаклями. Это пьеса Соболя "Деревушка" о судьбе еврейского поселения в Палестине 40-х годов. Это инсценировка романа Исаака Зингера "Раб", ну, своего рода "Ромео и Джульетта". И, наконец, третий спектакль называется "Город. Одесские рассказы", он представляет собой инсценировку рассказов Бабеля. Сегодняшний театральный выпуск будет построен в форме интервью. Женя, я, во-первых, очень рада приветствовать Вас на московской земле и хочу попросить немного рассказать о ведомом Вами театре. Мы знаем, что "Гешер" в переводе с иврита означает "мост"; что спектакли театра играются на двух языках - соответственно, на иврите и на русском; что по идее театр этот должен быть мостом между двумя культурами и так далее, и тому подобное. Но знания эти, согласитесь, несколько абстрактны. А вот как живет театр? Где театр расположен? Вот расскажите про этот район, как он выглядит. Евгений Арье: Есть такой очень специальный район в Тель-Авиве, который называется Яффа. Это самый старый район города, фактически город начинался с этого места. Это совершенно замечательный район, я его очень люблю. И предыдущий наш театр, который мы построили в старом складе, который принадлежит армянской церкви, тоже находился в старом Яффа, в порту, совершенно рядом с морем. И несколько лет шла борьба за нормальное профессиональное здание. В конце концов, мэрия Тель-Авива купила для нас вот это здание, оно принадлежало частным людям, но это профессиональный театр на 900 мест, вполне оборудованный уже сегодня, мы к этому приложили руку. И вот в этом старом Яффа мы играем. Кроме этого, так же как и все другие израильские театры, мы должны ездить по стране, потому что страна маленькая и люди очень любят, чтобы к ним приезжали. В основном таких маленьких городках сегодня уже построены совершенно замечательные театральные помещения. И вот так складывается жизнь театра: по утрам репетируем, вечером люди садятся в автобус и едут куда-то на границы страны, либо играют в собственном здании. Марина Тимашева: Женя, а чем вот этот район старый Яффа особенный? Евгений Арье: Там дух XVIII, XVII века, масса старых зданий. Перемешанное население очень, знаете, как на Манхеттене в Даун-тауне. Там представители всех: арабы, и друзы, и евреи, и молодые, и старые. Какие-то райончики очень модные . Какие-то районы такие же, какими они были 100 лет назад, когда от балкона к балкону протянута веревка и висит-сушится белье. И район, в общем, полный жизни на самом деле. Мэрия старается максимально помочь развитию этого района, потому что за ним будущее, там появились действительно уже очень дорогие места сегодня. И я его люблю. Марина Тимашева: Женя, расскажите теперь вот о чем. Сколько вообще стоят билеты на спектакли вашего театра? Евгений Арье: Замечательный вопрос, Марина. Ну, самый дорогой билет в театр стоит 150 шекелей, это где-то в районе 25 долларов. Но существует масса скидок - для студентов, для пожилых людей. Скажем, скидка для пожилых людей дотируется государством и городом, нам возвращают эту разницу. Естественно, для солдат какие-то спектакли идут. Это очень интересно смотреть, когда весь зал заполнен автоматами, солдатскими рюкзаками. И солдаты, вполне интеллигентные ребята при этом, смотрят спектакли. Для них тоже существует скидка. Но в принципе у нас билеты одни из самых дорогих в Тель-Авиве. И мы единственный театр (из государственных театров, я имею в виду), который не работает в системе абонементов. Вообще, как вы знаете, Марина, на Западе это наиболее распространенная система: продается абонемент на 6 спектаклей, например. Люди имеют возможность выбора, поэтому театру надо произвести в год где-то 10-11 спектаклей. Я с самого начала решил не идти по этому пути, мы делаем два-три спектакля в год, поэтому спектакли эти обречены идти долго, они должны идти долго. Если спектакль не идет долго, театр, в общем, оказывается в весьма сложном положении. С точки зрения финансов эта система гораздо более рискованная, - вот та система, по которой мы работаем, - потому что люди должны покупать билеты в кассе. Я очень не хочу менять эту систему, я не верю в потогонное производство спектаклей ни одной секунды. И мы пока держимся. Марина Тимашева: Женя, эти два-три спектакля ставите сами или приглашаете, как это принято в российских театрах, когда есть очередной режиссер, приглашенный режиссер? И вообще, как вы формируете репертуар, исходя из чего? Евгений Арье: Я приглашаю, но довольно немного. Скажем, последний из приглашенных был Адольф Шапиро, который поставил у нас "Трехгрошовую оперу". До этого у нас ставил замечательный, по-моему, режиссер немецкий Хаусман. Но таких предложений очень мало, в основном я сам ставлю спектакли. Театр авторский. Теперь второй вопрос - как формируется репертуар? Это всегда особая и очень острая ситуация, опять-таки в связи с тем, что мы имеем очень небольшое право на ошибку, с одной стороны. С другой стороны, я должен обеспечить и для актеров какой-то рост и каждый раз быть непредсказуемым. Это очень важно. Поэтому выбор репертуара - очень и очень ступенчатый и сложный процесс в театре. Тем более что в Израиле авторские права очень охраняются, и если, скажем, другой театр купил права на какую-то пьесу, она фактически для других театров на срок год-два закрыта. Так как у меня нет такого количества денег, как, скажем, у Национального театра "Габима" или Камерного театра, они мгновенно скупают все лучшие пьесы, которые появляются, и нам приходится в этом смысле лавировать. Это первое. Второе касается уже специфики работы театра. Этот театр все-таки в основном состоит из русскоязычных актеров. И сыграть, скажем, современную израильскую пьесу, где люди должны говорить на абсолютно беглом языке, языке улицы и так далее, для нас проблематично. Поэтому остается классика, остается возможность работать с литературой, что мы и делаем сейчас (я имею в виду адаптации), и лучшие западные пьесы. Кроме того, труппа небольшая, в труппе где-то 25 человек плюс-минус, поэтому возможности труппы тоже не безграничны, какие-то позиции открыты... И вот между всеми этими рифами мне приходится проводить этот корабль как-то. Марина Тимашева: Женя, я какие еще, кроме вот этих трех приехавших в Москву, спектакли в репертуаре театра? Евгений Арье: Одну из театральных школ Тель-Авива закончила групп ребят, их 7 человек, и я всех их пригласил в театр, и мы с ними сделали молодежный спектакль, который они играют накануне шабата всегда, по пятницам. И спектакль пользуется огромным успехом у молодежи. До сих пор в репертуаре театра держатся и спектакли, которые поставлены очень давно, такие как "Дело Дрейфуса", скажем, это один из первых спектаклей театра. Вообще репертуарно-прокатная политика театра особая в Израиле. У нас нет возможности играть репертуар, как играют, скажем, в Москве или в Санкт-Петербурге, там новые спектакли, 4-5 раз в месяц старые спектакли, как-то равномерно стараются строить репертуар. У нас это невозможно, новый спектакль должен идти много. Марина Тимашева: Женя, а вот актеры... Часть, я поняла, молодые ребята, просто взяты студенты, выпускники. А до этого труппа как формировалась? Евгений Арье: Марина, ну, вообще в основном все, кто в самом начале жизни театра попал в него, все они в основном и работают в театре до сих пор. В тот момент, когда я уезжал, огромное количество людей звонило мне, это была такая волна эмиграции, поэтому с большим количеством людей разговоры велись уже здесь. И всем им я говорил одну и ту же фразу, которая состояла в том, что они должны сначала решить вопрос своей жизни - остаются они жить здесь или они едут работать и жить в Израиле. И встретившись там, в Израиле, если Бог поможет и нам удастся организовать театр, мы с ними будем вести переговоры. Поехал Леня Каневский тогда, поехал Валя Никулин, поехал Миша Козаков. Но Миша Козаков ни одного дня в театре не работал. Приехал в Израиль, он получил приглашение в Камерный театр и начал свою деятельность там. Валя Никулин проработал в театре очень недолго. Все остальные, они и работают до сих пор в театре. Те молодые ребята, которые приехали со мной, они сегодня звезды в стране, они много снимаются, их имена знают. Марина Тимашева: Женя, кто это? По именам. Евгений Арье: Это Саша Демидов, первый актер мужчина сегодня в стране, могу сказать. Это Женя Додина, которая получает премии почти каждый год и за спектакли, и за кинофильмы и так далее, очень востребованная актриса. Это Наташа Войтулевич. Это Игорь Меркурбанов. Что касается израильтян, которые приходят в театр, это вопрос довольно интересный и вполне сложный, потому что ментальность израильских актеров очень сильно отличается от ментальности русских актеров. Вообще для молодежи в Израиле сегодня на первом месте стоит их собственная жизнь, которая должна быть интересной, наполненной и не очень трудной. Уезжают все куда-то, в Индию или в Австралию путешествовать. Вот такое ощущение, что жизнь одна и надо получить массу удовольствие от нее, оно как бы одно из главенствующих в их жизни. Поэтому те люди, которые были готовы работать в режиме этого театра, не от звонка до звонка, те оседали, оставались работать в театре. Марина Тимашева: Женя, теперь что касается аудитории. Эта аудитория - это тоже те люди, которые приехали одновременно с вами или приезжали за эти 12 лет в Израиль? Или все-таки театру удалось сформировать какую-то аудиторию, которая не связана с бывшим Советским Союзом? Евгений Арье: Это основная часть аудитории, Марина, - как раз израильтяне, которые никогда не были в России. Но все равно это те люди, которые ходят в театры, это интеллигенция в основном. Где-то 30 процентов на каждом спектакле составляют люди, приехавшие с нами. Это в основном поколение людей 30-летних, 40-летних, которые освоили язык в достаточной степени и предпочитают ходить на спектакли на иврите. Скажем, когда мы играем на русском языке, это либо пожилая аудитория, которая не знает в достаточной степени иврита, либо смешанная аудитория. Вы знаете, как-то, выходя со спектакля, я услышал фразу: "Ну вот, теперь можно не ездить в Лондон. Есть свой театр, куда можно ходить". Потому что раньше было принято среди интеллигенции, когда они в отпуск едут в Лондон, вот там надо пойти в театр и посмотреть что-то. Я тогда сильно обрадовался, честно говоря. Марина Тимашева: Женя, актер, режиссер в Израиле - это уважаемая и оплачиваемая профессия? Евгений Арье: У ведущих актеров, у большинства из них, есть индивидуальные договоры с театрами, долларовые договора. Буквальных цифр не принято называть, но это достаточно серьезные деньги, это большие деньги. Режиссура тоже хорошо оплачивается в стране. Если бы еще не было 50-процентного налога на все заработки, можно было бы просто вполне сносно существовать. Театр, в основном, не существует по законам театра-компании. Вы можете увидеть одного актера сегодня - в "Габиме", завтра - в Камерном театре. Но это, собственно, процесс, который происходит всюду в мире, - такое приближение к киногруппам. Марина Тимашева: Вот что касается вкусов публики. Все-таки мне всегда казалось, что чем восточнее, тем больше люди любят что-то очень яркое, очень шумное. Евгений Арье: Очень разные в этом смысле слои зрительские. Скажем, масса людей, которые готовы смотреть и абсурдистские пьесы, и интеллектуальные пьесы, и предпочитают даже это смотреть. Масса зрителей, как и всюду, которые предпочитают прямой "интертэйнмент", то есть комедии, идущие на Бродвее, на Вестэнде и так далее, и так далее. Разные очень спектакли идут в рамках одного и того же театра. Все-таки в Москве вы знаете, как один театр отличается от другого - насколько я помню, во всяком случае. В Израиле этого сегодня совершенно нет, и в этом смысле мы единственные. Нас можно либо любить, либо не любить, но в принципе люди знают, на что они идут, идя к нам в театр. Марина Тимашева: Женя, есть какая-то зависимость между ситуацией в стране и предпочтениями театральной аудитории? Евгений Арье: Безусловно, такая зависимость есть. И такая зависимость есть даже, скажем, у меня в голове, потому что уже на уровне выбора репертуара... Лучше, наверное, на примере. Вот я давно мечтаю поставить "Медею", у меня есть свои соображения по этому поводу... Марина Тимашева: Женечка, "Медею" Еврипида или Хайнера Мюллера? Евгений Арье: Еврипида. Есть свои соображения и, как мне кажется, хорошее распределение в театре. Когда я слышу вот эти новости, о которых вы говорите, я понимаю, что не нужно сегодня это ставить в Израиле, что нужно, наоборот, какой-то воздух дать людям. Потому что самая главная проблема, которая, как мне кажется, сегодня существует в стране, - это упадок духовный, это потеря веры в то, что что-то может измениться. И это такой разительный контраст со временем, когда мы приехали в страну, когда был, наоборот, такой момент эйфории, огромное количество людей приехало, мир брезжил, вот-вот должен был состояться. В тот момент, скажем, Рабин позвал меня с собой в Осло, когда он получал Нобелевскую премию мира. И казалось, что на самом деле вот-вот все образуется. Театр должен давать, конечно, какую-то надежду и хотя бы какой-то воздух в этом смысле. Я не имею в виду комедии прямые и так далее, но вот, скажем, "Медею" я не могу ставить. Как бы на это среагировал зритель, мне трудно сказать. Удивительный момент состоит в том, что они, в принципе, приходят в театр. Это, конечно, очень странно, потому что это тоже публичное место и в этом смысле как бы опасно приходить в театр. И зритель приходит в театр, у нас заполненный все время зал. Вот это меня поражает абсолютно. Марина Тимашева: Женя, но ведь поражает и то, что они продолжают сидеть в кафе, в ресторанах, несмотря на то, что... Евгений Арье: Ну, это, скажем, более молодые ребята. Я могу понять, скажем, что они не очень отдают себе отчет в опасности и так далее. А в театр приходят люди всех поколений, и в прошлом году в стране с 6-миллионным населением было продано 2 миллиона театральных билетов, это, в общем, огромные совершенно цифры. Поэтому, скажем, в жизни театра все, что происходит, мы ощущаем прежде всего в атмосфере, в которой мы сами живем, ну и в связи с общими экономическими проблемами в стране, конечно. Скажем, мы заработали в прошлом году 2 миллиона сверх бюджета (прибыль - это вообще редчайший случай в театрах в стране), и реально мы их не получили. В этот момент произошло сокращение дотаций государственных - и эти 2 миллиона улетели. Я не смог заплатить актерам за ту огромную и тяжелую работу, которую они делают. Марина Тимашева: А вот что касается актеров, вот вы говорите, что вы много гастролируете, что вы ездите на автобусе. С какими настроениями каждый раз вы пакуете декорации, простите, чтобы ехать на автобусе по небезопасной территории? Евгений Арье: С опаской. Все немножко боятся, потому что у многих семьи, у многих дети. Скажем, был в театре такой случай, когда, не предупредив актеров, подали автобус с бронированным дном. Это была, в общем, проблема, люди сильно занервничали в этот момент, но поехали. Марина Тимашева: А почему они нервничали? Евгений Арье: Потому что бронированный автобус означает, что они едут в заведомо опасные районы. Марина Тимашева: А живущие в Тель-Авиве арабы ходят в театр? Вот я, например, в Голландии обращала внимание на очень странную вещь: если чернокожие актеры играют спектакль, то в зале сидят чернокожие зрители; если белокожие артисты играют спектакль - белокожие... Даже в Голландии, которая вроде бы европейская, толерантная, где все культуры будто бы перемешаны, тем не менее, когда ты приходишь в театр, ты понимаешь, что это в некотором смысле рассказы социологов. А что там? Евгений Арье: Вы знаете, всюду одно и то же, мне кажется. Я наблюдал ситуацию в Нью-Йорке, и в Израиле ситуация та же самая, и не только по отношению к арабам. Не ходят, говорю сразу. Хотя есть арабские актеры, есть очень хорошие арабские актеры, и они вполне нормально функционируют в рамках разных театров. Ну, скажем, марокканские евреи не ходят в театры. На эстрадный концерт пойдут, особенно если певица из их общины. Но, может быть, это не страшно. Поколения ведь очень смешиваются, дальше и дальше все эти границы, в общем, скажем, в Израиле потихонечку стираются, начиная со школы. Вот со школы такой человек придет в театр. Вдруг ему понравится, и, может быть, он будет дальше ходить. Марина Тимашева: Женя, в Израиле существует какого-нибудь рода цензура, которая распространяется на театры? Например, Раввинат может вмешаться в деятельность театра, если в той или другой пьесе, в драматургическом ее содержании или в том, как это интерпретирует режиссер, есть вещи, которые, скажем, с их точки зрения неприемлемы? Евгений Арье: Не может. Эта проблема немножко по-другому выглядит. Скажем, в спектакле "Раб" у меня есть сцена, где оба актера обнажены. Поэтому люди ортодоксально религиозные на спектакль не пойдут. Или они попробуют через даму, которая занимается в театре маркетингом, выйти на меня и попросить: "А нельзя ли на этом спектакле, чтобы эти два актера были одеты..." Мы никогда на это не идем. Я даже получал несколько раз письма такого содержания: "Так обидно, мы слышали, что замечательный спектакль, мы так хотим его посмотреть, но вот из-за таких-то, таких-то соображений мы не можем это сделать". Марина Тимашева: Неортодоксальные иудеи спокойно переносят такое? Евгений Арье: Спокойно, да. Когда речь идет об ортодоксальных общинах или, скажем, школах (ешивах), то иногда, конечно, дело доходит до абсурда. Скажем, у меня на портале сцены есть такие фрагменты греческих скульптур полуразрушенных, и они, естественно, полуобнаженные. И на одном из спектаклей попросили: "Нельзя ли их закрыть каким-то материалом". Но цензуры в буквальном виде не существует. Марина Тимашева: Женя, а в Израиле существует современная драматургия? Евгений Арье: Огромная проблема. Был замечательный драматург там, к сожалению, он умер достаточно молодым, - Анок Левин было его имя. Вот он был национальным драматургом. Он знал, как построить диалог, при этом на удивительном языке совершенно, это какая-то смесь иврита, идиша, литературно преображенная. Автор, которого нельзя переводить. Так же, как Петрушевскую фактически, по-моему, нельзя перевести ни на один язык без каких-то существеннейших потерь, - вот это такой же драматург был. И я могу назвать только одно имя такое. Вот с литературой дело чуть лучше. Скажем, есть писатель, которого я не давно открыл для себя, - Давид Гроссман его зовут. Замечательная литература вдруг. Очень много печатается книг, очень много прозы выходит, очень много женской прозы. В отличие от России, не детективной, а просто такой психологической, современной прозы. Хорошего гораздо меньше. С драматургией просто очень большая проблема. Марина Тимашева: Женя, у меня последний вопрос. Когда спектакль играется на иврите, роль интонации значима в театре? Евгений Арье: Еще больше, чем в русском языке, потому что язык беднее. Скажем, если вы скажете правильно фразу, и каждое слово будет понятно, а интонации будет неверной, - во-первых, вас просто могут не понять. Я, честно говоря, не думал об этом, когда начинал театр. Я думал о том, что люди должны выучить язык, знать слова, с акцентом бороться. Иногда бывали моменты, когда я строю комедийную сцену, и я не понимаю, почему зритель не смеется. А там паузочка маленькая в ненужном месте, и эта малюсенькая паузочка убила все. Сейчас я уже иногда смотрю старые записи каких-то спектаклей первых на иврите... Это мы, конечно, думали, что мы играем на иврите, это было что-то другое. Марина Тимашева: Истекает время нашего разговора с Евгением Арье. Я должна признаться, что то, что он рассказывает о жизни театра в Израиле, даже в моменты, когда он говорит "это не совсем так, как у вас тут, в Москве" или "не совсем так, как у вас в России", то он заблуждается, потому что он уже давно здесь не был. Здесь тоже очень многие театры совершенно похожи один на другой, они приглашают одних и тех же режиссеров, с этими режиссерами приходят их собственные постановочные группы, с этими постановочными группами - их собственные любимчики-артисты. Они, как правило, используют одни и те же ходы. Условно говоря, почерк одного и того же режиссера с его собственной командой един, естественно, и неделим. В результате очень часто ловишь себя на такой простой мысли, что если бы я не знала точно интерьеры театрального здания и не пришла бы туда своими ногами, то я бы и не разобралась , в каком именно из московских театров я нахожусь. То есть это не та ситуация, когда театр Товстоногова был театром Товстоногова, театр Любимова - театром Любимова, и ты мог совершенно определенно об этом судить. Таких театров у нас осталось буквально полтора. Мне очень, правда, жаль, что я должна отпускать гостя из Московской студии. Я напоминаю вам, что вы слушали Театральный выпуск "Поверх барьеров", сегодня этот выпуск был не совсем обычным, потому что это была беседа с режиссером и художественным руководителем театра "Гешер" Евгением Арье, который 12 лет тому назад уехал из тогда еще Советского Союза. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
