Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
18.4.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[16-01-05]

Поверх барьеров

Конференция по андерграунду. Штаны и корсеты - петербургские выставки. Книга об актере Олеге Борисове . Сорок лет джаз-клубу "Квадрат". "Русские вопросы" Бориса Парамонова - Сердце и хвост


Ведущий: Виктор Резунков

Виктор Резунков: В Петербургском государственном университете прошла конференция под названием "Филологическая школа и ее место в независимой ленинградской поэзии". В ней приняли участие деятели неофициальной культуры времен оттепели и застоя, представители самиздатовских выпусков, поэты и критики независимого культурного движения. С подробностями - Олег Яхонтов.

Олег Яхонтов: Андерграунд - английское слово. Однако в России, оно давно не нуждается в переводе. Особенно, когда речь идет о неофициальном и непризнанном искусстве. Учитывая, что в России почти всегда существовала более или менее жесткая цензура, еще со времен Радищева запрещенные публикации произведений ходили по рукам в списках. Но такой андерграунд лишь дополнял литературу и публицистику. Как массовое явление, как основное средство самопознания и самовыражения общества, русский андерграунд - явление уникальное. Более характерно оно для послесталинской эпохи СССР. Именно в это время появился самиздат - предмет странной гордости русской интеллигенции, который вырос в СССР до уровня общекультурного символа. Он-то и стал формой существования тысяч произведений, стихотворений, статей, рассказов, эссе, картин, книг. У явления андерграунда нет, как и у самиздата, четких границ. Туда попадали стихи Ходасевича и Бродского, лирика Роальда Мандельштама, открытое письмо Раскольникова Сталину, статьи Буковского, картины участников бульдозерной выставки, песни Галича и Окуджавы. Андерграунд принимал всех и не принимал лишь одного - неискренности, столь свойственной официальному соцреализму. Надо ли говорить, что именно в этом андерграундном культурном слое людей, самозабвенно увлеченных искусством, непривычном, зачастую авангардном, рождались и предавались забвению поэтические стили и литературные направления, интереснейшие жанры и абсолютно новые подходы к искусству. Многие поэты и художники, музыканты и литераторы получили официальное признание лишь после перестройки. Но какими бы тиражами не издавались их произведения, они все равно принадлежат русскому андерграунду ХХ века. После всплеска интереса к этому явлению во второй половине восьмидесятых, сейчас об андерграунде говорят немного. Может быть, поэтому самиздат стал объектом пристального внимания филологов и литературоведов. Политическая составляющая андерграунда уступила место необходимости его оценки как просто искусства. Наверное, поэтому однодневная конференция, посвященная связи феномена филологической школы и русского андерграунда проходила в кругу заинтересованных людей - специалистов, филологов, знатоков литературы. И то, что их вместила небольшая аудитория на филологическом факультете Петербургского университета еще раз подтверждала, что андерграунду чужда массовость и пустословие. Говорит доктор филологических наук, профессор Петербургского государственного университета Игорь Сухих.

Игорь Сухих: Пятьдесят лет назад поступившие в университет молодые студенты, в самом начале послесталинской эпохи предложили новую модель культурного поведения и продолжили прерванную футуристическую традицию, и начали писать очень интересные стихи. Через 50 лет филологи уже пятого - наверное - поколения собрались, чтобы поговорить об этой поэзии. В семинаре участвуют и живущие в Петербурге, и имеющие отношение к этой школе поэты и литераторы широкого профиля - Владимир Уфлянд, Михаил Еремин - и вообще на факультете, в аудитории, которая видела многое, в том числе какие-то погромы сороковых годов. Какая-то атмосфера, которая объединяет людей разных поколений, и, казалось бы, вокруг широкой аудитории весьма смешных и забавных тем. Тем не менее, это маленький праздник филологической мысли, поводом для которого стало творчество людей, начинавших свой путь в университете ровно 50 лет назад.

Олег Яхонтов: Сейчас, наиболее употребительные выражения и оценки того или иного произведения это - "популярное", "культовое", "стильное", "продвинутое". Собственно, именно массовая культура и сменила официальный соцреализм. Эту замену кто-то даже не заметил. Андерграунд же стал страницей прошлого - Цветаева и Солженицын включены в школьную программу, невозвращенцам вернули гражданство, в центральных выставочных залах проходят выставки авангарда и ретроспективы произведений русского андерграунда - однако, до сих пор не оставляет ощущение, что именно сейчас андерграунд как бы вернулся к своему началу. То есть, пройдя через испытание популярности, приобрел небольшой, но преданный круг своих ценителей и почитателей, для которых он и должен существовать как источник вдохновения и противовес массовой культуре.

Игорь Сухих: Хотя мы находимся не на кухне, и не в котельной, а на кафедре истории русской литературы, это не показывает, что то что называли Ленинградским андерграундом - этот феномен, это течение вернулось к своим истокам. Литература андерграунда и начиналась как литература очень узких, дружеских сообществ, каких-то кружков, каких-то микрошкол, которые противопоставляли себя потоку официальной словесности советской литературы. Между ними видно, что докладчики почти что не используют материал, относящийся к другому уровню. В значительной степени эти вещи рассматриваются очень кружково, очень автономно, очень изолировано. Было, действительно, какое-то время, когда эта литература получила более широкий культурный отклик, произошла культурная экспансия. Эти литераторы выпускали достаточно большими тиражами книги, обосновались в журналах, но сейчас так складывается ситуация, так складывается историко-литературная логика, и поэзия в целом, и поэзия людей, о которых мы говорим, снова становится личным, индивидуальным делом, проблемой личного выбора. Поэтому я, конечно, могу представить себе одиннадцатиклассника, которого очень заинтересует замечательные, живые, изобретательные, филологические стихи Льва Лосева, или наоборот, герметические тексты Михаила Еремина. Но с другой стороны, я начинал вступительное слово, приблизительно, с того, что последним читателем поэзии оказывается профессор, профессора, которых иногда так не любят поэты. Потому что, может быть, в известной степени, как раз эта поэзия и стала делом этого кружка, индивидуального выбора - здесь очень много людей, знакомых между собой. И я не могу сказать, хорошо это или плохо, но это некий культурный феномен, который мы должны принять, и с которым мы должны смириться.

Виктор Резунков: В Петербургском этнографическом музее открылась выставка штанов разных народов. Музей располагает одной из самых полных коллекций в мире. Рассказывает Татьяна Волович.

Татьяна Волович: Почти все, что есть в фондах музея - семьдесят пар холщовых, кожаных, меховых и прочих штанов, которые носили в конце XIX, начале ХХ века балты, финны, угры и тюрки - впервые выставлено на всеобщее обозрение. Разнообразие поражает. От саамских охотничьих штанов из оленьего меха, в которых хитроумно соединены собственно штаны и унты, до легких штанов из конопли. От расшитых красными петухами и красными же девицами, свадебных вепсских подштанников, до штанов кочевника невероятной ширины - эти штаны не просто лежат в витрине, а гордо сидят в седле. Само слово "ыштан" - штаны - тюркского происхождения. Между прочим, именно кочевые народы осчастливили человечество таким грандиозным изобретением, как штаны, считает старший, научный сотрудник музея этнографии, Елена Колчина.

Елена Колчина: Человек садиться в седло, на лошадь, и возникает необходимость в таком виде одежды, чтобы было удобно. Человек, который хоть раз сидел в седле, понимает, насколько может быть удобен именно этот покрой. Вот здесь, как раз, у нас представлены замечательные башкирские штаны, сидящие в седле. Показан как раз тот кочевник, которому мы во многом обязаны появлением у нас штанов. Ему, похоже, очень удобно.

Татьяна Волович: То есть, древние греки, например, без штанов обходились и не переживали. Ну а в холод, конечно, без штанов не походишь.

Елена Колчина: Совершенно верно. Ну и потом, они передвигались в колесницах - на лошадях они начали ездить гораздо позднее. Пока были колесницы, необходимости не было.

Татьяна Волович: Знакомство со штанами начинается с культуры рыбаков, прежде всего латышей и литовцев.

Елена Колчина: Покрой штанов, их форма и манера ношения должна быть достаточно удобна для занятия этим промыслом. Ткань должна быть настолько плотной, чтобы спасать и от холодного ветра, и от влаги. Вниз под них еще надевают такие, и тогда было очень удобно и комфортно. Еще одни штаны, которые носили рыбаки Саама. Они надевали кожаные штаны поверх холщовых. Здесь уже защита посерьезнее. Кроме того, такие замечательные кожаные шорты, которые рыбаки тоже надевали поверх тонких, холщовых штанов.

Татьяна Волович: Дальше, мы попадаем в лесную зону - к охотникам, лесорубам, вепсам, карелам, коми.

Елена Колчина: Здесь есть штаны сделанные, именно, из мешка - вепские штаны, которые надевали на лесозаготовки. Эти штаны, которые напоминают современные джинсы, надевали лесорубы и охотники Коми. А это очень лаконичная, изящная витрина - белое на белом. Белые одежды. Белые одежды надевали перед началом сельскохозяйственных работ. Это традиция существовала у очень многих народов. Начало любой деятельности было связано с чистотой помыслов, идей и начинаний. Обязательно перед тем, как идти на покос, мылись в бане и надевали чистую белую одежду. Тут еще нужно помнить о практическом значении - на белую одежду не садятся насекомые. Здесь также представлена белая одежда, которую надевали на общественные моления, которые долгое время бытовали у ряда народов Поволжья.

Татьяна Волович: А рядом воображение потрясают необъятной ширины штаны из грубой, холщовой ткани.

Елена Колчина: Это особенности кроя. Это штаны с широким шагом, которые шили кочевники. Это утепленный вариант башкирских штанов, полусукно.

Татьяна Волович: Удивительно интересны женские и детские штаны финно-угорских народов. Устройство штанишек для меленьких детей поражает своим остроумием. Они просто не сшиты - сзади и спереди дырка. Чисто, удобно и никаких памперсов. Ребенок подрастает, и тогда половинки штанов начинают сшивать. Соседняя витрина - символическая. Она называется "Праздник".

Елена Колчина: Здесь мы решили показать штаны всех представленных в экспозиции народов. Если они у нас в предыдущих сценах разделены географически, то здесь они представлены все. Здесь и литовские штаны, и тюркские, и финно-угорские. Тут как раз видно и разнообразие кроя, и формы, и ткани. Это все тоже говорит за свой народ.

Татьяна Волович: Здесь собрано все - от узеньких дудочек, которые, оказывается, носили не только стиляги в 20-м веке, но и коми, до широченных штанов кочевника. А дальше, изумленному взору предстает исподнее. Если кое-какие портки могли, когда-то, оказаться в экспозиции в том или ином костюмном комплексе, то подштанники и кальсоны не выставлялись вообще никогда. Самые красивые - свадебные праздничные вепсские штаны. Самые странные - короткие нижние штаны, которые носили чувашские женщины.

Елена Колчина: Мы этот проект разрабатывали вместе с этноклубом "Праскева", с которым нас связывает давняя дружба. Мастерицы из этого клуба, специально для нашей выставки, подготовили свои работы. Причем, либо брали традиционный покрой за основу, либо некую идею. И как раз восточные штаны с широким шагом, штаны, которые родились из промысловых традиционных штанов, у нас здесь представлены, как штаны под девизом "большой джентльменский набор" - штаны с 50-ю карманами такого современного промысловика.

Татьяна Волович: Чего только нет в этих карманах! От ручек, блокнотов и ножей до бульварного романа. Это неопровержимо свидетельствует о том, что штаны, как явление, живут и развиваются. Впрочем, художественное освоение предмета простирается шире. От плетеных набедренных повязок, до совсем уже запредельных бумажных портков. Надо сказать еще о том, как устроена сама выставка. Она вся живет и, будто бы, двигается. Рядом со штанами разных народов и разных предназначений - предметы быта. От рыбацких сетей и ловушек до серпов и кос, от ступок и корыт до санок, детских стульчиков и лошадок на колесиках.

Елена Колчина: Центральная сцена - это визитная карточка нашей выставки - всевозможные фасоны штанов, штаны, сидящие на лавочке, латышские штаны, бестырмянские штаны и штаны народов коми. Обратите внимание на великолепную работу наших художников и дизайнеров, которые наши штаны посадили, они задали их движение. Поэтому наши штаны не только говорят, они еще и двигаются.

Татьяна Волович: Художники не поленились даже изобразить подробности кроя и дать образцы ниток. Это - настоящий гимн штанам.

Виктор Резунков: А музей истории Петербурга и институт Про Арте продолжают свою совместную серию выставок "Штучки". 10 декабря в Невской куртине Петропавловской крепости открылась выставка "Корсет". На ней побывала Татьяна Вольтская.

Татьяна Вольтская: "Штучка" - слово не простое. Оно может обозначать и предмет, и некую затею, и, даже человека определенного сорта - "Экая штучка!". Цикл "Штучки" - это взгляд на историю через предмет. Взгляд, с одной стороны, ироничный, с другой - напоминающий о материальности, а стало быть, и о бренности мира. Творения гениев много расскажут об эпохе. Не меньше поведает чашка, пишущая машинка, телефонный аппарат или вот корсет, предмет туалета, который Ильф и Петров почему-то сравнили с летательным аппаратом. Тот самый корсет, призванный сделать фигуру идеально стройной в пору, когда спорт не стал еще способом достижения того же результата. Тот самый корсет, который мученицы моды носили охотнее, чем святые власяницу или вериги. Тот самый корсет, который не давал дамам дышать, доводя их до обмороков, но, зато делал их талии столь соблазнительными. По метаморфозам корсета можно следить за изменениями моды, общественной морали и этикета. Говорит Татьяна Быковская - координатор программы по визуальным искусствам института Про Арте.

Татьяна Быковская: Корсет - это шестая выставка цикла "Штучки". В каждой из выставок этого цикла мы представляем какой-то один предмет культуры. На предыдущих выставках были пишущие машинки, телефоны, рубашка Блока, паспорта, писчие перья. А сейчас - корсет. Представлено три корсета - один женский и два мужских. Все эти корсеты, представленные здесь, начала 20-го века. Вообще, они очень трудно поддаются датировке в силу того, что шились, в основном, частными мастерами и по конкретным, частным заказам. Поэтому, конечно, год выпуска на них не стоит.

Татьяна Вольтская: На рубеже 19-20 веков корсеты начинают выпускать промышленным способом. Одно такое изделие представлено на выставке. Это американский дамский корсет с двойными косточками спереди. Другой корсет - мужской. Из сетчатой ткани, отделанный тонкой замшей. Хотя реклама 1880-90 годов утверждала, что корсеты носят тысячи мужчин, доподлинно известно, что эти предметы пользовались популярностью у гвардейских офицеров, ленившихся достигать стройности с помощью гимнастики. Третий экспонат выставки, строго говоря, набрюшник. Произведение ортопедической и бандажной фабрики Маркуса Закса, производившего также повязки для глаз, ушей, рук и ног, костыли, искусственные руки и ноги, то есть протезы, и корсеты по новейшим моделям первых парижских домов. Но выставка "Штучки" предполагает не только глубокое изучение того или иного предмета быта, а его художественное осмысление.

Татьяна Быковская: На каждой выставке цикла "Штучки" представлено, помимо вещей из коллекции музея, несколько работ современных художников на ту же тему. То есть, тема корсет была дана художникам в качестве темы для размышлений.

Татьяна Вольтская: У выставки есть художественная часть, где представлено два проекта. Один - это анимационный фильм Сергея Денисова и Кирилла Шувалова "Осиная талия".

Татьяна Быковская: Они предлагают, не без иронии, полюбоваться на талии насекомых и найти в них искомый идеал. Размышляют над тем, насколько этот идеал существует, каково происхождение корсета и, действительно ли, женщины, затягиваясь в корсет, стремятся приобрести осиную талию, или они стремятся к чему-то другому. Может быть, просто чтобы понравиться мужчине. Насколько осиная талия может нравиться мужчине, тоже неизвестно. Во всяком случае, на эти реальные осиные талии можно посмотреть и сравнить их с тем идеалом, который существует в культуре.

Татьяна Вольтская: Под эту музыку на экране появляются разноцветные игрушечные мухи, пауки, божьи коровки, рогатые и усатые жуки, бабочки, куколки и сороконожки. Все они двигаются, кружатся, выделывают балетные па, на каждом, вдруг, появляется корсет, постепенно сжимая толстые брюшки и заставляя даже круглого паука отдаленно походить на осу. Единственно, кого в фильме нет, это самой осы. Так, Венера отсутствует в хороводе сомнительных граций. Кирилл Шувалов о своем фильме.

Кирилл Шувалов: У нас выстроился логический ряд: осиная талия - насекомое - куколки - куклы - Барби - берлинские проститутки, в корсеты затянутые под Барби. И мы решили надеть корсеты прямо на насекомых, но не на живых, а на искусственных, пластмассовых. Сделали такую анимацию. Просто их покупали в магазинах, потом анимировали.

Татьяна Вольтская: Второй проект - проект "Фальсификация радикального русского феминистического движения конца 19-го века "Антикорсет". Эпиграф из Торнтона Уайдлера: "Я вспомнил сокрушительную фразу из романов 18-го века: "Расшнуруйте ее!". Дух радикального феминистического движения, для которого символом патриархальной тирании стал корсет, добровольная пытка, которой миллионы непосвященных женщин подвергают себя в угоду извращенным вкусам мужского пола, воссоздан, в основном, с помощью рекламы того времени. Автор проекта - художник Екатерина Ильина.

Екатерина Ильина: Проект - это полная фальсификация, это некий собирательный образ феминистического движения конца 19-го - начала 20-го века в России. Все эти тексты - это комбинация, собранная из разных рекламных текстов, рекламирующих корсеты. Я, конечно, слегка издеваюсь надо всем этим, потому что, на самом деле, я не против корсета, а наоборот, даже считаю, что это хорошо, но в проекте корсет представлен как образ гнета мужских идеалов над женщиной и над ее правами. В моем проекте специально написано, что этот проект - фальсификация. Чтобы никто не думал, что я прямо буду против всех, кто носит корсеты. Просто захотелось передать этот дух. Все картинки, использованные здесь, это из журналов типа "Нива". Все это реклама корсетов. Но захотелось повернуть все это с ног на голову и сделать наоборот, агитацию против корсетов.

Татьяна Вольтская: А как вы считаете, пройдет 100 лет и художница начала 22 века задумает какой-то проект по поводу нашего времени? Какой предмет она выберет?

Екатерина Ильина: Может быть, что-то, с нашей точки зрения, совершенно обычное, вроде краски для волос.

Татьяна Вольтская: Волосы вообще будут брить, это будет невероятный пережиток?

Екатерина Ильина: Вполне возможно. Может, даже пол человеческий будет считаться пережитком, и ставить в паспорте пол люди будут уже по собственному желанию.

Татьяна Вольтская: Даже слишком много смыслов в этом коротеньком слове "Штучки".

Виктор Резунков: 8 ноября этого года выдающемуся артисту Олегу Борисову, скончавшемуся 10 лет назад, исполнилось бы 75 лет. К этому юбилею петербургское издательство Ивана Лимбаха подготовило книгу "Олег Борисов. Иное измерение". Однако, как говорится, по техническим причинам, книга вышла из печати только сейчас. Об Олеге Борисове и книге о нем рассказывает Михаил Берг.

Михаил Берг: Олег Борисов всегда играл странных людей. Или, точнее, обнаруживал в любом своем персонаже сдвиг, странность, которую можно иначе назвать страстностью и максимализмом, доходящими, порой, до сумасшествия. И, при этом, играл так, что зритель сдвиг считал нормой, настолько, что анормальность его героев была органична, природна и естественна. Так было в его театральных ролях. В шекспировском принце Гарри в "Короле Генрихе Четвертом", в Григории Мелихове в "Тихом Доне" или в Павле Первом в пьесе по роману Мережковского. Но, точно так же и в кино, где Олег Борисов создал невероятно отчетливые образы странных людей в таких фильмах, как "Дайте жалобную книгу" Эльдара Рязанова, "По главной улице с оркестром" Петра Тодоровского, "Проверка на дорогах" Алексея Германа, "Лунапарк" Павла Лунгина и многих других. Мне кажется, именно причину и природу этой странности решили выявить составители книги об Олеге Борисове, не случайно названной "Иное измерение". Из-за типографских проблем книга не успела к юбилею артиста, но, в некотором смысле, подвела итог всему произошедшему в ноябре. Рассказывает редактор издательства Ивана Лимбаха Марьяна Седова.

Марьяна Седова: До выхода нашей книги уже вышла в свет книга его дневников, которая дважды была переиздана и разошлась с очень большим успехом. Но семье Олега Ивановича хотелось, чтобы книга, вышедшая, именно, к юбилею была какой-то более разнообразной. Поэтому в наш проект вошли статьи известных кино и театральных критиков, таких как Татьяна Москвина, Заславский. И, в принципе, статьи составляют целый блок, достаточно интересный, который соответствует и названию книги "Иное измерение". То есть, как бы по прошествии 10-ти лет взгляд профессионалов, критиков со стороны на творчество Олега Борисова.

Михаил Берг: В книгу "Иное измерение", действительно, вошли воспоминания Льва Додина и Вадима Абдрашитова, Эдуарда Корчегина и Михаила Казакова, Олега Меньшикова и Леонида Хейфеца, а также статьи Марины Дмитревской, Натальи Козьминой, Григория Заславского, Татьяны Москвиной. Но интересен не только взгляд со стороны, но и взгляд изнутри. Интервью Олега Борисова и выдержки из его дневников. Подчас, едкие и остроумные. О чтении.

Диктор: "Учись открывать книжный шкаф" - учила бабуся, хотя такового в наличии не было. Какой там шкаф! Стола даже не было. Спать было негде. На полу спали. Теперь уже не шкафы, а стенки. Не книги, а подписные издания. Открыл наугад. "Конец света наступит тогда, когда люди перестанут читать" - сказано у русского философа. "Ну и пусть себе конец света", - зевая, ответит ему русский человек.

Михаил Берг: О профессии.

Диктор: Когда Ньютона спросили, как он открыл законы всемирной механики, он просто ответил: "Думал об этом денно и нощно". Артисты не Ньютоны, и не гении. Мы очень обыкновенные, потому что любим отдохнуть, покутить, похалтурить. Денно и нощно к нам не относится. Ну, разве что в отношении к себе, к механике самолюбования. У некоторых она хорошо отработана.

Михаил Берг: Вот такой взгляд на профессию актера у того, кто и спустя 10 лет после смерти все также высоко оценивается и критиками, и зрителями. Причем, оценивается не как история театра или кинематографа, а как его настоящее.

Марьяна Седова: Олег Иванович, безусловно, был гением и сейчас, практически, как многие говорили в своих статьях, актеров такого масштаба нет. Хотя, прочитав эту книгу, можно понять, что то, что было заложено в таланте этого человека, в харизме, не все, к сожалению, было реализовано, в силу определенных жизненных обстоятельств, в силу его не очень простого характера, когда он не мог идти на компромисс и не мог браться за те роли, которые он не считал важными и ценными для себя.

Михаил Берг: В книге об Олеге Борисове также интересна иконография. Блестящие фотографии, иллюстрирующие разные этапы жизни актера, в том числе его последнюю двойную роль в фильме "Мне скучно, бес:" по произведениям Пушкина, Гете, Томаса Манна, где Олег Борисов сыграл, казалось бы, несовместимое - и Мефистофеля, и Бога. Но он умел совмещать несовместимое и придавать ему удивительную естественность, как будто бы полюса, на самом деле, не полярны, а лишь две стороны одного и того же.

Виктор Резунков: В декабре этого года исполнилось 40 лет петербургскому джаз-клубу "Квадрат", старейшему джазовому клубу России. 7 и 8 декабря "Квадрат" отметил свой юбилей джазовым фестивалем в театре эстрады. Слово Александру Бороховскому.

Александр Бороховский: Много лет назад социолог и философ Маршал Маклюен советовал Госдепартаменту США в качестве самой действенной борьбы с коммунизмом, транслировать на СССР джаз 24 часа в сутки. И тогда тоталитарный режим должен неминуемо пасть. Безусловно, в этом заявлении было чрезмерно много идеализма, но в одном оно было абсолютно верным: джаз в СССР был гораздо больше, чем просто музыка, которая нравится одним, и которую терпеть не могут другие. Джазовая культура была одной из немногих, в принципе, не запрещенных форм, не только творческого, но и мировоззренческого самовыражения. 40 лет назад, в декабре 1964-го в Ленинграде несколько молодых людей организовали джазовый клуб "Квадрат". Председателем этого нового сообщества единомышленников стал Натан Лейтис, ныне президент старейшего джаз-клуба России. Вот, как все начиналось. Рассказывает Натан Лейтис.

Натан Лейтис: Мы все был выходцами из клуба ЛЭТИ. Он организовался в 1962-м году. В 1963-м его закрыли - решили, что клуб не нужен. Мы слонялись по всяким кафе и пытались там сделать что-то джазовое. В 1964 году провели анализ преступности среди молодежи, к этому времени появились уже все эти панельные дома - 70 % преступлений совершались на частных квартирах. Тогда было дано задание комсомолу и профсоюзам вытащить молодежь куда-то в общественные места. Мы, конечно, этого не знали. Приходит один раз парень и говорит: "Натан, вы бы зашли в ДК Ленсовета (там есть клуб молодежи Петроградской стороны), там вас могут взять". Мы пришли туда. Это было в декабре, 40 лет тому назад, и там появилась джазовая секция.

Александр Бороховский: Джазовый клуб "Квадрат" за четыре десятка лет своего существования сменил огромное количество помещений и площадок. На его счету множество крупнейших джазовых фестивалей, конкурсов, циклов лекций, выпуск специализированных изданий о джазе. Парадоксально, но к своему 40-летнему юбилею джаз-клуб "Квадрат" оказался, практически, бездомным. У "Квадрата" нет своего постоянного помещения. Президент клуба Натан Лейтис видит в этом одну большую проблему. Нарушается связь поколений джазовых музыкантов, молодым негде начинать.

Натан Лейтис: Молодых музыкантов в клубе 35, и нужно, чтобы обязательно происходила смена поколений. Хотя там многим по 22-23 года. Но если не будет свежей струи, тогда существование клуба бессмысленно. Поэтому мы всячески будем сейчас доставать начальство, чтобы они хоть что-то нам дали, какое-то помещение. Главное, чтобы музыканты могли репетировать и где-то выступать.

Александр Бороховский: И, все же, эта преемственность поколений есть. К собственному 40-летнему юбилею джаз-клуб "Квадрат" выпустил компакт-диск, на котором собраны композиции, исполненные этими самыми молодыми питерскими джазовыми музыкантами. Он так и называется "Джаз-клуб "Квадрат". Новое поколение".

Виктор Резунков: Завершим мы русский час выпуском русских вопросов Бориса Парамонова под интригующим названием "Сердце и хвост".

Борис Парамонов: Блок говорил, что стихотворение - это шатер, растянутый на остриях трех-четырех слов. Раз так говорит великий поэт, значит так и есть. Сам я убедился в истине этого достаточно давно, как сейчас помню, на примере из постсталинской Цветаевой в самом начале шестидесятых годов. Стихотворение было:

"В некой разлинованности нотной
Нежась на подобие простынь,
Железнодорожные полотна -
За сердце хватающая стынь..."

и так далее. Здесь главные, сюжетообразующие слова были - полотно и простыня. Заканчивалось такими строчками:

"Молодые девушки порою
Льстятся на такое полотно".

Стихи были - о любви и смерти, о смертельной опасности, убийственности и самоубийственности любви. Девушка, ложащаяся на полотно простыни, готовая на нем пролить первую кровь, всё равно что совершает самоубийство, бросаясь под поезд. Железная дорога любви. И всё это было извлечено из двух слов, звучавших случайными синонимами.

Прозу тоже иногда так пишут - как стихи, извлекая сюжетные смыслы из словесного звучания. Я уверен, что копрофильская тематика Владимира Сорокина родилась из вслушивания его в звук собственного имени: сорока в архаическом русском - срака, как голод - глад, порог - праг, мороз - мраз, молоко - млеко. Даже корова была когда-то - крава. Набоков в пародии на среднесоветские стихи: "И дружно наши ветринары Выращивают млечных крав".

Вот так же родился новый роман Виктора Пелевина "Священная книга оборотня". Пелевин - человек несомненно культурный, причем разнообразно, - он разбирается и в головоломках компьютерной техники, и в восточной философии обширно начитан. Но из эрудиции не сделаешь искусства. Нужно не только в идеи вчитываться, но и в слова вслушиваться. Слово, родившее, зачавшее новый пелевинский роман, словесный сперматозоид, устремившийся в его культурный утерус, - оборотень. В России это слово недавно сделалось ключевым, ходовым, чуть ли не культовым, всеобще узнаваемым. Оборотнями назвали в газетах крупных милицейских чинов, замешанных в должностных преступлениях. Человек, обязанный защитить от преступника, сам совершает то преступление, от которого защищает. По-другому это стали называть сменой крыши. Раньше бизнесменов крышевали бандиты, теперь крышуют органы правопорядка. Полицейский, обернувшийся вором, - вот и оборотень.

Сказочная фигура оборотня, попав в семантическое и бытовое поле деятельности правоохранительных органов, вызвала неминуемую ассоциацию. Коли оборотень - это человек, превращающийся в животное и наоборот, то как же не вспомнить популярнейшего героя раннесоветской литературы, ставшего самым настоящим и подлинным архетипом советского бытия: гражданин Шариков, оборотень собаки Шарика. Всё: роман был готов в теме своей, в метафоре, откуда тема и сюжет разворачивались с неестественной даже легкостью ленты, извлекаемой изо рта фокусника. Из слов и соответствующих литературно-образных ассоциаций родился роман "Священная книга оборотня". Поняв механизм зарождения этой вещи - или органику рождения этой живого целого, - нельзя не отдать должное автору: это ведь не трюк и не фокус, это талант. Вот так стихи писали Блок и Цветаева - свидетели защиты у Пелевина. Он прыгнул на том же Родосе.

И всё-таки замысел и сюжет - это величины еще формальные. Нужно было нарастить текстовую плоть на этот изящно сконструированный скелет. Тут и пригодилась пелевинская эрудиция: и конфуции его, и компьютеры, и Лаканы с Фуко, и династия Цинь.

Главное - оба культурные потока слились в одно русло, без зазора и без каких-либо признаков химико-биологического отторжения. Оборотни - это по-старому сказать, по-древнему: фольклор скандинавский или китайский. А по-нынешнему сказать: симулякр. Пелевин пишет уже третий роман о симулякрах; а скорее, все его романы об оных. Древняя буддистская мудрость и "от кутюр" новейшего интеллектуализма слились тематически, дав двойную, вдвойне усиленную мотивировку интимной интуиции автора.

Нынешняя книга Пелевина, совпадая по теме с предыдущими двумя, значительно лучше обеих. "Поколение Пи" было слишком легковесно, "ДППНН" - слишком вычурно, чтоб не сказать изощренно: цифровая фантастика не о Пифагоре напоминала, а о каком-то тяжелом неврозе (между прочим, есть подобная книга - "Мастер Гамбс и Маргарита", написанная Майей Каганской с соавтором, производящая еще большее впечатление бреда). Но в нынешних оборотнях всё стало на место, на места. Книга получилась, странно сказать, реалистическая: всё точно о нынешней России, - это она сама, Россия, такая неточная, виртуальная, симулякро-бодриярная. Улетающая, как говорит автор, в гиперреальные офшорные пространства.

Реальность улетучивается не только у товарища Будды, но и у гениев нынешнего постмодернизма. Нет реальности, да и всё тут. В одном месте дается, так сказать, лингвистический анализ этого понятия, и оказывается, что реальный - это термин из торговли недвижимостью (риэл-эстейт), а также: "имеющий долларовый эквивалент". На эти темы ведутся в романе Пелевина долгие и завлекательные философические разговоры:

-А как ты думаешь, - спросила она, - действительно тенденция к отрицанию объективной реальности имеет в своей основе сексуальную депривацию?

-А? -растерялась я.

-Проще говоря, согласна ли ты, что мир считают иллюзией те, у кого проблемы с сексом? - повторила она тоном доброй теледикторши.

-Всё наоборот, - сказала я. - На самом деле, именно тенденция увязывать духовные поиски с сексуальными проблемами основана на фрустрации анального вектора либидо.

Я потому еще в таком восторге от этого диалога, что здесь дан юмористический конденсат всей моей многодесятилетней писанины. Это лучше, чем у меня, потому что короче. Но всё-таки льщу себя надеждой, что некие виртуально-звуковые волны, мною испускавшиеся, создавали какие-то смысловые поля в известном пространстве, и какой-то такой воздух - технически-точнее сказать, "эфир" - нынешний автор впитывал: вместе с кефиром матери-родины.

Еще из той же оперы - разговор героя с англичанином:

-Вы, возможно, не в курсе - в русском языке "голубой" означает "гомосексуалист". Меня давно вопрос занимает, почему на всех штабных картах стрелочки всегда синие и красные. Как будто главное содержание истории - борьба пидарасов с коммунистами.

Правильная мысль. Моя мысль. Мой конек многие годы - усмотрение в гомосексе метафоры коммунизма. Общий член сравнения - невозможность родить, жизнь поистине виртуальная, что в экономике, что в сексе. Неужели это я таким тонкостям молодую русскую литературу научил? Да и Камиллу Палью подвигнул прочесть? У Пелевина что ни страница - то цитата из Пальи, особенно часто (как же иначе?) о vagina dentata - вплоть до того, что соответствующая шуточка появляется в стенгазете ФСБ под рубрикой "Улыбки разных широт".

И вот еще пелевинский перл на ту же тему, взятую из практики мертвых домов, но переведенный в высокий регистр шпенглерианской культурологии:

"Большинство русских мужчин гомофобы из-за того, что в русском уме очень сильны метастазы криминального кодекса чести. Любой серьезный человек, чем бы он ни занимался, подсознательно примеривается к нарам и старается, чтобы в его послужном списке не было заметных нарушений тюремных табу, за которые придется расплачиваться задом. Поэтому жизнь русского мачо похожа на перманентный спиритический сеанс: пока тело купается в роскоши, душа отматывает срок...

Россия - общинная страна, и разрушение крестьянской общины привело к тому, что источником народной морали стала община уголовная".

Читая такое, я могу только воскликнуть на манер Симеона-странноприимца: "Ныне отпущаеши душу раба Твоего!" Умри, Борис! - лучше Пелевина не напишешь! Читая его новый роман, я переживал Сретение.

Пародирование наимоднейшей философии, использование ее как мотивировки сюжетных построений, так и в качестве орнамента (чаще всего юмористического) потому еще так пришлись по душе Пелевину, что всё это в целом напоминает ему его любимую восточную философию. Он любит ее даже и слишком, и чересчур щедро готов делиться ею с читателями. "Чапаев и Пустота" в этом смысле был книгой скучноватой, не полностью выдержанной на высочайшем уровне той сцены, где один браток объясняет другому высоты буддизма, оперируя реалиями тюремно-уголовного быта. В "Священной книге Оборотня" весь этот Восток - заодно со скандинавским Севером - использован как надо, распределен вполне гармоническими массами. Несомненно китайская Лиса уместна хотя бы потому, что это метафора писательства, даже репрезентация самого писателя как притворщика, враля по преимуществу: вполне оправданный и закономерный виток на спирали великой или, как ее еще называют, святой русской литературы. Перерождение культуры в нигилизм - вполне естественный ход в культурной динамике, а Пелевин человек культурный. Это вот и есть новое в русской литературе: один талантом нынче в ней не проживешь, "нутром" не возьмешь. Собственно, это везде так, и плакать об этом не надо. Не только Лев Толстой, но и Солженицын уже невозможен, - требуется Томас Манн, его писательская модель, в сущности пародийная, то есть постмодернистская. Пелевин и являет такую модель. О габаритах не говорю (количественный критерий), но качество, тип, дизайн - те же. Что и требовалось доказать, ибо это значит, что русская литература жива и даже из фазы наивного творчества перешла в фазу творчества сентиментального.

(Судьба слов: сентиментальность Сорокина и Пелевина - каким монструозным оксюмороном это звучит!) Было бы интересно процитировать те места у Пелевина, в которых дается прямая пародия на темы, образы и сюжеты русской литературной классики. Боюсь, однако, что тогда пришлось бы переписать весь роман. Но одного места нельзя не привести - это конец Достоевскому.

"Я поглядела на него с недоверием.

-Погоди-ка. Ты, может быть, верующий?

-А то,- сказал он.- Конечно, верующий.

-В смысле православного культурного наследия? Или всерьез?

-Не понимаю такого противопоставления. Это ведь про нас в Священном Писании сказано "Веруют и трепещут". Вот и я - верую и трепещу.

-Но ведь ты оборотень, Саша. Значит, по всем православным понятиям, тебе дорога одна - в ад. Зачем, интересно, ты себе такую веру выбрал, по которой тебе в ад идти надо?

-Веру не выбирают, - сказал он угрюмо. - Как и родину.

-Но ведь религия нужна, чтобы дать надежду на спасение. На что ж ты надеешься?

-Что Бог простит мне темные дела.

-И какие же у тебя темные дела?

-Известно какие. Образ Божий потерял. И ты вот:

-Так, интересно. Я, значит, твой грех, да?

-Не ты, - сказал он тихо, а это:

-Что?

-Хвостоблудие, - сказал он совсем тихо и опустил глаза".

Это же сцена чтения Евангелия Сонечкой Мармеладовой и Раскольниковым. Вот я и говорю: нет больше Достоевского! А что такое хвостоблудие - прочтите у Пелевина сами.

Роман кончается сдержанно оптимистической нотой. Главный герой - вот этот волк-оборотень по имени Саша Серый - под влиянием любви к нему лисы А Хули перерождается в довольно мирную собачку, правда черную (мефистофельская аллюзия), поэтому меняет имя на Саша Черный. Он выступает реинкарнацией легендарного героя ФСБ товарища Шарикова, погибшего в 1959 году во время испытаний космического корабля, в капсулу которого он сумел поместиться в собачьей своей ипостаси. (А нам-то говорили о Белке и Стрелке!) Деятельность ФСБ вдохновляется благородной целью: передушить всех офшорных котов. Потом уже в России будет построена настоящая либеральная демократия. Не всё сразу, дорогие товарищи. Пока же политико-экономический строй, существующий в России, носит у Пелевина название "автокефальный уроборос". Уроборос - змея, кусающая собственный хвост. Россия - сосет собственную нефть. Технология нефтедобычи - вой волков на луну. Описание этого процесса - едва ли не лучшая сцена книги.

Пелевин еще раз доказал одну необходимую для искусства истину: главное у писателя, даже и у русского, - не сердце, а хвост.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены