"Черно-белая жизнь политического заключенного Марченко А.Т." 23 января 1998
Ведущая Марина Катыс

Катыс:

В начале краткая биографическая справка. Анатолий Марченко родился в 1938 году в маленьком городке Барабинске, в семье железнодорожника. После окончания 8 классов пошел работать буровиком. В 1958 году двадцатилетним парнем был приговорен, по ошибке к двум годам лагерей, якобы за участие в массовых беспорядках. Ошеломленный такой несправедливостью Марченко бежал из лагеря, около года скитался по стране, перебиваясь случайными заработками. И наконец, осенью 1960 года, решив, что для него в СССР места нет, попытался бежать за границу. Был пойман, арестован, судим как изменник Родины и приговорен к шести годам лагерей.

Как совершивший особо опасное государственное преступление Анатолий Марченко побывал и в Дубровлаге и во Владимирской тюрьме. Рассказывает близкий друг семьи Богораз-Марченко и автор воспоминаний об Анатолии Марченко Флора Литвинова.

Литвинова:

В заключении он увидел весь ужас положения людей, которые находились с ним в лагере. И он решил, что он должен обязательно описать все, что там происходило. Юлий Даниэль очень заинтересовался этим молодым человеком. И он же сказал: "Знаешь, вот ты выйдешь, пойди к Ларе, - она была женой Юлия, - и, вот, она - литератор, и она тебе может помочь".

Катыс:

Это было в 1966 году. Анатолий Марченко пришел по адресу, который дал ему Юлий Даниэль. Пришел с единственной идеей - написать книгу о политлагерях 60-х годов.

Литвинова:

Он думал, что вот он расскажет Ларе, а Лара быстро все напишет. Но Лара сказал, что нет это твоя книга. Ему это страшно, конечно, тяжело давалось. Но он это писал. Исправляли, опять перепечатывали, опять исправляли. И он в конце концов эту книжку написал. Он понимал прекрасно, что это материал, за который он опять сядет. Он прекрасно в этом отдавал себе отчет. И он отдал это во все редакции и послал еще в КГБ.

Катыс:

Осенью 1967 года мои показания широко и быстро разошли в самиздате. Предыдущие два года ознаменовались судами над Синявским и Даниэлем, были арестованы Гинсбург и Галазков, однако информации о современных политлагерях в то время было очень мало, и доступна она была только довольно узкому кругу будущих диссидентов. В 1968 году мои показания были изданы на Западе и произвели там настоящую сенсацию. Слово координатору исследовательских программ центра мемориал историку, а также бывшему политзаключенному Арсению Рогинскому.

Рогинский:

Для меня Марченко начался с "Моих показаний". Я очень хорошо помню, как впервые досталась мне эта машинопись, с двух сторон, какой-то там пятый или шестой экземпляр наверное, как я это прочел и не мог разобраться со своими впечатлениями. Дело было не в том, что там рассказывалось о современных лагерях. Я уже знал, что современные лагеря есть, а в каком-то таком общем ударе по голове. Я потом такой же удар испытал от Архипелага солженицынского.

И я не мог понять природу вот этого удара. И сразу сдал давать эту рукопись ближним моим. Это были филологи, довольно известные все люди. Потом как-то устроилось обсуждение само собой, случайно на одной из квартир. Все хором говорили одно и тоже. Да, здесь, конечно, все правда, но это совершенно невозможно читать. Это черная книга, книга без цвета. Это книга не в традициях русской литературы. Здесь сплошной мрак. И только потом, когда я познакомился с Анатолием Тихоновичем, я понял, что да, так он видел мир. Его мир, это мир черно-белый и все, что от власти исходило, не только ГУЛАГ, все, что было на воле, это было черное.

Катыс:

Это была весна 1968 года. Пражская весна. Время надежд, как потом оказалось несбыточных. Чашу терпения властей переполнило, видимо, письмо-предупреждение Анатолия Марченко в советские и зарубежные газеты и журналы о возможной оккупации Чехословакии советскими войсками. Рассказывает Флора Литвинова.

Литвинова:

Вдруг я слышу звонок в дверь, и врывается молодой человек. Очень такой с красивым торсом, с живыми темными глазами, с порывистыми движениями. Такой интересный, хотя он уже был и глухой, и довольно больной. Но казался таким здоровым парнем. Это была наша первая встреча. Через некоторое время его просто поймали на улице за нарушение паспортного режима. Они его арестовали.

Это произошло в июле 1968 года. А 21 августа в день ввода советских войск в Чехословакию состоялся суд. Обвинение было предъявлено по бытовой статье - нарушение паспортного режима. И Анатолий Марченко получил свой третий срок - год лишения свободы. Но через год он на свободу не вышел. Ему было предъявлено обвинение по статье 190 прим, в результате, еще два года лагеря. Только летом 1971 года он выходит на свободу.

И они с Ларисой Богораз решают поселится в Тарусе. Там у них рождается сын Павел. В 1973-74 годах власти пытались вынудить Марченко эмигрировать из СССР. Как пишет в своих воспоминаниях Александр Даниэль, ирония судьбы состояла еще и в том, что эмигрировать заставляли человека, чья политическая биография началась когда-то с попытки бегства за границу. Но на все угрозы Марченко отвечал одинаково: "Пусть они сами уезжают куда хотят, а я здесь у себя дома". И снова арест, суд. На сей раз по обвинению в нарушении правил административного надзора.

Марченко состоял под гласным надзором милиции и приговор - 4 года ссылки в Восточную Сибирь. Там был написан очерк "От Тарусы до Чуны", который вскоре был опубликован в Америке. Марченко даже и не пытался держать себя с властями более лояльно.

Катыс:

Рассказывает вдова Анатолия Марченко Лариса Богораз

Богораз:

В ссылке все было тихо и спокойно. Торопиться некуда. Семья вот живет и ни куда не денется. Уже ни куда не ушлют. Не арестуют. Вот ребенок растет. Это было самое счастливое время. Там появились у нас новые знакомые, новые друзья. Правда, каждого из них вызвали в КГБ и заставляли стучать на Толю. Но они отказывались.

Поскольку Толя все время писал, мы понимали, что нужно прятать написанное, потому что придут и все заберут. И действительно все забирали. А куда прятать так, чтобы не нашли? И я придумала. У нас был холодильник. Я развинтила его, открыла дверцу, вынула теплоизоляцию, и туда мы закладывали странички наши, а потом его свинчивали. Но как-то мы пошли в кино, какой-то детектив показывали. И там преступники прятали в холодильнике что-то таким же образом. Мы пришли, развинтили холодильник, вынули странички, и Толя перепрятал в подполе, вырыл такую как крысиную нишу в стенке подпола и туда спрятал. На другой день пришли с обыском, полезли в подпол и нашли. Все забрали. А холодильник не развинчивали.

Катыс:

Продолжает главный редактор правозащитной газеты "Экспресс-хроника" и бывший политзаключенный Александр Подрабинек.

Подрабинек:

Я был в ссылке в Чуне, где отбывал ссылку Анатолий Марченко. Мы разминулись с ним на два месяца. И я знаю, что многие люди, не политзаключенные, не диссиденты, а просто жители этого небольшого сибирского поселка с огромный уважением относились к нему. Вот милиция, которая курировала ссыльного Марченко, а потом некоторое время и я с ними контактировал, тоже как ссыльный, она отзывалась о нем с уважением.

Катыс:

В 1978 году Анатолий Марченко и Лариса Богораз возвращаются из ссылки. Они покупают домик развалюху в городе Карабаново, Владимирской области. Анатолий Марченко начинает работу над новой книгой "Живи как все". Слово Флоре Литвиновой.

Литвинова:

Они были все равно очень счастливы, потому что рос маленький сын, они были вместе. Летом жили родители у Лары рядом, очень много друзей, в том числе и Саша Лавут, Кулаевы. Потом все время приезжали друзья. И это был дом, где люди, уж я не говорю о всех вышедших из заключения. Толя нашел там работу в автоматической котельной, которая была гораздо легче для него, и он там даже мог читать.

Катыс:

Уже шла война в Афганистане. Академик Сахаров находился в ссылке в Горьком. Слово Ларисе Богораз.

Богораз:

Карабаново было очень напряженным временем. Он чувствовал, что его арестуют. Очень торопился построить дом. Поэтому был в напряжении, в раздражении, боялся потерять минуту. Иногда возвращался домой с ночной смены на рассвете или почти ночью. Он говорил: "Я когда ночью шел, я смотрел на звезды и думал, только бы меня, а не тебя". Это жизнь ежедневном ожидании ареста. Это же очень тяжело и напряженно.

Катыс:

Анатолий Марченко пишет открытое письмо академику Капице "Долг нашей человеческой совести". Непосредственным поводом для этого письма стала высылка Андрея Дмитриевича Сахарова. Вспоминает Флора Литвинова.

Литвинова:

Он приехал в Москву, позвонил и сказал, что "я к вам сегодня заеду". Я обрадовалась, говорю: "Приезжай, я испеку пирог". И через примерно час или два звонок отца Лары Иосифа Ароновича, и он мне сказал, что Толю взяли на лестнице их дома.

Катыс:

Это произошло 17 марта 1981 года, на следующий день после дня рождения его сына Павлика, которому исполнилось тогда 7 лет. Рассказывает Лариса Богораз.

Богораз:

Мне предъявили бумагу, и по бумаге я поняла, что это значит арест. Я побежала звонить московским друзьям, чтобы предупредить их. Флора Павловна ко мне сразу же приехала в этот же день. Павлик понял. Я ему сказала, что папа не придет. Тут он весь сжался и сказал: "А тебя тоже могут арестовать?" Что я должна была ему сказать, что нет не могут, это было бы не правдой. Но он не дождался моего ответа, он сам себя стал успокаивать таким образом. Он сказал: "Тебя не могут арестовать, у тебя маленький ребенок". А вообще-то он считал себя не маленьким.

Катыс:

В сентябре 81 года Анатолий Марченко был осужден в шестой раз. Приговор - 10 лет лагерей строгого режима и пять лет ссылки -надежды не оставлял. Пермские лагеря 80-х сильно отличались от Дубровлага 60-х. В декабре 84 года Марченко был зверски избит офицерами лагерной охраны, а в конце 85 года за систематическое нарушение режима его переводят в Чистопольскую тюрьму. Так, что же за человек был Анатолий Марченко? Рассказывает его вдова Лариса Богораз.

Богораз:

Мне кажется, что он был человек уникальный. Необыкновенной твердости. Упрямый, как дьявол. Не возможно было с ним. Убедить его в чем-то. Даже был у нас такой разговор. Я говорю: "Ты что же, всегда прав?". Он говорит: "Да, всегда прав". Уникальность его была не только в том, каким он был. Да твердый человек, отважный. Но уникальность была в том, что он сам себя сделал таким. В Толи было много хохлацкого. Вот он был хозяин, как украинский крестьянин. Отец его родом с Украины, крестьянствовали его предки. И упрямство было чисто хохлацкое.

Толя вообще-то хотел, чтобы жизнь была упорядоченной и жить в достатке. Не потому, что другие так живут, потому что у него была внутренняя потребность в этом. Он и дом-то задумал строить, чтобы это был хороший дом. Чтобы там была и канализация, и все своими руками. И при этом в общем вещами, которые ему принадлежали он не дорожил. Было два предмета, которыми он дорожил на самом деле. Это был приемничек и пишущая машинка.

Что касается дома, то 8 апреля 1983 года исполком карабановского горсовета принимает решение "о сносе самовольно выстроенного строения гражданином Марченко, силами комбината коммунальных предприятий, за счет его владельца. Председатель исполкома Успенский".

О том какой человек был Анатолий Марченко вспоминает Арсений Рогинский.

Рогинский:

По такому внутреннему мировоззрению, конечно, он человек одинокий. Вот из тех, которые живут сами по себе. Знаете, в лагерях все живут семьями, кампаниями и так далее, а он был один. И на воле и в лагере. В нем чувствовалась какая-то такая особенная сила в Анатолии Тихоновиче. В чем была эта сила, я не знаю. Может быть именно в черно-белости, не оттеночности его. Он был человек очень трудный в бытовом общении, но трудный понятно трудный.

Очень простой, очень прямой и не любящий двойное и тройное значение слов. На вопрос - не хотите ли вы меня увидеть, он мог ответить спокойно: "Не хочу". Он был не этикетный. Кого он любил, того он любил. С кем он хотел общаться, с тем он общался. Отсекал то, что ему было не нужно и не интересно. Очень какой-то был строгий он человек. Строгий и устремленный.

Авторитет его, по-моему, в каком-то смысле был не меньше чем авторитет Андрея Дмитриевича. Мне кажется, что Анатолий Тихонович как-то чувствовал и исполнял какое-то свое предназначение. Оно очень простое - это рассказать правду, как люди живут в лагере или на воле. Все это рассказано как бы о себе, но на самом деле это рассказано обо всех.

Катыс:

Как вспоминает бывший политзаключенный, а ныне главный редактор "Экспресс-хроники" Александр Подрабинек, в правозащитном движении.

Подрабинек:

Люди оценивались по тому, как они себя ведут, и самая высокая проба ставилась в лагере. Известно, что тюрьма проверяет людей, многих проверяет. И вот среди прошедших такое испытание и получивших признание среди политзаключенных, признание самой высшей пробы был Анатолий Марченко. Его авторитет был подлинный, то есть это авторитет человека, которого уважают за его человеческие качества.

Катыс:

Говорит писатель, бывший политзаключенный Лев Тимофеев.

Тимофеев:

Марченко у же при жизни был такой лагерной легендой, как человек совершенно не сгибаемый, и подходов в которому КГБ не могло найти.

Катыс:

Листаю личное дело осужденного Марченко А.Т. Один документ мне хотелось бы процитировать полностью. Ответ прокурора города Чусовова Пермской области от 13 июня 1983 года.

"Для объявления осужденному Марченко А.Т. От вас ранее поступило заявление, где вы сообщали, что осужденным Гоги во время завтрака в супе был обнаружен червяк. Далее вы сообщали, что администрация, вместо того, чтобы разобраться по этому вопросу незаконно, якобы, наказала тех осужденных, которые возмутились этим случаем. Повторно сообщаю вам, что при проверке факт обнаружения червяка подтверждения не нашел. А потому утверждение о том, что администрация не правильно реагировала по этому случаю, ни на чем не основано.

Советник юстиции Латыпов М.У."

Советник юстиции явно запамятовал, что в свое время такой же червяк в супе привел к восстанию на крейсере Потемкин. Впрочем, советнику уж опасаться точно было нечего. Слишком далеко от него была 35 зона, где заключенных кормили гнилым супом. А совесть его, судя по всему, принципиально молчала.

Тем временем, заключенный Марченко А.Т. продолжал жить в соответствии со своими принципами.

Об этом периоде его жизни мы можем судить исключительно по актам, составленным его охранниками. 14 мая 1984 года, как следует из заключения служебного расследования по факту халатного отношения к своим обязанностям кочегара Марченко, осужденный Марченко в холодное время перекрыл вентиль подачи горячей воды в поселок. В беседе он пояснил, что сделал это для того, чтобы тепло было в штрафном изоляторе. Осужденного Марченко А.Т. водворить в помещение камерного типа.

А вот извещение на имя гражданки Богораз Л.И., в котором сообщается, что

"Ваш муж Марченко А.Т. прибыл 25 октября 1985 года для отбывания срока в учреждение УЭ 148/СТ 4 по адресу Татарская АССР город Чистополь. В соответствии с законом, осужденный Марченко имеет право в течение года получить две бандероли, два краткосрочных свидания, отправлять одно письмо в месяц и получать письма без ограничения".

Впрочем, особо рассчитывать на эти два свидания не приходилось, так как уже 30 октября находящийся в камере номер 15 Анатолий Марченко пишет заявление на имя тюремной администрации: "Считая себя политическим заключенным, ежегодно отмечаю день политзаключенного СССР однодневной голодовкой. Именно поэтому и на этот раз я отказываюсь 30 октября сего года от приема пищи".

Вот еще один документ из личного дела Марченко - постановление от 18 апреля 1986 года начальника чистопольской тюрьмы Ахмадеева.

"Осужденный Марченко, будучи трудоустроен и обеспечен работой злостно уклонялся от работы, в результате чего не выполнил норму выработки в марте месяце 86 года. Из средств, находящихся на лицевом счету осужденного Марченко, взыскать стоимость питания за март месяц 86 года в сумме 11 рубле 83 копейки".

Но это не оказало должного воздействия на осужденного Марченко, который и в августе месяце, если верить постановлению от 12 августа 1986 года о наложении на осужденного дисциплинарного взыскания, продолжал злостно уклоняться от общественно-полезного труда, за что и был лишен очередного свидания.

Но это произошло уже после того, как 4 августа Анатолий Марченко объявил голодовку, фактически бессрочную, с требование освободить всех политических заключенных в СССР. Слово Ларисе Богораз.

Богораз:

Когда-то, когда я ездила на свидания, я придумывала очень хитрый шифр. Шифр ни кто не мог бы прочесть, кроме нас с Анатолием. И вот я получаю еще зимой письмо от Анатолия и читаю - чушь какая-то написана. Я понимаю, что здесь что-то зашифровано, но я шифр забыла. И читаю, пытаюсь догадаться, что что-то там. И вижу, что это зашифрованное сообщение. Какое понять не могу. И мне показалось, что он какой-то адрес мне сообщает московский. Я стала биться, искать похожие адреса. - Нет ничего.

Получаю еще очередное письмо от Анатолия, вижу, что он нервничает. Опять мы поехали в Ниной Литвиновой искать этот якобы адрес. Не нашли ничего, конечно. Возвращаемся обратно, я около своего дома споткнулась и упала, хряпнулась головой о тротуар. Пришла домой и прочла сообщение о голодовке и заявление о голодовке. Тут же отправила ему, я не помню, или открытку или телеграмму. И он успокоился.

Нам казалось, что это безумие - предъявить заведомо требование, которое выполнено не будет, и потом, что делать - умирать. Мы изменили текст его заявления своевольно - смягчили, что пока не освободят он будет голодать. Мы это сняли и напрасно это сделали. Понимаете, он столько времени провел в неволе, что он научился понимать ситуацию лучше чем мы на свободе. Потом в расшифрованном тексте было сказано - за меня не бойся, все будет хорошо, я выживу, я свои силы знаю. Он не собирался умирать и не хотел довести себя до смерти.

Катыс:

По некоторым данным 28 ноября на 117 сутки Анатолий Марченко прекратил голодовку.

Богораз:

Ни кто не знает, и вы знаете, мы ни когда не узнаем, что произошло. Есть разные версии. Есть предположение, что у него в камере началось во время голодовки воспаление легких, с которым организм не справился. Но я не думаю, что хотели, чтобы он умер, что это было намерено. Но просто лагерь, лагерная медицина не умеет лечить человека, они умеют сделать только так, чтобы он умер. И не намерено, не желая этого. Просто у них такая профессия. Не дай бог в лагере заболеть.

Катыс:

У меня в руках спецсообщение с исходящим номером 1092с от 9 декабря 1986 года. "Сообщаю вам о том, что 8 декабря 1986 года в 23 часа 50 минут в больнице медсанчасти чистопольского часового завода города Чистополя скончался осужденный Марченко Анатолий Тихонович 1938 года рождения. Осужден 4 сентября 1985 года Владимирским облсудом по статье 70 часть 2 УК РСФСР на 10 лет лишения свободы в ВТК строгого режима с последующей ссылкой на 5 лет. В учреждении УЕ 148/ст4 содержится", (от руки переправлено на "содержался") "с 25 октября 1985 года. Начальник тюрьмы, майор внутренней службы Ахмадеев".

Катыс:

Как следует из справки по личному делу, подписанной тем же Ахмадеевым, "Марченко 8 декабря в связи с ухудшением здоровья был осмотрен врачом невропатологом центральной районной больницы города Чистополя Евграфовым. Поставлен диагноз - острое нарушение мозгового кровообращения, истощение второй степени, тяжелое состояние, рекомендовано госпитализировать в центральную районную больницу Чистополя. Осужденный Марченко госпитализирован в больницу чистопольского часового завода в 18 часов 8 декабря. В этот же день в 23 часа 50 минут он скончался. Причиной смерти, после вскрытия, установлено - острая сердечно-легочная недостаточность, отек легких."

Говорит Александр Подрабинек.

Подрабинек:

Почему они допустили его смерть? Они ведь всегда старались от голодовок людей уберечь в лагерях. Они не хотели скандала. Они боялись, что кто-то умрет. Им это было после смерти, по-моему Гланского, они ясно понимали, что каждая новая жертва этого режима, это не в их пользу. Но я так думаю сейчас, что власти, когда готовили освобождение политзаключенных, заранее решили твердо освобождать всех заключенных по помилованию, с тем, чтобы они написали прошение о помиловании в той или другой форме. Это было очень важно для властей. И зная Марченко, они, конечно, понимали, что Анатолий не напишет прошение о помиловании. А авторитет его в лагерях был очень высок. Можно перечислить по пальцам людей чей авторитет в лагерном мире политзаключенных был также высок как авторитет Марченко. Поэтому они, я думаю, как мне сейчас кажется, они допустили его гибель.

Не допустить смерть в результате голодовки, это довольно просто с медицинской точки зрения. Я думаю, что было примерное указание из Москвы не особенно заботиться о Марченко. Как получится, так и получится. Вряд ли они давали указание специально убить, притравить. На местах же понимают все по интонациям. Это же на телефоне все делается. Я думаю, что властям Чистополя было дано указание не слишком беспокоится о его возможной судьбе. И конечно на месте это расценили как смертный приговор.

Катыс:

У меня в руках последний документ из личного дела осужденного Марченко А.Т. - акт о погребении от 11 декабря 1986 года.

"Мы нижеподписавшиеся - исполняющий обязанности начальника тюрьмы Чурбанов, начальник спецчасти Зазнобин, начальник оперчасти Денисов в присутствии администрации чистопольского кладбища номер 2 Ощепкова, 11 декабря 1986 года в 12 часов 16 минут на кладбище номер два города Чистополя, произвели захоронение тела осужденного Марченко Анатолия Тихоновича, 1938 года рождения, уроженца города Барабинска Новосибирской области, осужденного 4 сентября 1981 года по статье 70, часть вторая УК РСФСР на 10 лет лишения свободы с ссылкой на пять лет, скончавшегося в больнице ЧЧЗ 8 декабря 1986 года в 23 часа 50 минут. Захоронение тела осужденного Марченко А.Т произведено в могиле номер 646. При захоронении умершего присутствовали родственники осужденного, о чем и составили настоящий акт.

Продолжает Арсений Рогинский.

Рогинский:

Зима, снег, чистопольское кладбище. Эта маленькая горстка людей, нас приехавших около гроба. А вокруг и сбоку, не совсем вокруг, как-то с одной стороны и в ногах стояли очень много, но поодаль от нас, все эти тюремщики чистопольские. Их было много, и было ощущение как бы нашей малости, и в то же время было ощущение какой-то силы.

Конечно, помню слова Ларисы Иосифовны. Удивительно. Ведь речей-то, ну какие там речи. Но вот хороним Анатолия Тихоновича, ну какие речи. И только Лариса Иосифовна, она сказала: "Толя, они все выйдут, они все выйдут", показывая на тюрьму, которая рядом. Что это было, я не знаю. Но поразительно то, что через месяц они и правда начали выходить.

Катыс:

Слово Льву Тимофееву.

Тимофеев:

Я думаю, что гибель Марченко не следует рассматривать как какой-то движущий механизм исторического процесса. Это совсем другое. Марченко святой человек, вот так правильнее сказать. А разве святые подвижники, разве они исторический процесс как бы продвигали или общественное мнение? Они оперировали прежде всего в пределах того, что зовется совестью. И если бы можно было говорить о совести общества, то конечно, мы бы Марченко вспомнили в первую очередь.

Катыс:

Но вот наступил 1990 год и несколько депутатов во главе с Сергеем Ковалевым, тогда еще председателем комиссии по правам человека, отправились в инспекционную поездку по лагерям. И в конце концов оказались в Чистополе. Продолжает Арсений Рогинский.

Рогинский:

Это была уже совершенно сцена абсурда, потому что замполит чистопольской тюрьмы, бывший начальник отряда, отрядник так называемый Ковалева, который сидел в этой тюрьме, берет под козырек, рапортует, говорит: "Здравия желаю, Сергей Адамович". Абсолютно абсурдная сцена, а здесь еще сидят люди, последние зеки, собственно ради них туда и поехали. Но тут же мы попросили: "Что у вас есть по Марченко?" И нам вынесли в ту же секунду два толстенных тома личного дела заключенного Марченко.

Там было все. И копия протоколов обысков, и этапы, и результаты внутрикамерных шмонов, и внутрилагерные характеристики, все его так называемые нарушения и наказания. Было там и заявление от 3 октября 1986 года.

"Генеральному прокурору СССР Рикункову А.М. город Москва, от политзаключенного Марченко А.Т, город Чистополь Татарской АССР УЭ 148 ст4." Это шифр чистопольской тюрьмы. "С 4 августа сего года я нахожусь в голодовке с требованием прекращения издевательств над политзаключенными в СССР и их освобождение.

Питательная смесь приготавливается умышленно с крупными кусочками и комочками из пищевых продуктов, которые не проходят через шланг, а застревают в нем и, забивая его, не пропускают питательную смесь в желудок. И под видом прочистки шланга мне устраивают пытки, массажируя и дергая шланг, не вынимая его из моего желудка. Через такой шланг можно при желании прогнать не то, что жидкую питательную смесь, а полтавские галушки или сибирские пельмени. Так, что гражданин генеральный прокурор СССР, прекращайте издевательство и пытки. Не используйте спасение жизни голодающего в качестве физического воздействия на голодающего с целью принудить его прекратить голодовку. Свободу всем заключенным в СССР. Политзаключенный Марченко".

Мы не знаем, в таком ли виде продолжались кормления дальше, в другом ли виде. И вообще мы очень многого здесь не знаем. Мы не знаем действительно прекратил Анатолий Тихонович голодовку за несколько дней до смерти, или это как-то сфальсифицировано уже позднейшим числом, а на самом деле он умер во время голодовки. Многие документы в деле производят впечатление написанных задним числом.

Однако, все попытки Сергея Ковалева возбудить уголовное дело, чтобы всерьез провести расследование по факту смерти Анатолия Марченко ни к чему не привели.

Ясно одно, что вот то, чего он добивался этой своей голодовкой, это произошло. Может быть именно смерть Анатолия Тихоновича и была тем решающим фактом. Когда через несколько дней после его смерти, через неделю просто - возвращение Сахарова, а еще через месяц начинается это освобождение. Он всерьез боролся за всех. Это не была игра, это была настоящая серьезная борьба. Это было продолжение этой, по-моему, черно-белой какой-то, однозначной жизни. Ни какой патетики в этом не было.

Катыс:

Наверное, потому что, как считает Лев Тимофеев, диссиденты не были героями.

Тимофеев:

Каждый руководствовался, прежде всего, собственной совестью. Это другое дело, кто как это реализовывал. Одни были способны и делали это думать и писать о судьбах России, как Сахаров, тот же Толя Марченко. Другие были способны, чтобы выйти на площадь и протестовать как жена Марченко Лариса Богораз с товарищами. А третьи были способны только на то, чтобы не подписывать каких-нибудь гадостей, что тоже было колоссально много и за это наказывали. Во всех этих случаях люди поступали по совести.