Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[05-05-02]
Лицом к лицуГригорий БаклановАндрей Шарый: Григорий Бакланов ушел на войну восемнадцатилетним пареньком и вернулся с войны лейтенантом. Он из блестящего литературного поколения лейтенантов, рассказавших в своих книгах правду о великой войне. Здравствуйте, Григорий Яковлевич. Скажите, почему победа может обернуться поражением? Григорий Бакланов: После войны 1812 года, говорят, что офицеры наши, которые побывали за границей, принесли дух свободы. На мой взгляд, это не так. Они из подданных стали гражданами на полях сражений, на войне, они ощутили, кто они. А через сорок лет, сорок лет удушения, как Блок говорил, что Пушкина не пуля убила, а отсутствие воздуха, через сорок лет разгром в Крымской войне. Позорнейший. И вот у нас вернулись тоже. Вернулись мы, вы знаете, мы на войне разогнулись, мы почувствовали, что да, мы защитили Родину. Мы граждане. А ему, нашему гению всех времен и народов, нужны были подданные безгласные. Примерно через сорок лет - Афганистан. Андрей Шарый: Писатель Григорий Бакланов - о трагедии великой войны, о фашизме в стране победителей фашизма, о памяти поколений и о тех, кто навеки остались девятнадцатилетними - накануне Дня Победы в эфире Радио Свобода. Вопросы Григорию Бакланову задают журналисты - московский корреспондент украинского национального телеканала "Интер" Александр Лукьяненко и обозреватель газеты "Комсомольская правда" Ольга Кучкина. Коротко о биографии нашего собеседника. Григорий Бакланов родился в 1923 году в Воронеже. Рано потерял родителей, воспитывался в семье дяди. После начала Великой Отечественной войны экстерном сдал экзамены за 10-й класс, чтобы попасть на фронт. Воевал в гаубичном артиллерийском полку на Северо-Западном фронте, потом окончил артиллерийское училище и командовал артиллерийским взводом на Юго-Западном фронте. Впечатления и переживания фронтовой жизни легли в основу произведений Григория Бакланова. После войны он окончил Литературный институт имени Горького, затем написал много повестей и романов. Самые известные из них: повести "Южнее главного удара", "Пядь земли", "Мертвые сраму не имут", "Навеки девятнадцатилетние"; романы "Июль 41-го года", "Друзья"; сборник рассказов "Свет вечерний", книга "Я не был убит на войне" и другие произведения. Автор сценария Марлена Хуциева "Был месяц май". С 1986 по 1996 год - главный редактор журнала "Знамя". Григорий Яковлевич, скажите, какая книга о Великой Отечественной войне из всего написанного и написанного (и не только вами) кажется вам лично самой значительной? Григорий Бакланов: Какая лучшая книга о войне? Да нет лучшей книги! Конечно, на всю литературу о войне оказала огромное влияние книга Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда". Это была поразительная книга, и поразительно, что она вышла, по-моему, в 1947 году. Наиболее капитальное такое осмысление войны это Гроссмана роман. А, в общем-то, о войне не так много книг написано, которые останутся. Вот Василь Быков, Астафьев, Кондратьев. Курочкин, скажем, "На войне как на войне". Прекрасная повесть. Но, в общем, написано о ней много, хотя я думаю, что осмысление войны есть именно в литературе, а не в истории. Истории у нас пока что о войне нет, хотя сейчас выходят документальные свидетельства, исследования очень интересные. А вот те три истории - однотомная, шеститомная и восьмитомная, каждую из них кроили по фигуре того, кто был во главе. Так что это не история. Андрей Шарый: А вот главную книгу о войне еще предстоит написать? Она будет написана когда-нибудь, как вы считаете? Григорий Бакланов: Не думаю. Я думаю, что литература, в основном, сказала все, что могла сказать. Хотя не так давно Владимов написал "Генерал и его армия". Очень хорошая книга, сильная. Но это уже несколько взгляд не из войны, что необычайно важно. Я думаю, что и "Войну и мир" Толстой не написал бы, если бы не воевал. Но вот эти два взгляда изнутри и на отдалении, они не всегда, к сожалению, совмещались. А только это и дает настоящую литературу. Я думаю, что литература все сказала. Будут еще и фильмы, и книги, и не исключено, что они будут уже утверждать войну не так. Рассказывать, вернее, о войне не той, которая была, а той, которую надо внедрить в сознание молодежи. Как, впрочем, и раньше это делали в официальной литературе. Ольга Кучкина: Григорий Яковлевич, вот поэт Юрий Левитанский, как известно, к концу жизни пересмотрел свои отношения с войной и свои взгляды на войну, принадлежа, в общем, к тому же "поколению лейтенантов", к которому принадлежите и вы. Он отказался воспевать ее, воспевать это поколение. А вы пересмотрели себя того, молодого? Григорий Бакланов: Нет, вы знаете, я ничего не пересмотрел. Я просто стал узнавать и понимать того, чего я не знал и не понимал. Вот какой процесс. Я вспоминаю своих товарищей. Друг у меня был, Дима Мансуров. Мы с ним в первый же день побежали в военкомат. Я как-то говорил об этом. Вы знаете, сейчас это дико покажется. Мы обрадовались, что началась война. Люди плакали, старшие, а мы обрадовались. Нам казалось, что вот, вот оно, наше предназначение, наконец, наступило! Не воевать, не убивать, а защищать от фашизма, который, уже ясно было, начинался с Испании. Ясно было, что фашизм и так далее. Многие так и погибли, такими вот, свято верующими. Я вступил в партию, когда немцы были у Сталинграда, когда коммунистов расстреливали. Я вступал не по чему-либо, а, именно свято веруя. И я вышел из партии, когда в 1991 году штурмовали телецентр в Литве. 49 лет я был членом партии, но это разная уже была партия. А вот коммунистическая наша дума, когда коммунистическое большинство было, не утвердила и не рассматривала закон против экстремизма и фашизма. Вот ведь какая дуга! Так что мне было не пересматривать, а узнавать. И когда я узнал, что же было, почему так началась для нас война, как истребляли безжалостно народ, ну, это я видел и так далее. Конечно, я не мог относиться так, как я относился в молодости. Но отношение к поколению? Сейчас в нашем поколении есть и ярые сталинисты, и люди, которые совершенно противоположных взглядов. И тоже я бы за это не винил. Какую они жизнь прожили, ветераны? Какую жизнь прожили, вы подумайте! Все же это откладывается. Тут нет однозначного. Я и сейчас продолжаю осмыслять. Я не все знаю. Но я помню этих мальчиков, которые погибали и убивали (и я уже думаю) и тех мальчиков. Для нас они были немцы, фашисты. А сейчас я понимаю, что и те были мальчики, которых убедили, направили против нас и так далее. Это очень сложный вопрос. Тут нельзя однозначно ответить. Александр Лукьяненко: Григорий Яковлевич, вы сейчас вспомнили о немцах, и у меня такой вопрос, связанный с Украиной. В Украине историю Великой Отечественной войны переписывают уже 10 лет. Последнюю попытку предприняли буквально пару месяцев назад в Ивано-Франковске, когда попытались реабилитировать бойцов дивизии СС "Галичина". Там их осталось всего 20 человек, но сам факт? По-вашему, и с моральной точки зрения, это, в принципе, правильно или нет? Они ведь тоже воевали. Григорий Бакланов: Я думаю, что это аморально. Ведь все-таки это шла война на уничтожение славян. Я не говорю о геноциде и уничтожении 6 миллионов евреев. Это само собой. Но это была и война на уничтожение славян. А ведь вы, очевидно, знаете, что славянам полагалось, если победят фашисты, не больше 4 классов, счет до 100, никаких прививок, никакого ношения оружия и так далее. Потому что для немцев это была биологически сильная раса. Детей забирать и воспитывать в немецком духе и так далее. Что же эти люди, которые шли на службу к фашистам, не понимали, не знали этого, не видели? Они видели. Ведь дело в том, что я после училища воевал как раз на Юго-Западном, Третьем Украинском фронте. Я видел Украину, видел людей, говорил с людьми. И во взводе у меня были большинство русских, конечно. Были украинцы - Саенко, Панченко. Был еврей, был армянин, были грузины, потому что когда наш полк разбили, мы формировались на Кавказе. И так далее. Знаете, когда человек идет в услужение врагу, он все знает, и дурака валять нечего. Другой вопрос, что всегда интересует литературу, и писатель должен понимать, а что же заставило, как его сломило или не сломило? Андрей Шарый: А вы не хотите написать книгу на эту тему? Григорий Бакланов: Да книги на эту тему не пишутся. Они сами приходят. Андрей Шарый: Тем не менее такой идеи не было? Григорий Бакланов: Частично я писал об этом. Вот, я помню, мы идем, Украина. Зима. И висят на деревьях повешенные. Ночью идем. И кто-то спросил, говорит: "А кто это?". - "Ну, это власовцы." Ну, все само собой понятно, и ничего - их не жалко. А сейчас я думаю: ведь это же каждая судьба отдельная была. И слово "власовцы" ничего еще не определяло. Андрей Шарый: Григорий Яковлевич, я слушаю сейчас то, что вы говорите, и вспомнил, как год назад мы такую же передачу записывали в кабинете Александра Николаевича Яковлева, одного из соратников Горбачева. И с нами был немецкий журналист, и он спросил по окончании беседы (мы говорили на другие темы), он попросил об интервью на военные темы. Яковлев сказал: "Знаете, я не люблю говорить на эти темы. Я воевал. Я убивал, и моих друзей убивали, и говорить об этом нечего". Я тогда подумал, может быть, в первый раз в своей жизни на ту тему, о которой вот вы сейчас говорите. О том, что моральные критерии меняются, и сейчас прошло уже больше полувека, речь идет не о столкновениях держав, не о столкновениях идей, а о том, что одни люди убивали других. И все они - в равной или не в равной степени - были жертвами этого времени. Григорий Бакланов: Каждый раз после войны народы мирятся, народы начинают ценить качества друг друга. Вот мы ценим многое в сегодняшней Германии, в работе немцев и так далее. А тогда ведь на фронте хуже слова "немец" не было. Ну, "фриц", там, называли. Разве я мог бы сейчас так относиться? Человечество на всем протяжении своей истории воюет, убивает, потом мирится, потом снова воюет. Но мы подошли к тому краю, когда оружие превышает человеческие возможности. Ольга Кучкина: Я не хочу вам задавать такого простодушного вопроса, который сейчас очень многие задают. Как в стране, победившей фашизм, молодые люди, внуки ваши, встают под фашистские знамена, против чего сражались их деды? Я хочу другой вопрос задать. Как раз о пересмотре. Действительно, время пересмотра очень многого. Оно такое реальное, так вот получилось. И мы пересматриваем от Ленина до Сталина все. А почему не до Гитлера? Как вы относитесь к этому пересмотру и к тому, что сейчас, действительно, возникли совершенно неожиданные цветы, выросли на этом диком поле пересмотра всего и вся? Григорий Бакланов: Ну, во-первых, мои внуки (у меня два внука) не встают под эти знамена. Ольга Кучкина: Я надеюсь. Григорий Бакланов: Вот. В сегодняшнем разодранном мире, по-моему, только Китай сохраняет спокойствие и спокойно наблюдает с высоты своей пяти... а может быть и более тысячелетней истории, как эти между собой передерутся - белые с небелыми, там, значит, европейцы, мусульмане, фашисты, не фашисты. А потом придет его время. Спокойно. Происходящее - это безумие. Конечно, безумие. В 1994 году была встреча Ельцина с интеллигенцией. Небольшое количество интеллигенции, все записывалось, а потом передавалось по телевидению. Я ему сказал, что мне стыдно и больно за моих погибших товарищей, братьев, что фашисты открыто ходят по Москве, никто ничего не делает в связи с этим. И что произошло? Предавали это по телевидению. Ничего не произошло. Я думаю, что мы упускаем время и недопонимаем ("мы" - это не я, это власть), недопонимаем, что у нас растет очень серьезная опасность. Вызревает фашизм в стране, где 30 миллионов погибло, где почти нет семьи, где бы кто-то ни погиб в борьбе с фашизмом. Но бездействие - это тоже поддержка. Андрей Шарый: По-моему, ни фашизм, ни какой-либо религиозный экстремизм, по природе своей, не отличаются. Существует ли какой-то, по вашему мнению, способ оградить человечество, масштабно, так скажем, или хотя бы личность от подобного соблазна встать на путь экстремизма идеологического? Григорий Бакланов: Ну, вопрос этот сложный. Вряд ли я вам на него отвечу исчерпывающе. Я вам только скажу: есть закон у нас, Конституция, закон. Его надо выполнять. И есть сотни изданий профашистских, фашистских, неофашистских, которые нарушают закон о печати. Но никто не привлекается. Понимаете? Прокуратура совершенно слепа. Незаконные действия должны быть наказуемы. Но нельзя только карательными методами. У нас этому способствует тяжелый кризис, в который мы впали с начала перестройки. И беспризорники, вот? Из них же кого угодно можно было сделать! Как-то на встрече с Горбачевым я сказал, что миллион сто тысяч солдат прошло через Афганистан. Если этим людям сейчас власть не найдет места в жизни, ими заинтересуются другие. Так ведь и получилось. Телевидение - тоже. Никуда это не годится. Телевидение учит убивать. Это неважно, что там боевики и так далее. Мер масса, но надо их принимать, эти меры. Андрей Шарый: Тем не менее, в сытых Соединенных Штатах тоже существуют расисты и неофашисты. В сытой и относительно тихой Европе тоже существуют неофашисты, сам фашизм зародился в Западной Европе, где не было еще ни телевидения, которое развращало бы, ни современных средств массовой коммуникации. Григорий Бакланов: Не было телевидения, было радио. И сытость еще не определяет. Я сказал просто про наше положение. От сытости тоже ищут, скажем, развлечений. Убивать, подчинять своей воле и прочее. Человечество вообще агрессивно. Агрессия должна направляться куда угодно, хоть на футбольные матчи. Но только не на убийство друг друга. "Не убий" в христианстве сказано еще в Библии. А священники благословляли всегда армию на убийства. Это все очень сложно, и вряд ли я вам в такой короткой передаче на это отвечу. Андрей Шарый: Григорий Яковлевич, вы начали писать в 1950-е годы. Григорий Бакланов: Да. Андрей Шарый: Первые ваши книги вышли в 1950-е годы. Вспомните, пожалуйста, поделитесь своими воспоминаниями, что вами двигало тогда, почему вы решили писать о войне? Григорий Бакланов: Первую книгу я написал о деревне, и написал неслучайно. Дело в том, что в моем взводе было несколько человек колхозников. И то, что они рассказывали, никак не совпадало с тем, что написано, скажем, в "Поднятой целине" Шолохова, с тем, что пропагандировалось у нас и так далее. Был даже как-то ночной разговор, когда мы думали, что, может, и не выйдем из окружения, по душам говорили. Вот я его помню. Когда кончилась война, я поступил в Литинститут и стал ездить корреспондентом. Я ездил в деревню. Мне хотелось самому посмотреть, что же происходит? И то, что я увидел, это было интересно. Первая книга была о деревне. Потом я, конечно, понял, что о деревне должен писать тот, кто родился там, кто оттуда происходит, кто знает это по-другому. Так и получилась деревенская литература, кстати, она написана именно людьми, которые там родились, жили, их корни там и прочее. А потом я почувствовал, что... тогда, понимаете, было модно говорить, что "писатель поехал собирать материал". Я почувствовал, что никакого материала мне собирать не надо. Все что я хочу сказать, оно - во мне. И я начал писать о войне. Потому что это было главное, что я пережил. Оно и сейчас остается, хотя я не вспоминаю войну, и не снится, но все равно, взгляд через нее остается. Вот так я написал книги о войне. Одновременно писал о жизни, которая происходила вокруг. Также сейчас пишу об этом. Андрей Шарый: А война как тема литературного творчества сейчас вас больше не интересует? Мы много говорим сейчас о том, что меняются оценки, что переосмысление какое-то есть, и, судя по тому, что вы говорите, это переосмысление не всегда верное, не всегда правильное. Нет у вас желания или потребности еще раз об этом сказать? Григорий Бакланов: Это трудно объяснить. Я все время говорю, что книги возникают не из желания и не из потребности, а вот возникают. Иногда толчком служит самый незначительный факт. Вот у меня была повесть не о войне, о шофере. "Карпухин" называлась. Я услышал разговор в электричке. Может из этого возникнуть повесть? Нет. Оказывается, я как раз находился в круге этих размышлений, которым этот разговор и послужил толчком. И вот не то, что "загорелось", а просто я от нее отделаться не мог. Я написал. Так же, скажем, роман "Июль 41 года". Наверное, года три я изучал документы, разговаривал с людьми, которые жили у границы, с деятелями партийными, с военными. И видел, что никем не защищенные люди - крестьяне, обыватели - были мудрее тех, кто ими руководил. Они уже заранее зарывали вещи в землю, они понимали, что вот она, война, что надо как-то спасаться. А те были связаны страхом: разве можно сказать наверх, что война? Года три я уже был в круге этих не то, что размышлений, а только это интересовало меня, вообще. Что же произошло в 1941 году? И вдруг читаю книгу, обычную книгу мемуарную, и на какой-то строчке, знаете, как толкнуло. Я бросил читать и стал ходить. И ходил, и ходил... И все возникло. Возникла та воронка, которая втягивает в себя и события, и людей. Это понять, наверное, трудно. Вот. И я начал писать роман. Так что, оттого, что сейчас многое переосмысляется, у меня пока желания нет. Ольга Кучкина: Григорий Яковлевич, история так распорядилась, что вы, как и мы, живя всю жизнь в одной стране, в то же время жили в разных странах. Или в разных временах. Вот какая из этих стран вам больше по духу, по нраву? Потому что была довоенная страна, военная, послевоенная. Один режим, другой, третий. В каждом, видимо, были свои какие-то потери и убытки, да? Но какая вам больше по духу? Григорий Бакланов: Если не так поставить вопрос. Я о детстве вспоминаю. Хотя оно у меня было материально тяжелое, но дело не в этом. Во-первых, мы ничего не знали. Напротив окна висел на полстены дома портрет, и написано было "Иосиф Виссарионович Сталин". А может, не написано, а называлось "Иосиф Виссарионович Сталин". Я не мог понять, почему "Виссарионович", что такое "Виссарионович"? Я мальчишкой был. Я вот так рос, а он смотрел на меня, а я смотрел на него, Все было прекрасно. Детство - прекрасная вещь, лучше его нет. И для писателя это самое большое богатство. Неважно, тяжелое оно или не тяжелое. Так или иначе, оттуда все идет. Вот эта страна детства мне, конечно, близка. То, что я воевал? Конечно, убивал... Я никого не убил, глядя в глаза, но я артиллерист, я же уничтожал и батареи... В общем, понятно. Не это, а вот братство того времени... Когда я написал первую книгу о войне, мне в журнале "Знамя" говорили: "Ну, что же вы пропагандируете? Военное братство? Буржуазная литература военное братство пропагандировала" и так далее. Не военное, не воинское, а человеческое братство, которое я видел на войне, оно мне близко. Но из всех этих времен и стран, которые вы назвали, я не могу назвать ни одной райской. Сейчас у нас тяжелое время, хотя, в общем, я думаю, что мы из него выкарабкаемся. А вот из того, предвоенного, когда мы вернулись победителями, а в своей стране сразу стали побежденными, поднадзорными, вот это, может быть, самое тягостное время было. То есть послевоенное. Андрей Шарый: А было какое-то ощущение бессилия? Или непонимания того, что происходит? Как это люди тогда переносили? Вернулись победителями, все в орденах... Григорий Бакланов: Ну и что? А любимыми кто стал? Любимыми и близкими власти стали те, кто был подальше от фронта, как правило. Сколько мерзавцев и подлецов в это время вырастало по карьерной линии! Вот, смотрите: получается странный цикл. После войны 1812 года, говорят, что офицеры наши, которые побывали за границей, принесли дух свободы. На мой взгляд, это не так. Они из подданных стали гражданами на полях сражений, на войне. Они ощутили, кто они. А через сорок лет, сорок лет удушения, как Блок говорил, что Пушкина не пуля убила, а отсутствие воздуха, через сорок лет разгром в Крымской войне. Позорнейший. И вот у нас вернулись тоже. Вернулись мы. Вы знаете, мы на войне разогнулись. Как она ни гнула к земле, знаете, ползком-ползком, иначе убьет. Разогнулись. Мы почувствовали, что да, мы защитили Родину, мы граждане. А ему, нашему гению всех времен и народов, нужны были подданные безгласные. И система продолжала работать. И примерно через сорок лет - Афганистан, поражение в Афганистане. Вот как это происходило. Постепенное удушение духа, воли. Превращение страны... не знаю даже во что. Александр Лукьяненко: Григорий Яковлевич, вы сейчас говорили о пересмотре истории. У меня вот такой вопрос. Какой, по-вашему, окажется Великая Отечественная война в сознании наших потомков? Григорий Бакланов: Вы знаете, война останется, я думаю, и в России, и на Украине одним из немногих свершений народа. Как бы она ни была трагична, но это будет великая дата. И чем дальше, тем больше. Потому что людям в своей истории нужно опираться на свершения не противоестественные, не античеловеческие, а, в общем-то, на человеческие подвиги. Я думаю, многое осыплется. Слушайте, из мифов нашего времени, 20 века, ни один не осуществился. И никто не будет вспоминать: "Ах, вот, коммунизм. Ах, вот, пятилетка эта". А вот война останется датой, которую уже не смоешь. Как 1812 года война. Там ведь тоже многое можно вспомнить, что было не так. А осталась она, укрепляет дух народа. Андрей Шарый: 9 мая как праздник останется, по-вашему? Или он уйдет вместе с теми, кто воевал в этой войне? Григорий Бакланов: Так ведь его же не было. Сталин запретил. Вы же не помните, то есть вы, наверное, не знаете, по возрасту. Сталин же его запретил. При Сталине не было 9 мая. Почему запретил? Да, наверное, потому что нет семьи, в которой в этот день бы не плакали. А о чем плакали? О том, кто по его вине остался на полях сражений. Он его запретил. А сейчас люди тоже со слезами на глазах, но, так или иначе, ощущают и свою историю. И то, что деды их сражались. Людям все-таки хочется помнить о своем народе и о своем времени что-то и основополагающее. Вот 9 мая - это одно из основополагающих. А будет праздноваться он или нет, ей Богу, это не так важно. Давайте встретимся! Андрей Шарый: Григорий Яковлевич, у меня вот какой вопрос. Одна ваша книга называется "Навеки девятнадцатилетние", и поколение ваше называется "поколением лейтенантов". И где-то я читал, довольно давно уже, что три человека из ста, ушедших на фронт, по-моему, 1922 года рождения, только возвращались. Сейчас тоже полно девятнадцатилетних, лейтенантов тоже довольно много в этой стране. У них другое понимание патриотизма, другое понимание ответственности перед своей страной. Как вы считаете, насколько изменилось понимание патриотизма, и что можно сделать в том случае, если это понимание не соответствует правильному пониманию, с вашей точки зрения? Григорий Бакланов: Характер войны. Там шли защищать родину. А сейчас войны, которые идут - и афганская, и вот война в Чечне. Разве может нынешний девятнадцатилетний относиться так к этим войнам, как мы относились к той войне? Насчет патриотизма. Вы знаете, я за всю войну не слышал ни от кого, что я "патриот". "Патриоты", наверное, были в тылу. Как говорили: "Он нужен Родине в тылу". А на фронте никто себе не сказал слова "Я - патриот". Воевали, погибали, делали главное дело, но так себя не называли. Кто первый стал кричать, что они патриоты? Ведь из этого же промысел сделали. Патриотизм - нормально, в каждом человеке. Как любовь к своей семье, как любовь к родине. Это очень объемное понятие - "Родина". Вот почему я не уехал из этой страны, например, хотя бывал во многих странах? И говорили мне: "А чего вы вот... у нас...?". Да потому, что я вот здесь могу жить, здесь я понимаю людей, здесь меня понимают, здесь не жизнь законов, а жизнь обычаев, та, которая мне близка. Вот так вот я могу жить. И без этого не могу жить. Ольга Кучкина: Есть что-то такое, что вам кажется завоеванием последнего времени? Григорий Бакланов: Ну, во-первых, завоеванием последнего времени я считаю то, что немножко успокоились бессмысленные страсти. Хотя постыдно видеть, как люди, которые на виду, вдруг меняют свои представления, как только замешивается денежный вопрос. Ольга Кучкина: Или когда возникает окрик начальственный. Тогда они быстро стелятся? Григорий Бакланов: Да. Вот в последних "Московских новостях" я прочитал, кто хочет опять создать Союз писателей. Все те же. Все те же, которые жили на горбу писателей, на горбу литературы. Постыднейшая история с переделом или попыткой захвата дач в Переделкино, где объединились и левые, и правые, и крайние, и Бог, знает кто, лишь бы захватить землю, которая стоит, ну, примерно, от 250 000 долларов и больше. И вдруг тут все смешались. Это постыдное. А вы знаете, радует то, что люди начинают распоряжаться собой и начинают (это уже не мое поколение, а более молодые), начинают понимать, что ни от правительства, ни от властей им не ждать подачки. И жить им от самих себя. Это очень трудно происходит в России. Вы знаете, вот война 1905 года. Говорят о многих причинах, почему мы потерпели поражение от японцев, но никто не вспоминает, что в 1760-х годах 18 века, не 19-го, когда у нас одновременно отменили крепостное право, а в Японии было введено обязательное всеобщее образование. Ольга Кучкина: Какие "ножницы", какая колоссальная разница! Григорий Бакланов: И мы удивлялись, откуда же такой современный флот и прочее? Из всей вот этой двухвековой истории люди начинают выходить свободными, по духу. Много их, не много? Я не знаю. Но они выходят, и вот это вот меня радует, что люди начинают надеяться на себя. Андрей Шарый: А этот процесс можно остановить, как вы считаете? Григорий Бакланов: Думаю, что нет. Для этого нет внешних причин. Это, собственно, единственный путь движения и спасения России. Александр Лукьяненко: Довольно часто (поскольку я все-таки принадлежу уже к другому поколению, то, которое вы назвали "новым"), очень часто от людей старшего возраста мне доводится слышать, что, мол, жалко, что нет Советского Союза, жалко, что развалилась большая страна. Скажу откровенно: мне это немного непонятно, поскольку я вырос уже в другой стране, я учил немного другую историю, и, по видимому, вы правы, я воспринимаю жизнь несколько по-иному. У вас жалости по поводу Союза нет? Григорий Бакланов: Нет. Александр Лукьяненко: По поводу вот той державы, которая победила в войне? Григорий Бакланов: Нет, у меня, конечно, когда Союз распался, мне это было, я вам скажу, не по сердцу. Все-таки я вырос в ней и воевал за нее, и все. Вы знаете, когда наши войска вошли в Афганистан, как раз так получилось, что у меня вечером собрались несколько товарищей, выпивали. И я сказал: "Вот оно, начало распада Советского Союза". Потому что тронули мусульманский мир. Я из этого исходил. Сейчас-то я знаю - и экономически это было неизбежно. Все это так, все я понимаю, но через это мне было пройти, конечно, тяжелее, чем вам. И не удивляйтесь, что люди примерно моего поколения к этому так относятся. Было, что жалеть. Андрей Шарый: И в завершение программы я попрошу, по традиции, моих коллег-журналистов подвести короткий итог беседы. Что, коллеги, вам показалось самым важным, значительным, о чем, наоборот, мы не успели поговорить? Ольга Кучкина: Можно я скажу о том, что мне показалось, что Григорий Яковлевич в потрясающе замечательной форме? Мы встречались, наверное, лет десять не виделись друг с другом, но - молодость не ушла. Память, ум - все совершенно прежние, острые и молодые. Это замечательный, мне кажется, пример и образец, может быть, для других людей. А мысль такая, что если ты работаешь, если ты думаешь, ты продолжаешь активно жить. Ты не стареешь. Александр Лукьяненко: Я хочу согласиться с коллегой. По-моему, Григорий Яковлевич это человек 21 века. Вот, по крайней мере, мне с ним намного интереснее общаться, чем с некоторыми своими сверстниками. Очень приятно, что в стране, где работаешь, столь много талантливых, ярких и жизнерадостных людей, которые могут давать столь трезвые и острые оценки. Мне было очень приятно общаться. Андрей Шарый: Я, Григорий Яковлевич, вчера прочитал две ваши повести, перечитал после, правда, довольно значительного перерыва. И я с радостью прислушался к самому себе и понял, что литература эта по-прежнему очень современная, это та литература, которую хорошо бы читать и нынешним девятнадцатилетним. Есть какие-то вещи, которые нужно пересмотреть, а есть какие-то вещи, которые пересмотру не подлежат. Но люди, к сожалению, которые имеют право и талант такие оценки вынести, они уходят. Поэтому я желаю вам здоровья. Я поздравляю вас с Днем Победы и надеюсь, что вы придете к нам еще раз! Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
