Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
29.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 История и современность
[25-07-03]

Документы прошлого

Редактор и ведущая Ирина Лагунина

Из почты Михаила Калинина, 1926 г.

"Калинину Михаилу Ивановичу.

Сим излагаю нижеследующее:

Я гражданин с. Миролюбовки Барабинской волости Бузулукского уезда Самарской губернии, имею от рода 25 лет, возвратившись из Красной армии в 1924 г., в августе месяце, я надеялся увидеть свое маленькое хозяйство, состоявшее из одной лошади и коровы и необходимого инвентаря, которым я бы мог обрабатывать землю и продолжать свое существование. Но увы! Я этого не увидел, а я увидел только развалины своей жалкой избенки, но всего остального, как-то скотины и родной матери с маленькими сестрами уже не было. Я остался один на развалинах своего пристанища, не имею ничего, кроме пары нательного солдатского белья. Не долго думая, я пошел в работники, дабы заработать себе на зиму пропитания, а затем стал сколачивать средства на постройку себе избы. Но для постройки избы требовалась сумма... Мне пришлось обратиться в свою местную кооперацию об отпуске мне ссуды для постройки избы. Мне сказали, что тебе на под чего дать, я поверил этому и не обиделся даже на это. Пришлось обратиться к частным лицам, занять рублей 30 для начала постройки. Видя мое начатое дело, кооператоры наши отпустили мне ссуду в сумме 20 рублей. Хотя после больших трудов все-таки пришлось построить себе пристанище и остаться в долгу, который составляет 50 руб., за которые я лето 1926 г. должен работать, а зиму должен остаться без копейки денег и без куска хлеба, потому что зимой у нас не заработаешь, хотя и будешь работать за кусок хлеба. Но этого мало, быть таким элементом, чтобы только кормить себя, когда здоровый, а как заболеешь - никому не нужен. А я хочу обратно иметь такое хозяйство, которое у меня было до моей службы в Красной армии. Я хочу иметь такое хозяйство, при котором я мог бы лучше существовать и давать хотя меленькую пользу государству.

Принимая во внимание вышеизложенное, я думаю, что Вы, Михаил Иванович, мне поможете кое в чем, а именно: достать эту скромную сумму 50 р. путем подписного листа среди Ваших товарищей сослуживцев, которые получают жалование. Неужели это будет для Вас и для Ваших товарищей тяжело, не под силу собрать путем пожертвования эту сумму.

Но, а затем до свидания, пожелаю успеха в Ваших делах.

9/IV-26 г. Никулин И.Я."

"Уважаемый М.И.!

Несмотря на то, что разум подсказывает мне, что Вы получаете немало писем в роде моего, несмотря на то, что Вы возможно даже этих писем и не читаете, за Вас читают их Ваши секретари, разбирающие Вашу корреспонденцию, я все же решаюсь обратиться к Вам, ибо Вы моя последняя надежда, последняя, быть может, связывающая меня с жизнью, и пусть эта надежда будет только призраком, только соломинкой, но утопающий хватается и за соломинку.

Начну с того, что я принадлежу к числу окончивших среднюю школу о не окончивших вуза, т.е. к числу "неквалифицированных" или "малоквалифицированных работников", т.н. конторско-канцелярского и т.п. труда.

Я не плохой работник, достаточно усидчивый и сообразительный; то, что я когда-либо изучал я помню и знаю, я многим интересовался и право же не хуже многих других, из тех, "кому бабушка ворожит", а очень возможно и лучше многих...

Вот уже пол года с тех пор, как я возвратился из армии, полгода брожу в поисках службы и не могу найти. А формальные причины отказов таковы: 1. Дело в том, что в армии служил всего 2 1/2 месяца, взяли меня по ошибке, в армии болезнь моя усилилась и меня отпустили. Как будто бы я виноват в этой ошибке и в своей болезни... 2. У меня нет приличного стажа ни в одной профессии, но как я мог получить этот стаж, если надо есть, надо жить, для этого нужно иметь средства, надо служить, а выбор службы, выбор специальности зависит не от меня, где и как случиться и подвернется. Я был секретарем, делопроизводителем, библиотекарем, счетоводом, статистиком и, если бы мне предложили бы быть чертежником, кладовщиком, преподавателем, я не отказался бы, ибо я хочу есть... Я существую! Я хочу жить! Я могу оплатить свое право на существование работой! Я хочу осуществления этого права, хочу своего места в жизни. Я должен требовать этого! Или может быть я не имею работы потому, что не могу приспособиться? Что же, можно ведь приспособляться по-разному: иные устраиваются на службу, через знающих их, у меня нет знакомых, можно приспособляться и так, чтобы жить за счет эксплоатации других, паразитировать, или, наконец, грабить. Быть паразитом, грабителем я не могу и не хочу. Но я хочу жить, самим фактом своего существования я доказываю это право на жизнь, и вот почему я пишу Вам. Я один из тех, кто голосует на выборах в Советы, я член профсоюза и, следовательно, один из тех, чьи интересы Вы, как представитель советской власти, охраняете и должны охранять. Я хочу учиться, для того, чтобы быть возможно больше полезным, я готов отдать все свои силы для пользы трудящихся, я хочу жить и иметь место в жизни, я хочу работать! Дайте же мне возможность жить и работать!

Надеюсь это письмо не останется "гласом вопиющего в пустыне".

Мой адрес: Москва, Уланский пер. д.24, кв.10

И.А.Ярославскому".

Письмо Ярославского зарегистрировано в секретариате ВЦИК 24 июня 1926 г.

В следующем письме использовано сокращение "РВСР" - реввоенсовет республики.

"23/V-26 г.

Уважаемый Михаил Иванович.

Я гр-ка хутора Куликова станицы Новониколаевской Хоперского округа Сталинградской губернии Марфа Саблина. Лет мне 65, имею мужа - калеку, 72 года, два сына, которые пошли в ряды Красной Армии, которые служат до настоящего времени, два сына, которые находятся при мне, малолетние, так что трудоспособных нет никого. Есть двое, но они до настоящего времени служат в рядах Красной армии. У меня имеется бумага от старшего сына Федора Яковлевича Саблина, он мне прислал удостоверение №2200, в котором сказано: "... семья тов. Саблина Федора Яковлевича как военнослужащего в Красной Армии выселению из занимаемой квартиры не подлежит, даже в случае проживания их в домах, представленных в виде коммун и рабочих. Основание приказ РВСР 22 г. за №360 и 641".

Но благодаря нашей местной власти халатному обращению к этому удостоверению никакого содействия не дает.

Например, я жила в доме, который был мануципулизованный и я прожила с своей семьей в этом доме 2 года, а теперь этот дом перешел в распоряжение хозяина, и теперь меня гонят из этого дома, а содействия не дает власть местная никакого, а если снять квартиру у частного домохозяина, то по 10 р. в месяц. У меня средств не имеется, потому, что мои два сына не частные торговцы и не кулаки, которые бы имели капитал платить за квартиру, а они являются защитниками всего пролетариата с самого начала революции и до настоящего времени, а старший сын был печатан в газете "Красная звезда", как он участвовал в боях под городом Баку и в его окрестностях, за что он представлен к ордену Красного Знамени, и по частным слухам... он в настоящее время имеет звание красного генерала и атташе при посольстве, но почему-то такой не делают привилегии никаких моей семье, как это везде и всюду про семей красноармейцев пишут и говорят, что должны оказывать помощь в самом энергичном виде.

А потому прошу Вас, Михаил Иванович, сообщите где сейчас находится мой сын Федор Яковлевич Саблин. Вам наверное известно, а еще прошу Вас, пришлите мне ответ на мою к Вам просьбу, чтобы местная власть давала мне содействие.

Прошу Вас, Михаил Иванович, не оставьте мою просьбу без внимания.

К сему Марфа Саблина".

"Председателю ВЦИК СССР

от гр-на Курской губернии Белгородского уезда, Муромской волости Даньшина Тимофея Ивановича

8 сентября 1926 года.

Заявление

Я крестьянин калека слепой, имею 3-х детей, один из них душевнобольной. Раньше я в церкви был звонарем и оттуда питался. Во время революции я стал интересоваться собраниями и митингами и убедился, что религия есть обман для народа, я бросил ходить в церковь и стал вести антирелигиозную агитацию между стариками, за что меня старики, особенно зажиточные, стали презирать.

Живу я вместе с братом у которого 4 души семейства, да моей со мной 4 души, а хозяйства одна пара волов, одна лошадь, одна корова и брат отказывается на мою семью работать, да и я сам сознаю, что ему слишком трудно нас содержать, а я теперь думаю, что мне делать, где мне искать кусок хлеба, в церкву звонарем меня не примут, потому что я ругал церкву и бога, ходить побираться мне тоже не дадут как безбожнику, и меня все знают, а в собесе отказывают, комитет взаимопомощи не в состоянии меня содержать и я в настоящее время голый и босый, а мне страшно хочется ходить на собрания в избу-читальню, где установили громкоговоритель, и я всего этого лишен. Если государство не в состоянии меня содержать, то я был бы очень доволен, если бы мне дали на сапоги, чтобы я мог посещать собрания и избу-читальню, ибо я привык к этому и меня дома вечером не удержишь, хочется пойти послушать.

Прошу тебя, тов. Калинин помочь мне, я о тебе много слышал в избе-читальне, и надеюсь, что всесоюзный староста поможет слепому калеке. Я бы мог и здесь достать, но мне не хочется на брюхе лазить возле толстосумов, ибо я верю в Советскую власть, и то наши враги.

К сему за неграмотностью Даньшина Тимофея Ивановича по его личной просьбе".

Ирина Лагунина:

Далее в эфире жалоба реабилитированного офицера. Письмо написано в 1960-м году. Но прежде, чем прозвучит этот документ, мы поговорим с историком Еленой Зубковой. Линия московской студии. Елена, чем была реабилитация 50-х годов, и почему, собственно, люди остались ей недовольны?

Елена Зубкова:

Когда "наследники" Сталина объявили о своих намерениях реабилитировать политических заключенных, никто из них не представлял ни масштабов, ни сложности, ни последствий этого шага. Сначала о какой бы то ни было массовой реабилитации речь вообще не шла. Освободили врачей, тех самых, кого еще недавно называли "убийцами в белых халатах". Реабилитировали осужденных по памятным послевоенным делам. Вернули свободу и честное имя своим близким родственникам - жене Молотова, брату Кагановича.

Первые шаги, тот резонанс, которые они вызвали в стране и - что еще важнее - в мире, обнадежили. И вот уже публично заговорили о "восстановлении законности", о "нарушении ленинских норм", о жертвах судебного произвола.

К тому времени, когда в высших партийных кругах начали обсуждать вопрос о пересмотре дел на осужденных по политическим статьям, в лагерях и ссылке находилось почти полмиллиона осужденных за "контрреволюцию". С ними надо было что-что делать. Поэтому в мае 1954 г. создаются специальные комиссии во главе Генеральным прокурором в центре и прокурорами на местах. Эти прокурорские комиссии работают два года - изучают документы, кого-то амнистируют, кому-то сокращают срок наказания. При этом полную реабилитацию получили тогда лишь единицы - всего 4 процента. И более половины попали в "отказники", т.е. им было отказано в пересмотре дела вообще.

Эти невеселые цифры попали на стол Хрущеву. И недовольный Хрущев решил изменить ситуацию кардинальным образом: он создает новые комиссии. Формально они подчиняются Президиуму Верховного Совета, но это - партийные комиссии. Во главе их стоит партийный секретарь, в них работают партийные и советские чиновники. И работают эти комиссии, в отличие от прокурорских, не с бумагами, а с живыми людьми, т.е. непосредственно в лагерях. В течение шести месяцев они успевают рассмотреть 176 тысяч дел, из них более половины это были дела политических заключенных. Большинство из них получили тогда свободу. В этом смысле партийные комиссии работали и быстрее, и смелее прокурорских. Но что касается реабилитации, то здесь результат был тот же - полностью реабилитированными оказались снова не более 4 процентов заключенных.

Например, бывший офицер, получивший свои 20 лет только за то, что предложил присвоить звание генералиссимуса маршалу Жукову. Или рабочий, который пришел на экскурсию в Кремль, в Оружейную палату, а потом это было расценено как попытка покушения на жизнь вождей. Осужденные по делам такого рода выходили на свободу с полной реабилитацией.

На бумаге. На деле все складывалось совсем не просто. Для чиновников реабилитированный все равно был бывшим заключенным. Отсюда возникали проблемы - с работой, жильем, пенсией. На их решение уходили месяцы, иногда годы. Потом власти вообще утратили интерес к самому процессу "восстановления законности". Произошло это, правда, уже после отставки Хрущева.

Ирина Лагунина:

Спасибо, это была историк Елена Зубкова. Итак, жалоба реабилитированного офицера. 1960 год.

"В Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза. Первому секретарю ЦК КПСС и Председателю Совета Министров СССР Н.С.Хрущеву.

от бывшего заключенного по к-р. статье, ныне реабилитированного, капитана в отставке Виноградова Василия Евдокимовича.

Жалоба.

Обращаюсь к Вам, тов. Председатель Совета Министров СССР, с нижеследующей просьбой - жалобой.

В мае 1937 г., состоя на службе в Красной армии - в 9 школе летчиков, г. Харьков, - в разговоре с двумя сослуживцами и на вопрос одного из них: может ли ошибаться Сталин? Я ответил: "т. Сталин так же может ошибаться и ошибается, как и все люди".

Ни тогда, ни теперь я не считал и не считаю, что в моем ответе было кто-нибудь контрреволюционное или вообще что-то преступное. Однако, 9 июля 1937 г. меня арестовали, судили и приговорили к 6-ти годам заключения в ИТЛ.

Заключение я отбывал в одном из страшных по тому времени мест - в "Севвостлаге", на Колыме. Там я пробыл в общей сложности (заключение плюс "закрепление") 9 лет. Только в конце 1946 г., в связи с болезнью, мне разрешили выехать.

Через 21 год - 9 апреля 1958 г. Пленум Верховного Суда СССР "за отсутствием состава преступления" реабилитировал меня.

28 июня 1958 г. приказом Министра обороны СССР за №01675 мне присвоено звание капитана с увольнением в отставку.

Общий стаж моей службы в Советской армии, с зачетом срока заключения, календарно составляет 24 года и 11 дней.

Поскольку я долго служил в Красной армии, я возбудил ходатайство о назначении мне пенсии по линии Министерства обороны - 50 % оклада капитана. Это было бы на 300 - 350 руб. больше той пенсии, которую я сейчас получаю от Собеса по старости.

Но все мои просьбы органами Министерства обороны отвергались, как не имеющие под собой "достаточных юридических оснований".

Я обращаюсь к Вам, тов. Председатель Совета Министров СССР, как к последней высшей инстанции и прошу Вас по справедливости разрешить этот вопрос. Тем более, как мне кажется, вопрос этот имеет общее значение и касается не только меня.

Вот мои просьбы, с которыми я обращался... к органам Министерства обороны и ответы этих органов и официальных лиц на мои просьбы:

1. поскольку я полностью реабилитирован и поскольку стаж моей службы в Красной армии достаточно большой - 24 года и 11 дней, прошу определить мне пенсию по линии Министерства обороны.

Мне ответили, что пенсия мне не полагается, что стаж мне надо иметь 25 лет и ни одного дня меньше.

"В виду тяжелого случая, - сказал я, - произошедшего со мной не по моей вине, приравняйте, пожалуйста, меня к тем офицерам, которые получают пенсию за 20 лет стажа".

Мне ответили, что к тем офицерам меня приравнять нельзя, так как я - реабилитированный, был в заключении и т.д.

2. Приказом Министра обороны за №01675 я уволен из Сов. армии в запас в районе Крайнего Севера, на Колыме. Поэтому мне полагается и я прошу Вас выплатить мне тысячу рублей, как выплачивают каждому офицеру, уволенному из армии в районе Крайнего Севера.

Мне объяснили, что эту тысячу рублей должен мне выплатить "Дальстрой", и что не их вина, если я эти деньги своевременно не получил.

- Но позвольте, приказ Министра обороны только что издан?!

- Это нас не касается, - ответили мне...

3. Если за выслугу лет я не имею права получать пенсию по линии Министерства обороны, то прошу выплачивать мне оклад по званию в течение года, - есть такое постановление правительства.

- Это постановление, - ответили мне, - Вас не касается. По этому постановлению выплачивается оклад другим категориям офицеров, которые не были в заключении...

4. Поскольку я полностью реабилитирован, следовательно, как я понимаю, полностью уравнен в правах со всеми офицерами и гражданами СССР, то за период с 1937 по 1943 год, когда я, будучи офицером Советской армии, был послан в район Крайнего Севера на тяжелые работы, прошу весь этот период, 6 лет, засчитать мне в стаж не в календарном, а в двойном размере, как засчитывали и засчитывают сейчас всем гражданам и офицерам СССР.

Мне разъяснили, что такой льготный зачет нельзя сделать, так как я был в заключении.

Тов. Председатель Совета Министров СССР! Должен Вам откровенно сказать, что после всех этих "разъяснений", "ответов" и красноречивых "молчаний" со стороны органов Министерства обороны мне стало настолько неприятно, что я подумал: для чего же меня тогда реабилитировали? Реабилитация-то неполная? Хотя и присвоили мне звание офицера советской армии, но звание-то неполноценное?

Тому лейтенанту войск НКВД, который конвоировал меня от лагеря до забоя и от забоя до лагеря, ему можно выплатить и двойной оклад, и процент к окладу, и командировочные, и отпускные, и засчитать в стаж службы 2 года за 1 год и другие льготы и поощрения.

Мне же, такому же офицеру Советской армии как и этот лейтенант, ... нельзя ни заплатить, ни засчитать, ни приравнять, хотя я в 10 раз находился в условиях более тяжелых, чем он...

Может и не следовало бы мне приводить нижеследующий пример, но кому об этом и написать, как не главе партии, главе правительства.

Как сейчас перед глазами у меня стоит такая картина:

Утро. Морозный туман словно ватой окутал лагерные постройки и близлежащие сопки. От сильного дыхания воздух "фурчит", издает такой звук, как будто с силой разрывается полотно: верный признак того, что температура ниже 50-ти.

Заключенные побригадно выстроены для выхода в забой, на работу. 5 человек стоят отдельно. У них отморожены руки, лицо. Они истощены и слабы. Одежда - бушлат и ватные брюки - порваны, плохо греют.

Эти люди - отказчики, "филоны". Они заявляют, что не могут работать, что они больны. Лагерный врач быстро осматривает их и дает начальнику знак, что они здоровы. (Врач из заключенных и боится, как бы его самого не отправили в забой).

Начальник лагеря в романовском полушубке, в шапке-ушанке, валенках и в шубных рукавицах тут же ходит с "шутильником" в руках. ("Шутильник" - короткая толстая палка).

Начальник лагеря сердится, замедляет шаги и вдруг кричит: "Сани! Подать сюда сани!" Несколько человек из лагерных "придурков" быстро привозят на себе с хоздвора сани-дровни и приносят веревки: дело для них не новое.

"Вот ты... Вот ты... Вот ты..." В том числе и на меня начальник указывает "шутильником" и отдает приказание: "Сейчас же привязать к саням этих "филонов" и вывезти в забой!"

По опыту я знал, что вывозить в забой в такой мороз ослабленных людей - это равносильно их верной гибели. Были случаи, когда из забоя в лагерь привозили замерзшие трупы.

Работа в забое в такие холода была настолько трудна и мучительна, что некоторые заключенные (например в зиму с 1940 на 1941 год), чтобы избавиться от работы в забое и этим спасти себя, отрубали себе кисть левой руки. За это их судили, давали "довески", но в забой уже не посылали.

Совесть моя запротестовала и на этот раз против этого произвола. Я отказался привязывать этих людей к саням и везти их в забой.

Начальник лагеря подозвал старосту и, указывая на меня, сказал: "Возьми этого "Сидора Поликарпыча", отведи в карцер и раздень". ("Сидор Поликарпыч" - это издевательская кличка, которая была дана в Колымских лагерях пожилым "контрикам").

Меня отвезли в деревянный сруб, называемый карцером, где температура была такая же, как и на улице, до белья раздели и закрыли там.

Гибель моя была неизбежна... Спасла меня неожиданная случайность: начальника лагеря по телефону вызвали на центральный прииск, куда он тотчас же и отправился. После его ухода, староста лагеря, из "бытовиков", осужденный на 10 лет за убийство, по-видимому пожалел меня и выпустил.

Были и другие случаи, только по другому поводу, когда я находился на волосок от смерти. Но считаю, что нет надобности говорить мне об этих случаях. Наверное Вам лучше, чем мне, известна та обстановка, которая была создана на Колыме в период 1937-39 и сороковых годов.

Г. Одесса. 10 февраля 1960 г."

Просьба Виноградова не была удовлетворена.

В передаче использованы документы из Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного архива социально-политической истории.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены