Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
19.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[01-01-06]
Лицом к лицуАлександр ФилиппенкоВедущая Марина Тимашева Марина Тимашева: У нас в гостях народный артист России Александр Филиппенко. Вопросы ему задают журналисты Фарук Фарда, главный редактор выходящей в Москве афганской газеты "Навид", и Павел Подкладов, обозреватель РТВ "Подмосковье". И в начале, по традиции, краткая биография гостя нашей передачи. Филиппенко Александр Георгиевич родился в Москве 2 сентября 1944 года. В 1967 году закончил Московский физико-технический институт. Работал старшим инженером Института геохимии. И в то же самое время становится актером, а потом и режиссером студии МГУ "Наш дом", звездой КВН в составе сборной МФТИ. С 1969 по 1975 год актер Театра драмы и комедии на Таганке. Играл в "Гамлете", в "Товарищ, верь", в "Тартюфе", в "Часе пик", в "Пугачеве" и других спектаклях. В 1974 году Александр Филиппенко закончил режиссерское отделение Театрального училища имени Щукина и на следующий год был зачислен в труппу Театра имени Вахтангова, где и служил до 1994 года. Был занят в спектаклях "Русский водевиль", "Ричард Третий", "Игроки", "Брестский мир", "Кабанчик", "Уроки мастера" и так далее. Навсегда запомнился театральной Москве монологом по пьесе Виктора Славкина "Взрослая дочь молодого человека". Много выступает с сольными программами по произведениям Зощенко и Аверченко, Чехова и Гоголя, Булгакова и Платонова, Довлатова, Горенштейна и Акунина. Удостоен премии "За верность высоким идеалам литературы на эстраде", сотрудничает со знаменитыми джазовыми музыкантами. В кино Александр Филиппенко дебютировал в 1969 году, это был фильм "Я - его невеста". С тех пор сыграл в доброй полусотне картин, в том числе таких как "Гори, гори, моя звезда", "Бумбараш", "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты", "Мой друг Иван Лапшин", "Визит к Минотавру", "Убить дракона", "Трудно быть Богом", "Карьера Артура Уи". Снимается в телесериалах, например - в "Бедной Насте", "Адъютантах любви" и "Мастере и Маргарите". Озвучивает мультипликационные фильмы. В 1995 году Александр Филиппенко возглавил театр "Моно-Дуэт-Трио", в репертуаре которого значились "Поезд на Чатанугу", моно-спектакль "Мертвые души", "Фальбала" по "Бедным людям" Достоевского, вечер одноактных пьес Вацлава Гавела "За нашу и вашу свободу". В 1999 году за "Мертвые души" Александр Филиппенко удостоен Государственной премии Российской Федерации, и он - народный артист России. За последние годы, кроме нескольких ролей в антрепризах, сыграл Антонио в "Шейлоке" театра "Et Cetera", Клавдия и отца Гамлета в "Гамлете" театра "Сатирикон", Сатина в спектакле "На дне" театра Олега Табакова, Ихарева в гоголевских "Игроках". Теперь я, по традиции, быстро все это проговорив, должна спросить у Александра Георгиевича, все ли я верно сказала? Нет ли желания добавить?
Александр Филиппенко: Нет, все замечательно, все есть. Наконец-то правда обо мне (смеется). Место работы постоянное сейчас у меня - Москонцерт. Любимый Москонцерт, при котором и существует наш вот такой литературный театр "Моно-Дуэт-Трио". И сейчас продолжаю еще сотрудничать с разными театрами. Но все правильно. Марина Тимашева: Александр Георгиевич, тогда я сразу начну вот с чего. Когда я звонила с вами договариваться о встрече, ваша супруга сказала мне, что вы на съемках. Сегодня вы пришли из театра. Где вы были вчера и где вы были сегодня? Александр Филиппенко: Ночью я был дома (смеется). Но и ночная съемка была, поздняя, утром - репетиция в Театре Моссовета. Сергей Юрьевич Юрский предложил мне участвовать в его театральном проекте. Разве можно было отказаться? Нет. Так же как и Бортко когда мне предложил на Патриарших прудах сниматься, мы не были знакомы, мы там увиделись, и он меня спросил: "Азазелло сыграешь?" Конечно, я сказал "да". Марина Тимашева: Александр Георгиевич, что за работа с Юрским? Александр Филиппенко: Это пьеса Вацетиса на современную тему, модельная драматургия такая. Гавел и так далее - это все, на чем мы воспитывались в далекие 60-е. Вот в этом же стиле, в общем, путаница некая - это пьеса Юрского. Мне очень нравится, что там заложен уже такой элемент формотворчества, стиль и жанр прочерчивается перышком, что мне нравится. Даст Бог, нам бы всем актерам, а театр - дело коллективное, каждый по-своему понимает стиль и жанр... Это сейчас самый больной вопрос на театре. И надеюсь, что нам удастся к 27 марта, к Международному Дню театра сыграть. "Шестидесятники" привыкли к датам. День театра - 27 марта. Вот даст Бог, и мне будет не стыдно позвать, Марина, тебя. Марина Тимашева: Я надеюсь. Александр Георгиевич, два слова буквально о роли в этом спектакле. И с кем из партнеров вы работаете? Александр Филиппенко: Сергей Юрьевич сам играет, Яцко, Лариса Кузнецова. Нравится и роль. Два разных персонажа я играю, разные костюмы и гримы. Даже есть одна сцена, где мы выходим с Яцко - он в гриме Чехова, а я - в гриме Толстого. Даже такой есть эпизод. Потом есть в финале мощный монолог, страницы на четыре. Ведь как я думаю, актеры соглашаются на те или иные проекты в театре: утром - звонок, днем вам привозят сценарий, и, конечно, к вечеру ты его уже прочел. Небольшое совещание с "теневым кабинетом" - и к 12 ночи ты уже либо звонишь и говоришь: "Знаете, мне уже сделали предложение с Радио Свобода, я не могу..." или сразу говоришь "да". Если ты говоришь "да", ты целиком должен подчиняться воле режиссера все-таки. А соглашаешься ты, если чувствуешь, что есть в роли, образно говоря, хороший кусок мяса, "филе по-суворовски с кровью", такое есть, на чем я отберу все взятки, - если кто картежник, понимает - я сниму банк. Говорят, так Де Ниро отбирал киносценарии - если из девяти из эпизодов в двух-трех он берет публику. Самый яркий пример - "Визит к Минотавру". Все помнят этот замечательный остросюжетный роман братьев Вайнеров. И в конце - монолог настройщик Белаша: "И все - цап-царап, ваш билет. А Минотавр тоже хочет жить..." Вот этот мощный монолог всем запомнился. И вот встречают меня на улице и говорят: "О, контролер - цап-царап, ваш билет..." Марина Тимашева: Я позволю себе только один маленький иронический комментарий перед тем, как передать слово Павлу Подкладову, что вот этот человек - это моно... даже не спектакль, а это моно-театр, человек оркестр еще рассуждает о коллективном в театре Александр Филиппенко: Марина, умоляю, только не надо цитат, которые в Интернете, что "ему не нужен режиссер". Это Калягин говорил, а он обо мне теплые слова сказал, но не добавил, там есть вторая часть: "И только Роберта Стуруа он слушается беспрекословно". Марина Тимашева: Нет, Александр Георгиевич, я далека от этой мысли, я всегда считала, что актеру нужен режиссер. И теперь вопрос Павла Подкладова. Павел Подкладов: Александр Георгиевич, я нисколько не умаляю достоинств драматурга Сергея Юрского, потому что известно, кто такой Вацетис, но тем не менее, вы воспитаны, даже можно сказать, пропитаны высочайшей литературой, и не кажется ли вам иногда баловством такие вот пьесы? Александр Филиппенко: Вы это можете называть баловством, а я бы сказал, что это - формотворчество. Сейчас все играют как бы все необязательно. Я не скажу, что я много видел современных спектаклей и современной драматургии читал, но необязательность меня волнует. Я привык, что все должно быть выписано. Нас учили в Щуке: завизируй, а потом импровизируй. Слово "как пойдет" я ненавижу. Когда так говорит актриса, я могу стулом ударить... Ну, это образно, конечно, простите. Все перышком должно выписано быть. Так я привык, так на физтехе учили - формула. "Актер должен понимать свое место в формуле", - Эфрос говорил. А понимать - значит, сознательно творить на формулу. Мне нравится формула Юрского, и там есть болевые точки, и вопрос - как нам быть и как жить? Может быть, я забегаю вперед и выдаю много, Сергей Юрский простит меня, но финал - трагический. При всем юморе это как бы реквием. Вот я прочитал Рассадина книгу "Прощание" - и как-то мне так стало спокойно. Хороший, умный человек, мне как-то он все рассказал про то, что мы все - люди прошлого века, и мы уже все в пантеоне, в историческом музее. Другое время, другая страна, все другое. И я успокоился. Мы все мучаемся: как нам быть, с чем мы уйдем. И пьеса, в общем, и об этом тоже, размышления об этом. И надо нам выговориться всем, тогда мы успокоимся. Дневник переживаний в свое время я вел, выписывая из головы все, что бродило, весь стресс. За день надо было выписать на бумагу, обязательно написать вывод и увидеть глазом этот вывод и успокоиться. И тогда ты вылил из себя этот стресс, он не бродит по тебе, не бьет по печени, по желудку. Поэтому я отстаиваю пьесу, она мне очень нравится. И еще, забегая вперед, великое счастье, что сейчас в моем положении я могу выбирать, я могу отказываться, иногда очень резко. Но проблема выбора - она самая главная у нас. Вот я Кушнера читаю, грустного, на ту же тему: "С парохода современности хорошо сойти самому до того, как по глупости или из ревности тебя мальчики сбросят с него". Идет грустный Кушнер, но ему как бы отвечает Левитанский: "Все правда, милый друг, две жизни нам не жить, и есть восхода час и час захода, но выбор есть, и дивная свобода в том выборе, где голову сложить". Вот на сегодняшний день это для меня эпиграф. Марина Тимашева: Тут я просто должна выдержать паузу, а затем предоставить слово Фаруку Фарда. Фарук Фарда: Давно-давно, почти 20 лет назад, один из известных режиссеров из Советского Союза приехал в Афганистан. Я русский язык вообще не знал тогда, к сожалению, забыл его имя и фамилию, и только слова, которые он сказал, я вспоминаю всегда. Он сказал на пресс-конференции: "В мире есть несколько видов кино: высший сорт кино, хороший, плохой и индийский". Я вас спрашиваю: сегодняшнее российское кино по этим уровням на каком месте находится и почему? Александр Филиппенко: На каждом уровне есть свои фильмы. Есть и индийское кино у нас, есть и плохое... Не так много я видел, мучительно вспоминаю хорошие примеры, но они есть. Когда на одном из концертов я высказывался, резко, может быть, о молодежи, ко мне подошла молодая студентка ВГИКа и говорит: "Ну, что же вы, зачем вы так о нас? Подождите, деньги найду, сниму кино - я вас приглашу". Всегда у нас в России, в Советском Союзе было и хорошее кино, и плохое, и тот режиссер, абсолютно был прав, и индийское кино. Но тогда мы смеялись над индийским кино. Плохое мы не смотрели. И я вспоминаю, что фильм "Бриллиантовая рука" не получил как-то в свое время, когда была премьера, одобрения критиков. Но вот шли годы - и этот фильм каждый раз показывают, и мы с удовольствием смотрим, поскольку там точно выдержан стиль режиссером. А индийское кино... А вы предложите в этой манере нашему актеру поиграть. Это невозможно! Буквально вчера у нас с Юрским был спор. Он говорил: "Я видел одного актера, современного, очень известного, но он мне не нравится категорически". И я согласен с Сергеем Юрьевичем, но попробуй сыграй в его манере. Это невозможно! Это тоже надо уметь. А ведь на каждом уровне есть свой зритель - вот это важно. Мысль моя вот куда уходит. Когда у нас в России будет система агентств и мы все разобьемся по полочкам, и хорошее кино будет сниматься только с этими актерами, только с этой агентурой, и будет очень трудно из одной категории в другую перейти, вот звездочки будут - три звезды, четыре звезды, пять звезд, - когда вот это устроится, когда будет закон о рекламе, о меценатстве, тогда это, может быть, разобьется, и наша профессия будет упорядочена. Это к вопросу о том, что все разбивается по уровням. Это впереди нас ждет, и ничего нет плохого, что у нас будет плохое, хорошее, среднее и индийское кино. Фарук Фарда: Раньше идеология командовала всем, а теперь бизнес командует. А по идеологической системе я видел, например, "Война и мир" - вообще в мире нет таких фильмов. "Семнадцать мгновений весны" я тоже вспоминаю. Я встречался с Юлианом Семеновым в Афганистане, с его дочерью, и про этот фильм мы разговаривали. Тогда бизнеса не было, только идеологическая система, но там человек сидел и смотрел фильм от начала до конца. А сейчас много есть таких фильмов, которыми руководит бизнес, но их не поддерживает зритель. Александр Филиппенко: Чуть-чуть не время. Понимаете, мы участвуем в истории. Мы не понимаем, что мы - малая частица сейчас. Конечно, мои минуты мне драгоценны, они ушли - и все умерло, пропало. Но через год, два, три, пять, десять мы придем к этому обязательно. Разъезжая по России с концертами, я знаю, что, проснувшись от этого шока (назовем это так), всеобщей перестройки такой, местная интеллигенция, местный сельский учитель (вот для меня мерило - что пришел сельский учитель), они уже что-то имеют заработать, приходят в театр на спектакль, и они хотят уже серьезной литературы на сцене, они этого просят. Также появятся те богатые люди, которые за хорошие деньги (в итоге мерилом будет, конечно, - сколько стоит ваш фильм) купят хорошего сценариста. Просто еще не всем сделали предложения, от которых они не смогли отказаться, и не всех собрали в одно место. Организаторы производства выходят на первое место во всем - и в экономике, и в театре, и на телевидении. И вот я сейчас уже в одной из газет видел статью "Имя важнее денег". Вот когда это будет для нас важно, кода размер букв на фамилии Филиппенко на вашей афише будут волновать вас, а я или мой агент будет соглашаться или не соглашаться, вот тогда как-то все упорядочится. Придет такое время, я чувствую. Все равно Достоевский и Толстой будут у нас на экране. Марина Тимашева: Александр Георгиевич, я тогда сразу перехожу к тому, что Достоевский уже был на экране, даже на телевидении, мы вспоминаем сериал "Идиот". И сейчас идет "Мастер и Маргарита", и все знают прекрасно, что вы уже второй раз заняты в экранизациях романа "Мастер и Маргарита". Первый раз это был фильм несчастного Юрия Кара... Александр Филиппенко: Ну, почему несчастного? Марина Тимашева: Потому что фильм не вышел на экране, и для человека, наверное, это ужасная трагедия. А теперь - телесериал Владимира Бортко. Вы играли в первой экранизации Коровьева, во второй - Азазелло. Мне кажется, хотя я не актриса и мне трудно судить, что все же Коровьев для актера - история куда более благодатная. Так ли это и почему? Александр Филиппенко: Конечно! Там больше "филе по-суворовски". Ну что вы, Марина, когда я Бортко сказал "да", пришел домой, взял томик Булгакова, - две сцены всего у Азазелло хорошие - в Александровском саду и когда он предлагает с Воландом прогулку и забирает в конце их из подвала, вот и все. Марина Тимашева: Помимо того, Коровьев все-таки обаятельный, а Азазелло - это все-таки... Александр Филиппенко: Нет, обаятельный - Бегемот. "Ну, почему я? Ведь Бегемот обаятельный, пусть бы он. Ну, почему я должен идти на встречу с дамой?" Вот ради этой фразы, Мариночка: "Ох, и трудный народ эти женщины". Марина Тимашева: Да... Вопрос Павла Подкладова. Павел Подкладов: Александр Георгиевич, вы уж извините за такой банальный, может быть, вопрос. Тем не менее, в одном фильме - Азазелло, в другом фильме - Коровьев. А может быть, как в той песне, "я Гамлета в безумии страстей который год играю для себя"? Вы всегда соглашаетесь с выбором режиссеров? Может быть, вы видите себя Воландом? Александр Филиппенко: Нет, в данном случае нет. Я повторяю, у меня же есть свои два часа дома, один на один, когда я все соображаю. Конечно, быстро это надо решить для себя, и все. Я знаю один пример, который меня поразил совершенно, просто это недавняя работа и очень приятная для меня - на фильме "Брежнев". Хотя там все переиначили, переделали, и дай Бог нам увидеть шесть серий режиссера Снежкина. И вот Шакуров Сереженька, мы с ним давно знакомы, рассказал. Я с Богданом Ступкой пробовался, и вдруг - Сережа. Ему предлагали другую роль, но он сказал, что не хочет ее играть. Все сроки уже, графики на столе лежат. "А кого вы хотите?" - "Я хочу Брежнева". Пауза была. "А вы можете послезавтра приехать?" - "Могу". Он приехал, им все показал - и они говорят: "Можете подождать еще час?" Он подождал. "Да, мы вас утверждаем". Но это - редкий случай. Павел Подкладов: У вас такое бывало? Александр Филиппенко: Нет, у меня не было. Белая зависть к Сереже, что вот так может он сказать и сделать. Чаще я отказывался, поскольку предлагали каких-то негодяев, злодеев, бандитов, убийц, а я это все уже отыграл. Особенно современный материал - неинтересно, когда я в это время могу с эстрады почитать Булгакова, Платонова, Довлатова, Зощенко. Ну что вы... Павел Подкладов: Я тут не могу не задать такой вопрос. Как сочетаются наши рыночные реалии - и Зощенко, и Булгаков, и Гоголь? Александр Филиппенко: Ну, как вам ответить интересно. Во-первых, всех их совмещаю я - ох, нескромность! Во-вторых, есть ведь и умные прокатчики по городам и весям. Вот ответ вам: возрождаются чтецкие отделы в филармониях, абонементы есть уже. В Нижнем Новгороде недавно был, Екатеринбург, Челябинск... Есть организаторы, которые это делают, и туда придет другая публика. Я читал в Большом зале филармонии в Петербурге - и я физически ощущал, что какая-то часть программы не очень подходит к этому залу, к той публике, которая пришла в этот зал. И если будет предложение в следующий раз, я сделаю поправку на этот зал, и будет чуть-чуть иной репертуар. Сочетается все. Это к вопросу вашему - все будет, все не спеша. Только была бы свобода в выборе, на какую площадку выйти. И когда полный зал в Петербурге, полный зал в Нижнем, вы что... Вопрос - в цене, как всегда, коммерческий. Но вот это - умение организаторов, какая цена, как что сделать. Учимся, учимся... Вы правы, раньше был инструмент - идеология, теперь мы в сфере услуг. Мы должны отвлечь, развлечь. И опять же, как говорил Зощенко: "Наша профессия ужасная. Бухгалтер как-то специально складывает цифры на пользу страждущего человечества, чтобы оно не слишком проворовалось в денежном смысле. Какой-нибудь тип из актерской братии энергично поет с эстрады и свои козлетоном отвлекает людей от всевозможных житейских страданий. И вроде как мы, сатирики, не люди, а собаки. Но это профессия нужная в смысле перевоспитания людских кадров". Вот этим в меру сил и таланта я и занимаюсь. Марина Тимашева: Понятно, что Александру Филиппенко в кино всю жизнь доставались какие-то кошмарные роли, начиная от Кащея в детских фильмах и Смерти в "Звезде и смерти Хаокина Мурьеты", Азазелло и тому подобное. С другой стороны, на сцене вы играет в основном литературу, в которой очень силен такой гротескный элемент. Есть ли какая-то связь между бесконечными образами сыгранных в кино убийц, бандитов, злодеев и этими маленькими странными людьми русской литературы? Александр Филиппенко: Ну, скорее это трагифарс. Мой любимый жанр - трагифарс. И то и другое резко и определенно выражено для удара в зал, если я правильно выразился. К сожалению, я все еще исповедую гоголевскую формулу: театр - это кафедра, с которой я обращаюсь в зал. В острой сатире у меня есть возможность выплеснуться в зал, и эти все мои герои, они очень активные, они действенные, они заражены какой-то идеей. У каждого злодея моего есть часть достоевщины, которая сжигает его, всепожирающая страсть какая-то. Фарук Фарда: Мы все знаем, что многие артисты идут в политику. В России тоже есть такие актеры, которые пошли в политику, но они занимают очень пассивную роль, даже иногда под вопросом остаются их артистические дела. Почему они так делают, во-первых? Во-вторых, вы тоже хотите? Александр Филиппенко: Первое, из Левитанского: "Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку - каждый выбирает для себя". Потом, в общем, не много примеров, я вам скажу, выдающихся. Ну, в Америке - два, у нас - четыре. Никогда у меня не было желания идти в политику, хотя, конечно, я заражен этой политической активностью, это все из тех далеких 60-х. И волею случая ведь так произошло: я был на съемках в Чехословакии, исторический фильм какой-то снимался, мы далеко от Праги снимали замки, потом пауза какая-то была, и я говорю: "Отправьте меня в Прагу. Я должен быть там, у меня там много друзей". Они жмутся и меня не отправляют. Что такое? "Пан Филиппенко, вы знаете, а у нас студента убили". Я не знал ничего, а это было накануне революции 1989 года. И я приезжаю к друзьям в ноябре 1989 года, и каждый день я ходил на Вацлавку. Утром мы ходили в зоопарк с дочкой, а вечером - на Вацлавку. Ей понравились в Праге зоопарк и революция больше всего. То есть я активно участвовал. И здесь на первую эту знаменитую демонстрацию я вышел из дома, прямо через толпу милиции меня пустили, встал, кепочку надвинул пониже и пошел на Манеж. Но я также видел фильм Иштвана Сабо "Мефисто" - замечательный фильм и всем нам пример, что не надо людям творческой профессии ходить в политику. Это совсем другой театр, жестокий и страшный. Как нас надо чаще по телевидению показывать, так и их - со скошенными от вранья или бегающими глазами. Через глаза все продается сразу, так же как все вранье продается через радио. Великие режиссеры, как Эфрос, Стуруа, Виктюк, не смотрели свои спектакли, они прятались и слушали на звук, по трансляции в гримерках слушали спектакли. Марина Тимашева: Когда Александр Георгиевич заговорил про фильм "Мефисто", я подумала впервые, наверное, в своей жизни, что роли, которые сыграл Клаус Мария Брандауэр, отлично "садятся" на Филиппенко. Александр Филиппенко: Или Малкович, например. Меня тоже иногда за рубежом встречали: "Ой, слушай точно!.. Йес, йес, это же точно он". Марина Тимашева: Не он, не похож, конечно, индивидуальность другая, но вот для этой роли как будто... Александр Филиппенко: Ну, мы ведь лицедеи. Маски, они ведь ходят и где-то витают. Куда уходят наши души, какой там экран наверху? Как у Платонова: "Прах - в землю, но душа уходит через цветы, деревья и уходит через них на свет из темноты могил". Я в это верю, что куда-то переходы наши происходят. Павел Подкладов: Александр Георгиевич, я хотел бы немножечко в вашей актерской кухне, если можно, покопаться. Вас, наверное, можно назвать актером-импровизатором. Когда вы выходите на сцену, вы совершенно непредсказуемы, то есть совершенно нельзя представить, что вы, извините, выкинете в следующий момент. Это вам дано Богом или это какая-то техника наработанная? Александр Филиппенко: Конечно, все от папы с мамой прежде всего. Мне мама рассказывала, что они на "Царской невесте" в Москве были в 1944 году, и в антракте она почувствовал, что ей стало плохо, и она сказала: "Георгий, пошли домой". А на утро я родился. Так было. Но, повторяю, любовь к форме, к трагифарсу, к формуле - это у меня воспитал физтех прежде всего, к точно поставленной задаче и к точно выполненной задаче. Потом - эстрадная студия МГУ "Наш дом", золотые годы, когда я все это впитывал. Рутберг, Красовский, Аксельрот, на флаге студенческого театра было написано - "Эксперимент". Потом я попадаю в Театр на Таганке - золотые годы. Ну, что вы, счастье жизни! И учусь параллельно в Щуке, где еще гиганты преподавали тогда, любимая моя школа - вахтанговская. Потом, когда я уже все это умел, мне попадает "Мой друг Иван Лапшин". И формула - играть, ничего не играя. Никаких импровизаций, это все домашние заготовки. Или формула режиссера. Потом-то я выйду на сцену, и если мне эта формула личит, как костюмчик, то тогда я свою энергию, свою кровь туда залью - и это все засветится. И вам будет казаться, что "он только что придумал". Мы же - рыбаки, мы закинули удочку хорошим текстом, заглотнул зритель, я вожу и жду, и я один знаю, когда я подсеку эту удочку, когда эта рыбка будет трепыхаться - "браво, браво". В этом - удовольствие, в этом - наш наркотик театральный. Что хочется? Общения с залом. Они ведь пришли в театр, они раскрылись все, они ждут. Так дай им возможность получить это удовольствие - и они как бы наелись, и мы наелись. Но когда хороший продукт, когда опять же это "филе по-суворовски", хороший текст. И, повторяю, удовольствие, когда я играл по Достоевскому (1 час 30 минут) "Фальбалу", и когда залаживался спектакль, больше, чем когда я играл большой концерт с репризами из Зощенко, Жванецкого, Довлатова. Если до конца в Достоевского входишь, в те тоннели, тогда идет гораздо сильнее удар энергетический по залу. И к нам где-то в Нижневартовске пришли за кулисы дамы, убитые совершенно: "Вы думаете, вам мало хлопали по Достовскому? Просто мы отвыкли от таких текстов". А что тексты - два человека пишут письма, разговаривают, обычный Достоевский. А они говорят: "Ухо отвыкло", они в шоке были. Было проникновение. И говорят, кстати, Марина, одна из актрис, которая у Вайды играла в "Преступлении и наказании", ее из больницы возили на спектакли. И я физически чувствовал, играя спектакль, что если до конца пойти в театр Достоевского, то можно не вернуться. Но это до конца, поэтому он и "великий черный гений". Если вдруг все сходится очень удачно, и режиссура, и инсценировка, и все вместе, там я ощущал холодок из этих тоннелей. За всю мою 40-летнюю деятельность, что я продаюсь со сцены, раз пять-шесть я ощущал, что я летаю над сценой, и в основном - в Театре Вахтангова, где настоящий такой театр удавалось сделать или Стуруа, или Капланяну, или Виктюку. Павел Подкладов: А в Сатине не летали? Александр Филиппенко: Летал. Я про другое в Сатине. Я получил удовольствие, и я в свою программу чтецкую включил, когда читаю Юрия Коваля, чтецкий рассказ, и потом без объявления перехожу в куски из Сатина. Там речь идет о том, что надо уважать человека: "Не жалеть, не обижать его жалостью, а уважать надо человека. И хорошо чувствовать себя человеком. И особенно деток надо уважать, ребятишек. Деткам простор нужен, деткам жить не мешайте. Деток уважьте. Выпьем за человека, барон. Человек - это звучит". И тут все понимали, что, Боже, это, оказывается, не его слова, не Филиппенко, и не слова Коваля. А потом еще - Солоухин ранний: "Солнце разлито поровну. Солнце спрятано в каждом, надо лишь вовремя вспыхнуть и не бояться, что будет мало вселенского в мире огня. Все на земле умирает, все на земле сгорает, все превращается в пепел, бессмертен только огонь". Замечательный ранний Солоухин, которого я читал на физтехе, мне друзья мои, аспиранты, показали томик, и с тех пор я... Так же как читать Превера... Сомов к нам на физтех приезжал, "Вечер зарубежной новеллы". В Московской филармонии не часто разрешали в 60-е годы эту программу, она была полузапрещенной - Франсуаза Саган, Ирвин Шоу, Генрих Белль... А наш физтех был такой полузакрытый, полуразрешенный, полусвободный. И там же я с Алекссем Козловым познакомился, и он приезжал туда же со своим квартетом, и Сомов читал. И тогда казалось, что пиво в банках и Франсуаза Саган - это другая планета, никогда этого не будет. А потом это все случилось, и все в мое время. И замечательные фильмы будут, а буду ли я в них играть хорошую роль - вот вопрос в чем. Марина Тимашева: Интересно, что Александр Георгиевич как будто чувствует, что я хочу дальше спросить и каким-то образом прямо подводит свой текст к моему вопросу, будто мы сговаривались. Я хотела спросить, театр и джаз - знание, любовь безумная к джазовой музыке каким-то образом влияет на то, как вы работаете на сцене? Александр Филиппенко: Не скажу, что влияет, нет. Здесь опять будет цитата, если я точно вспомню, от Довлатова: "Что такое джаз? Это мы сами в лучшие минуты нашей жизни, когда в нас соседствует откровенность, непосредственность и бесстрашие". Вот что главное - когда ты вдруг можешь кинуться в эту импровизацию, когда ты можешь свободно раскрыть, отпустить себя. Все мы в шорах, все мы в каких-то условностях закрыты, что-то такое. И вот когда ты можешь себе позволить раскрыться - какое это счастье, когда ты выходишь на свободу, когда ты можешь!.. Но это - импровизация на тему все равно. Марина Тимашева: А вот когда вы работаете с джазовыми музыкантами, насколько я понимаю, с Брилем, с Сергеем Бутманом... Александр Филиппенко: Да, работаю, это было все. Со всеми с ними, конечно. Но там, Марина, чистая кухня, там совмещение настроения. Совпасть в настроении - и все. Марина Тимашева: Но это действительно импровизация? Александр Филиппенко: Ну, пару раз было чуть-чуть, но... Нет-нет, я против импровизации, повторяю. Но пару раз было - выходили и... И потом говорили: "Боже, а ты и это умеешь еще!" Вот в Зале Гнесиных мы однажды импровизировали, такой джаз устроили. Но это два-три раза в жизни так бывает, Марина, ну что вы. Марина Тимашева: Александр Георгиевич, а вот в аудио-версиях существуют ли вот эти результаты совместной работы с джазменами, и еще я знаю, что существовала аудиозапись, и по-моему, даже продавалась - "Азазель" Бориса Акунина. Александр Филиппенко: Это "Пиковый валет". Я читал на радио, и он попросил редактора, чтобы Филиппенко. И потом мы подружились, замечательно общались. Я читаю его рассказ "Проблема-2000" с эстрады с удовольствием. Марина Тимашева: А где сейчас это можно купить? Я, например, в Интернете видела, что люди очень волнуются и друг у друга спрашивают, где можно купить записи. Александр Филиппенко: Есть специальные магазины, у нас информации еще нет. В магазинах есть, и переиздавали на кассетах и на CD "Пиковый валет". Вот, Марина, что я лучше сейчас отвечу. Все, о чем Фарук говорил, отражается еще в наших антрепризных спектаклях, о которых ты не спрашивала. Конечно, из-за влияния бизнеса и материальной стороны на творческую, мало времени отпускается для репетиций, все некогда, быстрее и быстрее, чтобы зритель скорее пришел, купил этот продукт. Что он будет говорить после этого - неважно. Продукт портится, надо его подавать сразу. Нет времени! А для грандиозного проекта, чтобы было хорошее кино, должна быть хорошая аппаратура, это много времени надо делать, это комбинированные съемки... Благо, что на "Мастере и Маргарите" были замечательные ребята, фанаты своего дела, спецэффекты которые создавали. Придет время - аппаратура у нас появится, умение на этой аппаратуре работать. Не просто записать рассказы Зощенко, как мы - давай сейчас произнеси, Александр. А ведь есть режиссеры оформления атмосферы, и когда я это увидел у настоящих мастеров, это так интересно, Боже ты мой, что можно создать в радиотеатре. И это возрождается постепенно, ступенька за ступенькой. Марина Тимашева: Я сейчас вспомнила Бабанову, с которой и со Смоктуновским "Портрет Дориана Грея" записывал Анатолий Васильев. Александр Филиппенко: Вот умение создавать атмосферу. Радио - совершенно другая планета, другой жанр, радиотеатр. Марина Тимашева: Я, Александр Георгиевич, не со всем, честно признаюсь, согласна. Я позволю себе еще одно наглое замечание. Когда вы говорите о том, что в будущем все будет хорошо у нас, управленцы появятся хорошие, компьютерные эффекты, ну, с управленцами - ладно, я пока как-то не очень в них верю, но вот по поводу компьютерных технологий, которые, в частности, в "Мастере и Маргарите" применялись. Я сейчас читала книгу Юрия Борисовича Норштейна, перед которым я совершенно преклоняюсь, "Снег на траве" - это его лекции. И он пишет: "Развитие компьютера открывает беспрепятственное получение любого движения (он рассуждает о кино, о мультипликации). Но вместе с освобождением от усилий по разработке движения произошло освобождение от интеллектуального и художественного напряжения". Александр Филиппенко: Чудовищно, согласен. Норштейну отвечу из Гринуэя (у нас будут такие цитаты). Он приезжал сюда, я участвовал в озвучании одного из его фильмов, и мне было интересно увидеть, как он увлекся формотворчеством до предела уже. И его основная тема в последние годы - о смерти кино вообще. Не будет ни хорошего, ни плохого, ни индийского. И он называет дату - 16 октября 1983 года. Все - ах, что это? Это когда появился пульт управления у телевизора и не нужно напряжения, только чтобы был рот открыт - и тебе все туда залетит, только кнопки нажимай. Напряжение только в пальцы. Чудовищно! И конечно, в "Мастере и Маргарите" два дня в огромном синем павильоне, куда потом заведут спецэффекты, ходил с подносом, на котором была голова Берлиоза, а еще - муляж головы Адабашьяна, один к одному, ну, что вы, это было не очень комфортно мне... Фарук Фарда: Вы оптимист, когда-то теряли надежду или нет? Александр Филиппенко: Нет, вы знаете, в любви в добре и в творчестве без оптимизма ничего не сделать. Опять же Салтыков-Щедрин: зло никогда не было зиждущей силой и нельзя с каким-то плохим настроением что-то говорить, особенно на сцене. И я пришел к вам на Радио Свобода, на любимое мое радио, с абсолютно чистым, открытым сердцем. А иначе ничего не получится. Дома, анализируя все, что творится вокруг, чудовищно! Или, знаете, как в том анекдоте тоже был такой момент, японца спрашивали: "Как вам это нравится, как мы это сделали?" - "Замечательно!" - "А это как?" - "Замечательно!" - "А вот как там?" - "Замечательно!" - "А общее впечатление?" - "Ужасающее". Фарук Фарда: Но вы когда-то теряли надежду или нет? И если да, то как боролись? Александр Филиппенко: А боролся, я вам скажу... Вот дневник переживаний я об этом говорил - выписывал. Выговаривался с друзьями, благо есть умные и хорошие люди вокруг. И Рассадина я упоминал, и Сергей Юрьевич, и все друзья в физтехе мои, академики, члены-корреспонденты, и дома. Что, Радио Свобода послушаешь - прекрасные передачи. Ну, чем сердце успокоить? Великая русская литература. Опять будет цитата из Зощенко: "Перелистав страницы истории, мы замечаем, что в золотом фонде мировой литературы не бывает плохих вещей. А значит, при всем рабстве, которое существует то там, то тут, есть абсолютная справедливость. Какая-то она там есть, а значит - ничего не страшно и ничего не безнадежно". И, простите, у меня с собой книга "Мастер и Маргарита" 1969 года, издательства "Посев", Франкфурт. В мои студенческие годы у меня были с Первым отделом большие неприятности, потом как было и на Таганке. А сейчас идет мировая премьера этого романа - вот как причудливо тасуется колода. И опять будет цитата, из Гоголя: "И слышат ли в могиле истлевшие его кости, отзывается ли душа его, терпевшая суровое горе жизни?" У Довлатова читаешь, какие у него чудовищные были настроения. И когда весь зал встает сейчас, кричит и рукоплещет, я всегда вспоминаю Сергея. И уверен, что отзывается, это все отзывается. И если мы будем с плохим настроением выходить на этот квадрат сцены, то там зачтется, наша карма уменьшится там, я уверен. Павел Подкладов: Александр Георгиевич, раз мы заговорили о личных качествах, я не могу не рассказать о своих наблюдениях. Вот сегодня мы с вами познакомились, и со второй секунды вы располагаете к себе абсолютно человека. Это какая-то игра, актерство? Александр Филиппенко: Нет, я пришел к друзьям. Я знал, куда я приду, я доверял Марине. Вот с физтеховцами мы виделись по печальному случаю - из КВНовской старой команды один человек ушел. Мы не виделись 20 лет с людьми - и как будто вчера мы расстались, и тут же придумали какие-то идеи, они возникли у нас, как всегда в КВНе, началось у нас брожение. Я знал, куда я иду, и я доверял друзьям. Нет, это обманчивое впечатление у вас, я иногда бывают очень... На "Бедной Насте" и на "Адъютантах любви" я иногда устраивал скандалы, бывало. Два стула стоят у меня, написано - "Александр Филиппенко". Почему два? Потому что на один сажусь я, а на другой мне надо текст поставить. Я переписываю все тексты и раскладываю по кармашкам. И требую с молодежи: давайте лишний раз... поговорить, покурить, чай, кофе, сушки - пожалуйста, но дело надо делать. Марина Тимашева: Я, по крайней мере, очень удивляюсь, что Александр Георгиевич уже второй раз - и в первой части программы, и во второй части программы - говорит про свои отношения с молодежью, что она какая-то не такая. Александр Филиппенко: Другая, совсем другая, Марина! Марина Тимашева: Другая, но у самого Александра Георгиевича, я знаю, двух его детей. На самом деле их больше, но я знаю двух. Дочь, как я помню, несколько лет назад была удостоена премии как лучший учитель года. Ничего себе не та молодежь! Второй - молодой человек - его зовут Павел Филиппенко, больше известен по такому прозвищу, кличке, как "Паштет" - лидер рок-группы, к тому же учится в Российской Академии театрального искусства. Александр Филиппенко: Режиссер музыкальных театров. Младшая дочь - четвертый курс МГИМО. Марина Тимашева: Какие проблемы с молодежью? Александр Георгиевич, Бога побойтесь! Александр Филиппенко: С моими - нет. Марина Тимашева: Но таких, как они, много. Александр Филиппенко: Я смотрю, друзья Сашеньки приходят ко мне на концерты, Паша свою группу приводит - ну, не знаю... Вы спрашивали, где надежда... Марина Тимашева: Вот я про это и говорю, что всегда молодежь была разная. Когда вы были совсем маленьким, когда я была совсем маленькая, тоже все были - у одного своя грядка, а у другого своя. Александр Филиппенко: Ну, когда я вижу ошибку - хочется сказать: "Ну, что же вы, ребята..." Когда идет эта "Камеди клаб", а я говорю: но ведь был же Свифт, Рабле, Гоголь. Поприще сатириков было трудным и опасным, на Аристофана подавали в суд, Ювенал был сослан в Египет, где и скончался. Ну, над чем, над чем вы смеетесь? Ой, не знаю... Марина Тимашева: Александр Георгиевич, я представляю, что говорили ваши педагоги в физтехе, когда вы стали в КВН участвовать, - "пошла молодежь..." Учили, учили человека, а он - вот те на, пожалуйста, какой глупостью занимается. Павел Подкладов: Если человек вел еще в детстве "Пионерскую зорьку"... Александр Филиппенко: Конечно, начинал я так: "Говорит Алма-Ата, мы ведем "Пионерскую зорьку". Марина, я на радио и на сцене с 1955 года. Действительно, я вел на радио "Пионерскую зорьку". Во Дворце пионеров я был в Алма-Ате, и там был чудный учитель, педагог их Русского театра драмы, и оттуда все начиналось. Начиналось все - Михаил Светлов "20 лет спустя", Тамара Габбе... Вот так это все было. Весь ужас, что Филиппенко много знает, да. Павел Подкладов: Александр Георгиевич, думаю, что было бы несправедливо, если бы вы не рассказали о своем театре "Моно-Дуэт-Трио". Александр Филиппенко: Ну, это театр при Москонцерте. Это театр как бы литературный. И вот когда у нас будут перестройки, будем вместе думать с Москонцертом, куда он вольется. Хорошая идея была от Гельмана - театр "Двое". Вот была формула такая, что на сцене только двое. Марина Тимашева: Гельман-старший? Александр Филиппенко: Старший, да. Когда можно было любую вещь на двоих разбить. Но как это все финансово выдержать, тоже надо считать и думать. Пока это моно-спектакли или спектакли-дуэты, или спектакли-трио - это опыты литературного театра. Все равно жизнь идет, знаете, "снег идет, снег идет, и жизнь проходит мимо". Не оглянешься - и святки, смотришь - а там Новый год. Марина Тимашева: Теперь, по традиции нашей передачи я должна просить моих коллег сказать несколько слов о сегодняшней беседе. Фарук Фарда: Я думаю, Александр Георгиевич Филиппенко не только актер, но очень хороший психолог и социолог. Я от него сегодня два слова хорошо изучил - одно для народа, а второе для себя. Для народа - все разговоры, которые мы вели, а для себя - он сказал, что человек жену, дорогу и религию для себя выбирает. Это для меня новое. Павел Подкладов: На спектаклях Александра Георгиевич я всегда удивительным образом заряжался, будь то "Гамлет" трагический, будь то Сатин или другие роли. А сегодня то, о чем вы говорили, Александр Георгиевич. Я сегодня летаю - могу только сказать это. Александр Филиппенко: Спасибо вам. И мне было очень приятно и комфортно, и приятно поговорить. Марина Тимашева: А я хотела сказать, что обожаю Александра Григорьевича Филиппенко как артиста, как личность, что я совершенно не одобряю поведение кинорежиссеров, которые все время навязывают ему какие-то роли с отрицательным обаянием, потому что обаяние у него самое что ни на есть положительное и очень мужское, что огромнейшая редкость по нынешним временам. И то, что я сказала в начале программы, что это человек, который сам по себе театр, нуждается в режиссере. Это единственное, что меня немного печалит, что Александр Георгиевич оказался слишком самостоятельным человеком, чтобы остаться служить в репертуарном театре. В 1994 году, когда он уходил, я думаю, это было разумно и логично, а сейчас, возможно, ситуация изменилась. Это единственное, что меня очень печалит, потому что именно из-за этого мы очень редко - мы, театральные критики, - видим Александра Григорьевича Филиппенко на сцене театра, где все равно, что бы мне ни говорили, им сыграны лучшие роли. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
