Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
19.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Поверх барьеров[Архив]
Великий писатель, которого никто не читает. К 190-летию со дня рождения Александра Ивановича ГерценаАвтор программы Олег БудницкийГерцен, как сказал о нем Лев Толстой, это 40 процентов русской прозы. Если здесь есть некоторое преувеличение, то очень небольшое, с моей точки зрения. Я грешен: Герцен - один из моих любимых писателей, и, с моей точки зрения, один из умнейших русских людей не только 19 века, но и вообще за все время существования России. И какой-то странный парадокс в том, что Герцена никто не читает. Почти никто не читает. Это грустно и это парадоксально, поскольку Герцен - это, прежде всего, блистательный писатель. Я как раз не имею в виду его художественные произведения. "Кто виноват?", "Сорока воровка" - это не самое интересное и не самое лучшее, что написано Герценом. Герцен-писатель велик в своей публицистике и, конечно, в "Былом и думах". Его публицистика написана изумительным, живым, ярким, современным языком. Она полна остроумия, сарказма, иронии, чего хотите. Это затасканное слово "искрометная" - это, наверное, точнее всего подходит к герценовской публицистике и герценовской прозе. И когда мы говорим о Герцене-писателе и мыслителе, он, как будто описал Россию на 200 лет вперед. Когда он рассказывает о николаевской монархии, а, собственно, другую Герцен в сознательном возрасте и не застал: когда умер Александр Первый ему было 13 лет, и всю свою сознательную жизнь в России он прожил при Николае Первом. И вот изображение России просто потрясает, и тем, кто читал "Былое и думы" и перечитывал в советскую эпоху, брежневскую эпоху, эти аналогии не могли не бросаться в глаза. Например, Герцен-чиновник во Владимире, уже переведен из места своей первой ссылки в Вятке во Владмир. Потом он получает разрешение на возвращение в первопрестольную. Но, так или иначе, ему нужно получить следующий чин, чтобы двигаться дальше. Это мнение его папы, одного из богатейших русских людей этого времени Ивана Яковлева. Я напомню, я совсем не уверен, что все радиослушатели знают, откуда взялась фамилия Герцен. Отцом его был Яковлев, а матерью Луиза Гааг - немка, с которой у Ивана Алексеевича был роман, и Герцен был внебрачным ребенком. Поэтому он и получил эту искусственную фамилию Герцен - от немецкого слова "сердце". Потом Яковлев усыновил своего собственного сына. Так вот, Яковлев решил, что надо получить сыну следующий чин, и Герцен отправляется в Петербург. Почему? Потому, что когда подают на следующий чин, то там месяцы, а то и годы ожидания, и, как правило, для ускорения процесса, чиновники прибегали к таким способам. Они складывались, ибо не могло быть, чтобы один чиновник из Владимира получил следующий чин, а другой получил его через год. Обычно производили раскладку по всем, кто к следующему чину представлен, сумма везлась в Петербург, вручалась в канцелярии и процесс ускорялся. На этот раз все расходы взял на себя Яковлев, и вот Герцен поехал в Петербург подносить благодарность. И вот приходит некий посредник в гостиницу и называется сумма, а Герцен говорит: "Вот вы отнесете эти деньги, а где гарантия, что все это будет сделано?". Посредник страшно оскорбился: "Ну что вы, получивши благодарность, да не сделать!? Это человек чести!". Сложилась тогда та система, которая существует и до сих пор. Система вот этого закулисного продвидения. И вот эти люди чести, которые за соответствующуу мзду, услугу или еще что-нибудь поспособствуют решению вашего вопроса, Герцен это изобразил тогда и изобразил так, что это может налагаться на современную Россию, как один к одному. Очень здорово у Герцена изображено отношение николаевского правительства к инакомыслию или даже просто к мало-мальскому проявлению свободного слова. Дело не только в блестящем изображении этой николаевской реальности, а в том, что такие рефлексы были свойственны российской власти на протяжении последующих полутора столетий. Называлась ли эта власть царской или советской, это не имело принципиального значения. Механизм был один и тот же. Вот как Герцен угодил, скажем, в свою вторую ссылку? Он в частном письме передал историю, всем известную, о том, что будочник у Синего моста убивал и грабил людей. Будочник - это был такой стражник в полосатой будке, где он сидел в алебардой. И вот один из них оказался то ли маньяком, то ли уголовным преступником. Он был разоблачен и арестован. Об этом говорил весь Петербург. Герцен об этом наисал в частном письме. Письмо, естественно, было прочтено теми, кому это следовало. И к Герцену в 10 вечера является жандарм, который требует от него явиться в 8 утра в Третье Отделение. Герцен беседовал с Леонтием Васильевичем Дубельтом - начальником штаба корпуса жандармов - вторым лицом в Третьем Отделении после Бенкендорфа и человеком умным, язвительным, который, как говорят, всегда вручал своим осведомителям сумму кратную 30-ти. У Герцена с Дубельтом состоялся разговор. Дубельт был человек, который все понимал, и Герцен пытался у него выяснить, что же такого крамольного он написал в письме? Ведь все об этом говорят и знают. - Да, но человек благомыслящий, благонамеренный, он должен был бы развеивать эти слухи, а вы их повторяете. - Но ведь это было на самом деле! - Не важно, надо заниматься тем, что идет на пользу отечеству, на пользу правительству. И Герцен после всяких ходатайств и проволочек все-таки был отправлен в Новгород. Смягчение его участи заключалось в том, что ему предложили выбрать Тверь или Новгород. Он поехал туда, и вот тут новый перл российской действительности. Герцена назначают советником Губернского правления. И, в конце концов, заведующим вторым отделением канцелярии, которая ведает, среди прочего, надзором над ссыльными. Герцен по долгу службы должен писать и утверждать отчеты о своем собственным поведении. Ибо ссыльный тогда в Новгороде был один - Герцен. И вот Герцен получает отчеты о своем поведении от полицмействра и должен утвердить. Из соображений этических или коллегиальных полицмейстер ничего не пишет в той графе, где написано "Поведение", а в графе "Занятия" пишет: "Занимается государственной службой". Вот это Герцен скрепляет и посылает далее по начальству. Вот такого блестящего изображения России, как у Герцена, редко у кого можно найти. Иван Толстой: Реальное влияние Герцена на общественную жизнь, на настроения в обществе в России в то время? Насколько проникали его книги, насколько действительно было полезно то, что он делал? Олег Будницкий: Тут надо говорить о нескольких этапах. Поначалу это была глухая стена. Герцен основал "Вольную русскую типографию" и самое главное в Герцене как деятеле это то, что он издавал свободную русскую прессу. И до него что-то издавали, но сделать это системой, создать по существу, эту вторую Россию - это заслуга Герцена. Герцен основал "Вольную русскую типографию" в 1853 году. В ближайшие 3-4 года это была глухая стена. Не было обратной связи. Не было откликов. Наоборот, впоследствии была просьба Михаила Семеновича Щепкина: не дай бог не писать, не публиковать, потому что вдруг нас там в России ущучат. А потом материал хлынул. Особенно, с 1857 года, с момента основания "Колокола". В 1855 году он основал альманах "Полярная звезда", выпустил 8 книг, а потом основал "Колокол". Вот с этого момента он получал просто массу корреспонденции. Причем, люди рисковали, потому что он, как это показал в своих блистательных работах Натан Яковлевич Эйдельман - "Тайные корреспонденты Полярной Звезды" и "Герцен против самодержавия" - ему писали государственные чиновники. Он получал информацию из Госсовета, из самого Третьего отделения, бог знает, откуда. Я забыл сказать о том, как Герцен угодил в ссылку в первый раз. У многих людей создалось впечатление, что Герцен чуть ли не с молодых ногтей был революционером. Он был, конечно, человеком вольномыслящим, но отнюдь еще не тем Герценом, которым он сделался в 40-50 годы. Первый раз он угодил в ссылку по делу о лицах, певших в Москве пасквильные песни на стихи Полежаева, в частности. Там в не очень хорошем свете изображался русский царь, но юмор ситуации был в том, что Герцена не было в тот вечер в том месте, где эти песни пели. Что не помешало его отправить в ссылку. Так же, как не помешало отправить в ссылку тех, кто слушал эти песни. А тех, кто пел, определить в Шлиссельбург. Причем, один из тех, кто пел, Соколовский, он умер в Шлиссельбурге, другой человек был выпущен в столь неважном состоянии здоровья, что он не доехал до места ссылки и умер по пути, и лишь третий, уже со сломанной жизнью, вышел на свободу. Вот таковы были нравы отеческие. И вот когда сейчас изображают царскую Россиию как некий оазис отеческого попечения о подданных, это, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. Так вот, о влиянии Герцена. Влияние было огромным. Но в определенный период. Это период до Польского восстания. С конца 50-х годов до Польского восстания "Колокол" читали все. Я имею в виду, конечно, читающую Россию, и когда я говорю "все", имеется в виду достаточно узкий круг. "Колокол" читали чиновники, его перепродавали в России. Причем, перепродавали друг другу правительственные деятели, которые нередко становились персонажами. "Колокол" читал Александр Второй, который говорил, что он из него узнает правду, что в самом деле в России происходит. Моральный авторитет Герцена и "Колокола" был непререкаем. При Герцене впервые пресса стала властью. Вот известный эпизод. Михаил Семенович Щепкин, великий русский актер и приятель Герцена, он как-то был отправлен со своими товарищами по московским театрам в Петербург к Гедеонову, директору Императорских театров, поскольку актерам были положены некие экономические деньги, то есть что сэкономленные, премиальные, говоря современным языком, и их почему-то не выдали. Щепкин поехал выбивать эти положенные премиальные. И явился к Гедеонову. Тот сказал, что по разным обстоятельствам не может. Деньги, вроде бы, не были украдены, но их, что называется, заиграли, где-то они потерялись в бюрократических структурах. Щепкин сказал, что он бдет жаловаться, напишет тому, сему. "Ну и что, - сказал Гедеонов, - это все равно вернется ко мне". - "Тогда я обращусь к государю императору", - сказал Щепкин. - "А я вам запрещаю как ваш начальник обращаться к Государю императору". - Тогда Щепкин сказал в сердах: "Ну что ж, тогда дело в "Колокол" придется передать!". - "Вы что, с ума сошли, - сказал Гедеонов, - придите ко мне завтра, мы решим эту проблему". И деньги были выданы. Попасть на страницы "Колокола", быть заклейменным "Колоколом" - это значило многое. Это можно было получить такую репутацию, что с тобой бы даже перестали общаться. Была такая даже формула: Герцен писал: "Правда ли нам пишут, что..."? Например, вернувшемуся из Сибири декабристу Поджио не возвращают причитающиеся ему долю семейной собственности. После этого вопроса Герцен уже через какое-то время помещал: "Нет, неправда". Как выяснилось, родственники срочно одумались и отдали Поджио то, что ему причиталось. И вот таких вопросов "Правда ли..." было немало. Герцен был как бы участником процесса подготовки и реализации реформы. Участником, естественно, неофициальным, неформальным и, понятное дело, решал в конечном счете, Александр Второй и тот круг либеральных или не совесм либеральных чиновников, которые готовили и проводили реформы. Но, тем не менее, все они читали "Колокол" и каким образом это преобразовывалось в их мозгах, в их решениях, наверное это еще заслуживает отдельного изучения. Герцен, что еще его отличает, был человеком терпимым и умевшим отдать должное даже тем, кого он критиковал. Он писал открытые письма Александру Второму, публиковал из на страницах "Колокола". И тогда, когда Герцену казалось, что царь делает правильные шаги, он признавал его правоту и признавал его победителем. "Ты победил, Галелеянин", - озаглавлено одно из писем Герцена Александру Второму. Разумеется, Герцен был нередко черезчур категоричен в своих суждениях и иногда не понимал того. Что-то делалось в рамках возможного. И его претензии к тем же реформаторам задним числом кажутся нередко завышенными. Иногда необосноваными. В то же время бесспорно, что на страницах "Колокола" отражалась вся та мерхость, которая не могла быть отражена, раскритикована и морально уничтожена на страницах легальной российской печати. Хотя были существенные послабления в царствование Александра Второго. Тем не менее, по-настоящему свободными был только "Колокол", только герценоваская пресса, герценовский станок. Иван Толстой: Олег Витальевич, откуда у Герцена были деньги? Ведь все эти издания, тем более, в Лондоне, дорого стоят? Олег Будницкий: Герцен, слава богу, был не бедным человеком. Он был миллионером. Он ведь получил после смерти отца крупное наследство. Он продал все, что отцу принадлежало в России и перевел деньги за границу, к Ротшильду. Это состояние оценивалось в миллион рублей, что вполне позволяло Герцену существоваать и содержать семейство, и на свои деньги издавать все эти вещи. Я вам хочу сказать, что особенно в пик герценовской популярности все эти издания довольно неплохо расходились. У него был книгопродавец Трюбнер, через которого он распространял. Герценовские издания продавались по всей Европе там, где бывали русские. И русские их покупали. Более того, герценовские издания продавались, с черного хода, разумеется, в некоторых книжных лавках Петербурга. По 5 рублей, если мне память не изменяет. Большие деньги по тем временам. Так что были времена, когда вольная печать даже если не полностью покрывала стоимость, но часть возвращалась. Но главным, конечно, были личные сбережения Герцена. Кстати, характерно, что он взял, но не потратил на издание, деньги, оставленные ему Павлом Александровичем Бахметьевым - прототипом Рахметова Чернышевского. Русский помещик который решил ехать на Маркизовы острова и там основать коммуну. А по дороге заехал к Герцену и привез ему деньги на его деятельность. Герцен сказал, что он, может, еще одумается и создал такой неприкосновенный Бахметьевский фонд, и оттуда денег на издание не брал. Потом часть этих денег оказалась в руках у Нечаева. Так что человек он был не бедный и поэтому свободный. Прекрасно быть богатым и свободным и жить в Лондоне! Потом Герцен переехал в Женеву. Когда читаешь Герцена, вот эти вот блесточки, они рассыпаны на каждой странице. Не обязательно афоризмы. Какие-то образы, какие-то яркие высказывания. Например, когда он был на приеме у Бенкендорфа по случаю объявления ему монаршей воли о высылке в Новгород, там явился один генерал представляться Бенкендорфу по случаю отбытия куда-то. Представляете, какие были нравы? Считалось, что генерал, не имеющий никакого отношения к жандарму должен явиться к шефу жандармов и сказать, что он едет. И при генерале был адьютант, высокий, как пишет Герцен, с длиннейшими ногами, затянутый в белые рейтузы, как пишет Герцен - "жимолость в мундире". Уж не отсюда ли выросла веточка жимолости в "Москве-Петушки" Венечки Ерофеева. Или вдруг высказывание на далекую социально-экономическую тему, пророческое: "Тихий океан - это Средизменое море будущего". Вот так на вскидку спросить, кто такое мог бы сказать? Кто угодно приходит на ум, а это Герцен. Говоря о Герцене, я как историк не могу не упомянуть еще одну колоссальную заслугу Герцена. Это то, что Эйдельман назвал рассекречиванием русской истории. Гернцен опубликовал два тома исторических сборников в "Вольной русской типографии", полных различных сведений о потаенной истории России 18 века. Герцен опубликовал записки декабристов, он опубликовал записки Екатерины Второй, доставленные ему, судя по всему, Петром Ивановичем Бартеневым, редактором "Русского архива". Герцен опубликовал "О повреждении нравов в России" князя Михаила Михайловича Щербатова, "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева. И так далее. Вот у него было чувство истории. И это был не только интерес к истории по его ведомству, к истории революционного движения, это был вообще интерес к истории России и к отношению между властью и людьми, между властью и обществом. Весьма любопытные издания, без которых представить себе изучение истории России 18- первой половины 19 века просто невозможно. Я хочу еще вот о чем упомняуть. При все при том, что Герцена, к сожалению, широко не читали, его очень здорово изучали и издавали. И несомненно, одна из заслуг советской историографии - работа Евгении Львовны Рудницкой, публикация герценовского наследия. Великолепно издали академическое собрание в 30 томах - 35 книгах, несколько томов "Литературного наследства", посвященного Герцену, факсимильно переиздали и "Полярную звезду", и "Колокол", и "Исторические сборники" "Вольной русской типографии", и "Записки Екатерины Второй", и в конволюте, в одном томе, Радищева и Щербатова. И это легко доступно. И мой совет, если читать Герцена, то читать его не в собрании академическом, а лучше читать в первоисточниках - взять "Колокол" и читать его подряд. Там не только Герцен, там хроника, информация, это такой аромат и дух эпохи! Или "Полярную Звезду". А уж потом прочесть 9-й том - комментарии Эйдельмана ко всем восьми. На закуску. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
