Оглавление
Поиск Эфир Сотрудники Архив Программы Новости
Радио СвободаРадио Свобода
Кризис
Террор
Кавказский кризис
Косовский кризис
Российские деньги
Выборы в России
Мнения читателей и слушателей
Архив
Российские информационные империи
Пушкину - 200 лет
Правительственные кризисы в России
Карта сервера и поиск по материалам Русской Службы
Информация об использовании материалов Русской Службы

12-04-98

Программы - С христианской точки зрения
Ведущий Яков Кротов

Яков Кротов:

Вы слушаете передачу "С христианской точки зрения". У микрофона Яков Кротов.

Этот выпуск нашей передачи будет посвящен проблеме мира. Того мира, который есть отсутствие войны. Того мира, о котором мечтают многие люди. Того мира, о котором много, может быть, даже слишком много говорили наши пастыри и архипастыри на протяжении последних десятилетий.

Я помню, какое это было испытание для прихожан в годы застоя, когда на Пасху начинали читать пасхальное приветствие, и там обязательно были скучнейшие, занудные абзацы про дело борьбы за мир, про то, какие несчастные люди во Вьетнаме и прочее. Все было верно, и все равно стоял ком в горле. Относились к этому со смирением, понимая, что людей заставили это написать, а мы вынуждены это выслушать, иначе не будет и этой церкви и так далее. А все-таки было очень противно.

И тогда же, в застой, когда христиан было немного, когда еще не было многочисленных изданий Евангелия, а в основном был Лео Токсиль с "Забавным Евангелием", в котором на самом деле мало чего забавного, - тогда, если встречался христианин с активным атеистом, то сразу начинался такой спор - с трудных мест Евангелия, логических противоречий. Вот - в Евангелии сказано, что Христос пришел, и тогда на земле установился мир и в человецех благоволение, - вы так на Рождество и поете. Но ведь тот же самый Христос сказал - не мир пришел я принести, но меч. Как это можно совместить? Значит, небось, Евангелие писали либо разные люди, либо один человек, но какой-то ужасно глупый - выбирайте, что вам лучше.

На самом деле это противоречие, конечно, есть. Более того, на самом деле есть более глобальное противоречие, но нужно знать историю, чтобы его разглядеть. Дело в том, что когда Спаситель появился на свет в Палестине, весь бассейн Средиземного моря находился в состоянии мира. Практически не велись войны, потому что все это завоевала Римская империя.

Жители этого уникального периода в истории Средиземноморья называли свой ареал тогдашний "Pax romana" - "римский мир", называли с радостью. После столетий и тысячелетий бесконечных войн - то Александр Македонский пройдет, то персы, то еще кто-нибудь - наступил период, когда по всему Средиземному морю можно было спокойно плавать, потому что Цезарь истребил пиратов. Когда можно было пешком пройти от Испании до Палестины, и тебя не ограбили бы, и дороги были хорошие.

И вот, в этом "римском мире" появился человек, который возмутил спокойствие, которого казнили для того, чтобы, как выразился один из палачей, не погиб весь народ, пусть лучше погибнет один человек. Христа распяли в интересах мира - и римского мира, и всех, кто его населял. Как же тогда из уст Иисуса раздались призывы к мечу? Как это можно соединить?

Говорит Николай Соломонов, пастор одной из протестантских общин Москвы.

Николай Соломонов:

Иисус пришел принести в мир не мир, не спокойствие, а войну, меч. Он пришел принести мир, и в тоже время он пришел разрушить все. И когда он придет второй раз, он окончательно разрушит все остальное.

Вот тут еще зависит много от характера человека. Если человек сам, ему, как говорится, все до фени, ему не нравится то, ему не нравится это, он просто сидит на своем месте, он тихий, скучный, серый, он никогда не будет нападать, никогда не будет в агрессии. Это может быть хорошая агрессия, это может быть плохая агрессия, но он никогда не будет жить в действительном смысле этого слова.

Но человек, который имеет убеждения, будет жить. Он, может быть, будет не так хорошо одет, он, может быть, не так будет всегда хорошо высказываться. К нему будет всегда масса претензий, но он живет. Все остальные просто существуют.

И если современная западная цивилизация выбирает сейчас способ существования... я даже не знаю... как хомяки в норе, или еще как-то, я даже их не называю - мыши, потому что мышь хоть что-то делает, они хоть трудятся, грызут, а хомяк наберет в свой рот зерен и сидит... Вот если западная цивилизация хочет идти по этому пути, то она будет разрушена вся, потому что придет обязательно сильный правитель, человек с убеждениями, будь то коммунист или христианин, или еще какой-то. И разрушится это у них, потому что они - люди без убеждений.

И кто стремятся поддержать внешний мир, никогда не сможет этого сделать. У человека должен быть внутренний мир, его внутренние убеждения дают ему этот мир. Больше никак не может быть. Если Европа не разрушится, то только за счет того, что она не потеряет хоть какие-то убеждения. А она вся стоит сейчас только на христианстве.

Яков Кротов:

Не случайно выходит на первый план проблема - а что такое мир, внешнее понятие или внутреннее состояние? Слишком часто именно для верующих людей важнее внутреннее, а не внешнее. И слишком часто даже верующий человек остается человеком, и наша духовность, как Тришкин кафтан... приходится выбирать - внутренний мир или внешний.

Пожалуй, именно этим понятие о мире в Ветхом Завете отличается от обычного понятия о мире. Для Библии, особенно для Ветхого Завета, мир - это не просто отсутствие войны. Это, в первую очередь, не отсутствие войны, мир - это прежде всего внутреннее, насыщенное состояние духа, который встретился со своим Творцом. Если человек встретил Бога, в душу приходит мир. Нет, тогда напрасно народы пекутся о мире, потому что даже если везде мир, а в душе пустота, то что стоит такой мир?..

Но и с этим рассуждением как-то ужасно не хочется соглашаться. Потому что неужели мир внешний не может быть без мира внутреннего? Почему Христос противопоставляет мир и войну, мир и меч? Замечу, кстати, что в подлиннике Евангелия говорится о ноже, и церковно-славянский перевод в данном случае точнее, потому что именно когда апостол Петр выхватил небольшой кинжал, нож, Иисус ему сказал: "Остановись, не защищай меня, если я захочу, придут легионы ангелов и разгонят и завоюют весь мир. Но взявший нож от ножа погибнет. Остановись".

И в то же самое время, за несколько лет до этого, в другой ситуации Иисус сказал - я пришел принести не мир, но меч. И что характерно, евангелисты включили в Новый Завет и одно изречение Христа, и другое. Не потому, что они не видели противоречия. Они видели, но им был дорог Христос и им было дорого каждое его слово, пускай противоречивое.

Но как возникает этот парадокс - не мир, но меч? Говорит Иван Лупандин, член редакционной коллегии Российской католической энциклопедии, которая сейчас готовится к изданию.

Иван Лупандин:

В "Апокалипсисе", книге Нового Завета, завершающей Новый Завет, есть очень интересное место тоже о мире и о войне, а именно, было сказано, что произошла война на небе между ангелами, темными и светлыми, добрыми и злыми, и сатана был низвержен с неба и сошел на землю в великой ярости.

Если действительно мы принимаем существование таких духов, так сказать, агрессивных, то естественно, что они будут и на земле создавать конфликты какие-то. И поэтому Христос говорит: услышите о войнах и о военных слухах, смотрите, не ужасайтесь, надлежит всему тому быть.

Что касается разделения, или меча, который принесет Христос, то это не обязательно должна быть какая-нибудь война. Это может быть разделение в самой семье - двое против троих и трое против двоих, и невестка со свекровью, и отец с сыном, и восстанут дети на родителей. Это может быть гражданская война типа того, что было у нас, в России. Здесь, я думаю, не обязательно речь идет именно о войне в таком... техническом плане.

А что касается войн, то отношение к ним Христа такое... ну, как бы надлежит тому быть. То есть он не призывает не ужасаться, но и как бы не думать, что после его пришествия наступит вечный мир немедленно. Когда во время вознесения апостолы спросили Иисуса, собираешься ли ты в ближайшее время устроить вот этот самый вечный мир, и то, что хотели евреи - устроить Израиль и его господство? Он говорит - нет, вам не дано и не надо вам знать те времена и сроки. Вы действуйте по своему плану, то есть проповедуйте.

Вот так я думаю, что проблема войны - не центральная в проповеди Иисуса, поэтому не нужно, мне кажется, интеллигентному читателю Евангелия переживать, что Христос не пацифист.

Яков Кротов:

Когда в Евангелии рассказывается о том, что ангелы при рождении господа Иисуса пели: "На земле мир", - это на самом деле цитата. И эта цитата предназначена для тех, кто идет ко Христу, хорошо зная Ветхий Завет. В Ветхом Завете, когда говорилось о Спасителе мира, часто подчеркивалось, что Мессия принесет на землю мир, шолом. И поэтому если при рождении Иисуса было вот это восклицание ангелов, значит, он и есть Спаситель.

Но как это узнать? Не подшить справку, что в такой-то момент в Палестине слышалось точно такое ангельское пение, - а вот вам и ноты. И сегодня, когда мы проповедуем Евангелие, нам ведь труднее, чем первым апостолам, потому что те проповедовали в мире, pax romana, в римском мире, где, по крайней мере, о христианах ничего не знали.

Сегодня о христианах знают. Знают, что у нас были крестовые походы, знают, что мы резали на Украине в 17 веке, знают, что мы резали в Голландии в 16 веке. Мы - я имею в виду всех - и протестантов, и православных, и католиков, потому что это - одно христианство. И сегодня, когда мы проповедуем Христа как спасителя от войн, от насилия, то, конечно, прежде всего спрашивают: ваш Иисус сказал, что он принес не мир, но меч, вот так оно и есть, и меч-то довольно увесистый. Где же исполнение пророчества? В чем оно заключается?

Об этом говорит Владимир Александров, преподаватель Нового Гуманитарного университета.

Владимир Александров:

Если мы будем говорить о пророчествах, то это известная вещь - что исполнилось то пророчество, что на землю наконец пришел мир как некоторое будущее только, а не сегодняшнее, как мир духовный, прежде всего. Ежели все будут во Христе, если церковь соединит всех, несмотря на все различия национальные, социальные и прочие, и если при этом все они будут находиться в отношениях правды и любви с Богом, в которого они поверили, вот тогда на земле будет мир.

А поскольку ни одно из этих условий не то, что не выполнено, а через две тысячи лет мы можем констатировать тяжелейший кризис этой религиозной системы, то о каком мире может идти речь? Вот мы считаем себя православными, мы берем в традицию Византию. Но насколько я помню, Константин Великий начал принимать христианство как религиозную систему (которая впоследствии стала государственной религиозной системой), во время битвы, если не ошибаюсь, в 1012 году. Вот, пожалуйста... так что помощь Христа ему была нужна не в войне духа, а в войне вполне земной.

Яков Кротов:

Современный западный мир - это довольно спокойная часть человечества. В Европе длится мир уже второе поколение. Конечно, это мир очень относительный, очень хрупкий, как мы знаем. Можно говорить о том, что это иллюзия, можно говорить о том, что это куплено ценой несчастья каких-то соседей, но факт остается фактом. Несчастья у соседей были всегда, и люди были всегда.

И все-таки современный мир спокойнее, и при этом он же наименее христианский и наименее религиозный из всех цивилизаций, которые известны историкам. Ну разве не обидно - мы, христиане, когда находились у кормила власти, все время воевали, и мира было мало. А теперь у власти сплошные атеисты, позитивисты и агностики. И что же - там, где они у власти, там относительно спокойно.

Еще раз скажу, все надо мерить в процентах. А в процентах то, чего добилась современная западная цивилизация, - все-таки это невероятно мирное состояние. Но тогда встает вопрос - благодаря чему? Потому что люди отказались от религиозных лозунгов, отказались от веры в Христа, которая так вот будоражит нервную систему и общество или почему-либо другому?

И здесь мы видим, что с точки зрения историка современный западный мир подошел к идее мира, начиная еще с десятого столетия, когда впервые в Западной Европе, на юге Франции, в Аквитании, Бургундии появилось движение, и движение это возглавляли именно христиане - епископы, монахи, - которые собирались на синоды, соборы и принимали решение о том, что устанавливается Божье перемирие: скажем, с утра воскресения до вечера вторника никто не имеет право обнажать меча.

Постепенно эта идея развилась в понятие Божьего мира, когда просто объявлялось, что целое сословие - духовное сословие, крестьян, пилигримов, - нельзя убивать во время военных действий. И постепенно, на протяжении тысячелетий вот это семя, брошенное христианскими епископами, богословами Запада в почву, дало такой замечательный всход - как современный европейский мир.

Откуда в недрах христианского мира и почему именно на Западе зародилось это стремление к миру? Говорит Владимир Александров.

Владимир Александров:

Поскольку в 10 веке они ожидают конца света. Они ожидают конца света в 1000 году, и возникает много разных течений - и самобичевание и прочее, и прочее, - и, естественно, к концу света надо приготовиться. Когда мы ожидали конца света в 1492 году, как известно, мы к этому времени отстраивали Кремль, мы тоже приуготовлялись и тоже хотели мирного существования, хотя не получалось. Поэтому в Европе и появилось такое движение.

Почему здесь это не возникло? Во-первых, возникало в этот момент, в конце 15 века, ощущение конца света в эпоху Ивана Грозного... были периоды, но это не совпадало с нашими внешнеполитическими ситуациями. В то время как раз идет освобождение от татар, централизованное государство начинает воевать и восстанавливать власть над той же Казанью, потому что нельзя не уничтожить тот центр, из которого исходило иго, не будет торжества того же самого христианства, кстати говоря.

Почему Европа начинает представляться таким миротворцем... Но ведь это же происходит значительно позже, тут колоссальный временной разрыв. Миротворцем, в лучшем случае, с 17 века, когда угасают религиозные войны, когда война перестает быть религиозной, в общем-то. Последняя религиозная война, Тридцатилетняя, кончилась в 1658 году.

Яков Кротов:

Когда мы смотрим документы католических богословов и епископов 11 столетия, то мы видим, что движение к миру зародилось на Западе не только потому, что ждали конца света... Конца света ждали, он не состоялся, можно было бы воевать опять.

Между тем, в постановлениях церковных синодов 11 столетия наоборот подчеркивалось, что в 1000 году от рождества Христова кончился экономический кризис, стала лучше погода, это действительно отмечают и историки климата, и именно поэтому люди решили отблагодарить Бога заботой о мире, посвятить свою землю миру Божьему.

И очень обидно - почему на Востоке моменты миротворчества были, конечно, но вот такого организованного движения не появилось? В чем отличие средневекового Востока, Византии, - от средневекового Запада? И с прискорбием мы видим, что отличие, как ни странно, только одно - восточное христианство было сильнее.

Византийская империя была бесконечно мощнее и сильнее, чем раздробленные западные королевства. А в 11 веке именно в тех регионах, где начиналось христианское движение за мир, вообще во многих исчезла королевская власть, наступила анархия, и вот ее противопоставили движению к Божьему миру.

Так что оказывается, что движение к миру сильнее, когда приходит хаос? А стремление восстановить порядок и держать этот порядок железной рукой политической ведет к тому, что у людей пропадает и необходимость искать мира? Зачем нужен внутренний, политический мир, если есть василевс, император, который и так все скрепляет, как обруч бочку?

Возможно ли, однако, и на Востоке движение миротворческое из христианских побуждений? И что может сделать христианин, будь он католик, протестант или православный, для достижения мира?

Яков Кротов:

Напоминаю, этот выпуск посвящен проблеме мира с христианской точки зрения. Проблема прежде всего в том, что с точки зрения многих христиан мир - это прежде всего духовное понятие, которое должно быть таким возвышенным, а что на земле - это царство греха, и здесь мира быть не может, потому что христианин должен противостоять злу.

И тогда начинается расхождение христианства со стремлением к миру. Ведь многие люди приходят ко Христу в поисках мира, а затем, обретя уже христианскую веру, становятся далеко не самыми приятными людьми - и в личном плане: они часто слишком взрывоопасны, и в плане политическом: говорят о христианстве, призывая к войне и борьбе. Почему так получается?

Эта проблема особенно остро стоит в нашем мире, в секулярном, где в основном преобладают неверующие люди, которые не хотят никакой религии и при этом живут достаточно спокойно и мирно, создав цивилизацию более миролюбивую, чем любая из известных в истории. И тут вдруг христианин, словно гвоздь в ботинке. Почему так получается?

Говорит Николая Соломонов, пастор одной из протестантских общин Москвы.

Николай Соломонов:

Я не против мира как такового. Я, например, против того, что сейчас творится в нашей стране. Это не мир, это просто разрушение нашего государства. Я против такого разрушения. Я за то, чтобы здесь был Божий порядок. Чтобы вместо воровства и взяточничества была честность. Чтобы вместо разгильдяйского отношения к труду была добросовестность. Я за это. Это христианские качества характера.

Но если человек не имеет убеждений, то человек не может жить. Человек без убеждений - мертвый человек, он - старик, он разрушен, он - никто. И он сам это в конце концов понимает. Он понимает это, он может что-то делать, но я знаю, что такой человек - мертвый человек. Вот он ходит, как человек, который внутри пуст. Для меня человек без убеждений - это пустой абсолютно человек.

Иисус говорил о людях, которые несут мир, в другом переводе - о людях, которые несут Евангелие. Как прекрасны многие благовествующие Евангелие, как они прекрасны, те люди, которые несут другим людям убеждения, которое разрушит их неверие, которое разрушит их сомнения, которое разрушит их страх.

Человек, который не имеет внутренних духовных убеждений, не может иметь мира в своем сердце. Если он не будет исполнять план Божий для его жизни, он не может иметь мира. Я не говорю о том, что все должны идти петь, но каждый человек должен жить.

И жизнь - это обязательно борьба. Мы сейчас пока живем здесь на земле, мы находимся в состоянии войны. Мы воины Христовы, мы постоянно воюем. Мы можем воевать с соседями, которые затопили нашу квартиру, мы можем воевать с ЖКО, мы можем воевать со всеми. Но это не означает, что мы не имеем мира внутри себя.

Яков Кротов:

Но если сосед воюет с ЖЭКом, я воюю с ЖЭКом, то чем же я, христианин, отличаюсь от своего соседа?

Николай Соломонов:

Есть определенные ограничения. Я не ругаюсь с ЖКО, как ругается мой сосед с ЖКО. Я, в отличие от соседа, не пью, не курю, не прелюбодействую, не ворую, я, в отличие от моего соседа, который может говорить: ну чем ты отличаешься от меня? - не делаю многих тех вещей, которые делает он и считает это вполне естественным. Для меня есть моральные принципы, законы и постановления, которые записаны в моем сердце.

Яков Кротов:

Хорошо, мы не пьем и не курим, это хорошо сравнительно с атеистами, но вот наши единоверцы, знаменитое движение меннонитов, возникшее в 16 столетии. Меннонитов гнали и протестанты, и католики, и в конце концов они выработали совершенно удивительное учение - отказываясь вообще при любых обстоятельствах брать в руки оружие, воевать когда бы то ни было.

И меннонитов было, кстати, очень много именно в России, куда они в результате гонения перебрались в 18 столетии и только в 20-30 годы меннонитов (поскольку, в основном, это были немцы) стали уже репрессировать и у нас. Удивительное движение. Что же это - нехристи, что ли, если они отказываются воевать?

Николай Соломонов:

Меннонитов я уважаю за их убеждения, они не будут стрелять, и я рад, что они не будут стрелять, и я тоже буду сомневаться перед тем, как мне стрелять или не стрелять.

Христианство отличается от буддизма, где там... нельзя убить букашку. Господь поставил человека владыкой на земле. Владыкой над птицами, владыкой над зверями, владыкой над всем, что есть на этом земном шаре. Как владыка, я имею право этим распоряжаться.

Другое дело, как я это буду делать. Если я это буду делать так, как хочет от меня Господь, то это истинное владычество. Если я буду владычествовать в ущерб другим... ну, не просто в ущерб другим... другие скажут - ну что ты мне всегда проповедуешь Евангелие?.. Ну, что ты мне всегда рассказываешь о Господе?.. Вот я хочу и буду напиваться, я хочу и буду делать то, что мне нравится. Мы не воюем, мы владычествуем.

Яков Кротов:

И, конечно, христианин не должен быть божьей коровкой, хотя, с другой стороны, почему? Почему бы и нет? А кто тогда должен быть божьей коровкой? И в конце концов ведь современная миротворческая система, современное искусство дипломатии, стоит на учении, которое в 17 веке выработал Хьюго Гроциус. Его знаменитый трактат "О праве войны и мира" лег в основу искусства западноевропейской дипломатии. Кстати, и сам термин "дипломатия" введен в оборот христианином, во всяком случае - кардиналом Ришелье.

Почему же Хьюго Гроциус (который, кстати, не был католиком, он бы протестант) стал заниматься проблемами войны и мира? И в чем значение трудов Хьюго Гроциуса и других богословов 17 века, - а было целое движение, они назывались иринисты, от греческого слова "ирина", то есть мир. Они разрабатывали проблему - как прекратить бесконечную войну (в Европе тогда шла Тридцатилетняя война), и как добиться установления в Европе - дальше они не заглядывали - системы мира? Почему они взялись за эту проблему, и почему все-таки, как мы видим, добились успеха?

Николай Соломонов:

Когда католическая и протестантская церковь враждовали между собой на протяжении целого столетия (ну, они в принципе и сейчас враждуют, но не так сильно выражено, как это было в 16 или 17 веке), то Господу нужно было как-то подготовить мирный план урегулирования всех конфликтов. И он воспользовался тогда протестантской церковью, как более прогрессивной в ряде направлений. Прогресс потом все католики себе взяли.

И не случайно то, что именно Хьюго Гроциус. Он сам был голландцем, голландцы - это нация была абсолютно протестантская которая много имела различных религиозный войн, различных религиозных формирований - и анабаптисты, и кальвинисты, и католики, и кого там только не было, весь спектр был. И это был Божий ответ на тот период, чтобы установить мирный порядок.

И потом это уже стало фундаментом для многих отраслей международного права, потому что Хьюго Гроциус сам был кальвинистом, и многие страны были тогда кальвинистскими странами, особенно те, которые основали Америку, нынешнюю, можно сказать, царицу мира, и так далее. Кальвинисты, которые уехали в Америку в результате гонения в Шотландии, и в Англии, в Ирландии, основали там, можно сказать, первое свободное государство, действительно свободное по веротерпимости, свободное от религиозных войн, свободное в отношении многих аспектов жизни, и это потом перешло на всю мировую систему. Если бы это сделал католик, это никуда бы не перешло, и никто бы не стал слушать.

Яков Кротов:

Почему в 17 веке движение богословов-иринистов, соединившись с дипломатическими достижениями, с появлением самого искусства дипломатии (напомню, термин изобрел кардинал Ришелье), - почему в Западной Европе постепенно начала формироваться такая система мира, система заключения разнообразных договоров, союзов, сперва военных, потом в защиту мира, которые в результате к нашим дням привела все-таки к определенной системе равновесия?.. Хотя еще раз скажу: все страшно относительно, а иногда просто страшно. И почему такое движение не появилось и не добилось успеха на Востоке?

Иван Лупандин:

Вы упомянули Ришелье. А все-таки Ришелье - это уже 17 век, насколько я помню. Все-таки от 11 века, от Клевонского собора, или от начала 13 века, от времен альбигойских войн и разгрома Константинополя, до 17 века, прошло пять веков. Это века европейских университетов, где изучалось все-таки и право. Сначала божественное право. Потом изучалось гражданское право и право международное.

И вот в рамках, наверное, этой дисциплины, сначала весьма схоластической, стала развиваться вот эта вот самая дипломатия. То есть некое искусство, позволяющее народам договариваться друг с другом. Вот Ришелье очень искусно это делал. Он сумел так сделать, чтобы Франция выступила в Тридцатилетней войне, которая имела конфессиональный характер, а Франция все-таки была католической, сам Ришелье был кардинал.

Тем не менее Франция успела выступить и на стороне протестантов, и на стороне католиков. То есть когда нужно было - поддерживать то ту, то другую сторону. Ришелье был человек вполне беспринципный. Макиавелли тоже, наверное, много говорил о дипломатии... не знаю, может быть, не он изобрел это слово, но он тоже говорил об искусстве правления. Я не думаю, что это хорошее слово - "дипломатия". Это может быть очень коварное слово.

Яков Кротов:

Действительно, с точки зрения многих православных, да с точки зрения просто современного русского языка, "дипломатия" - часто слово нехорошее. "Дипломат" - всегда словно в кавычках произносится, как адвокат - человек, который не скажет правды, дипломатничает, притворяется, а по-нашему, по-православному: ну чего там мелочиться, следить, где линия Керзона, тут такой регион, тут такой регион... что там по национальным квартирам устанавливать порядок, давайте, ребята, устроим одно большое общежитие человеческое и на земле сольемся в экстазе. Пусть во всем мире будет мир. Вот это вот по-нашему, а получается почему-то все война. Есть ли тогда источник для миротворчества в восточной духовности, с ее пренебрежительным отношением к искусству дипломатии?

Иван Лупандин:

Я боюсь, что восточной духовности очень свойственен максимализм. Вот вспомните Максима Грека, который призывал князя Василия Третьего, а потом и Ивана Грозного, войной пойти на турков и отнять Константинополь. И протопоп Аввакум тоже призывал, даже в каком-то смысле к насилию, чтобы установить старую веру. И это проявилось в восстании Пугачева, старообрядческая некая агрессивность.

Действительно, есть некий максимализм. Или по Христу, или никак. Раз не получается по-христиански, значит, тогда умрем, братцы, за Святую Русь. Мечта о Святой Софии ведь в общем-то и вовлекла нас в первую мировую войну, когда нам пообещала Антанта, что в случае победы мы получим проливы. Это, конечно, такая заманчивая мечта - как бы третий Рим освобождает Рим второй, это, конечно, была приманка.

Я считаю, что нельзя было на нее "клевать". Все-таки Россия не выдержала. Она, в общем-то, сломалась. Эти три года войны, огромные жертвы, огромное экономическое бремя, - все это привело к конфликту.

Или тот же максималист Толстой: уж если мир, так перекуем меча на орала тут же... И вот я даже читал в проповедях священника православного Ивана Восторгова, который как бы издевается немножко над Толстым, приводя такой пример. Во время русско-японской войны какой-то офицер, увидев японцев, вышел к ним без оружия, чуть ли не с белым флагом, сказав, что он толстовец по убеждению, он сдает оружие и воевать с японцами не будет, что вызвало огромное презрение и непонимание у японцев. Они просто подумали, что человек - трус. То есть японцы не были готовы к этому.

А вот я не разделяю точку зрения Восторгова. Мне кажется, что здесь был какой-то идеализм русский, даже у того офицера-толстовца. Мне бы даже было интересно узнать, чем это все кончилось.

Яков Кротов:

Конечно, интересно знать, что стало с тем офицером. А ответ-то очень простой - умер, как умерли и те японцы, которые над ним смеялись, как умерли и те, кто отчаянно защищал свою жизнь и жизнь своих близких.

Преподобного Амвросия Оптинского часто спрашивали нервные дамы: батюшка, батюшка, что будет? А он отвечал: а то и будет, что нас не будет. И когда вот об этом подумаешь, когда ставишь жизнь свою, других людей, - в такую перспективу, то действительно опускаются руки - зачем брать меч, стоит ли?

Я думаю, что хотя бы с этой позиции возможен православный пацифизм, христианский пацифизм. Да и толстовство в первую мировую войну многие наши замечательные православные богословы, мыслители обличали, говоря, что это все рационализм, это все засушили жизнь, а правда жизни в том, что война - это гроза, она взбадривает дух.

Но потом, как грянула революция, выяснилось, как война взбадривает дух. И те из наших богословов, которые дожили до второй мировой войны, во время нее уже писали намного аккуратнее и осторожнее.

И Николай Бердяев, например, подчеркивал, что толстовство оболгано. Что на самом деле те православные, которые отвергают толстовство, не столько не любят Толстова, сколько не любят молиться, сколько не любят Бога и не верят в его силу. Потому что если бы мы действительно верили в силу Божию, то мы бы не плавали на броненосцах, а пошли бы пешком по морю, неся людям весть о Христе. А пока мы залезаем в миноносец, у нас не получится ходить по воде.

Настоящая молитва о мире, а это и есть миротворчество, возможна только тогда, когда от всех других средств в достижении мира совершенно отказался и надеешься только на Бога, не на себя, не на свою силу, не на силу государства. Какова же точка зрения восточного христианства на мир? И, кстати, почему именно в русском языке слово "мир" обладает таким двойным смыслом? Ведь в большинстве языков Западной Европы, начиная с латыни и греческого, все обстоит по-другому?

Иван Лупандин:

Раньше было одно слово - мир, которое означало две вещи - мир как вселенная и мир как душевное состояние, тот самый покой. И в этом есть великий смысл, потому что славяне представляли себе миром то, что по-латыни римляне называли mundus, а греки - "космос", как некое мирное устроение в смысле покоя. Потому что в латинском языке, конечно, эти слова предельно разведены - mundus и pax, а в греческом тоже - "ирина" и "космос", там даже никаких пересечений.

Вдруг в славянском мы обнаруживаем в переводе Кирилла и Мефодия слово "мир" передает и греческое "космос". Например, "Бог так возлюбил мир", - там на греческом "космос", здесь переводится "мир", и с другой стороны, "Мир мой даю вам". В России, наверное, действительно понимался мир как какое-то и душевное состояние, и вместе с тем, видимо, замысел был, чтобы мир был во всем мире, отсюда лозунг коммунистов, который я еще помню - "Миру мир".

Потом, в какой-то момент, когда стали использовать заимствованный из украинского языка или из польского эту букву с точкой, и вот тогда появился "Война и мiр" Толстого, где "мир" написан с точкой, и предполагается, что это состояние не военное, а замиренное, ну тогда действительно что-то... попытались как-то развести эти два слова, но это в эпоху синодальную, скажем так, я не знаю нового времени. А во времена Кирилла и Мефодия это было одно слово.

Яков Кротов:

Как может быть христианин миротворцем?

Владимир Александров:

Миротворческая деятельность - это в себе самом. Миротворческая деятельность - это в своей семье. Это очень такое вот... апостольская деятельность - это деятельность для святых, а большинство людей и христианами-то назвать трудно, уж какие мы святые...

Только вот очень небольшой ареал миротворческий может быть. Он очень... это поле как бы для каждого человека - оно очень узкое. Но если реально, если есть какие-то реальные шаги внутри себя, в своей семье, то этот мир выливается вот в этот секулярный мир, поскольку такие христиане и являются свидетелями того, что христианство существует, что христиане есть. В этом их миротворческая деятельность, больше ни в чем.

Яков Кротов:

Когда мы обращаемся к опыту любой христианской традиции, будь то протестантской, православной или католической, мы видим, что там не только кровь и зверства. Мы видим, что стержнем этой традиции, тем, благодаря чему это существует, является стремление к миру и умение установить мир. Все-таки это было.

Если говорить о нашей русской православной традиции, к которой я имею наглость относить и себя, то, конечно, нельзя не вспомнить - прозвание императора Александра Третьего - "Миротворец". Его сын, Николай Второй, был инициатором предложений о создании такой системы мира в Европе, из которой впоследствии выросла Лига наций, ООН. А уж это был, конечно, православный человек.

Здесь для православной христианской традиции, как и для любой другой, важно понять - да, я как человек создан, чтобы повелевать миром, чтобы поддерживать порядок в мире. И поэтому у меня есть мощь, есть сила. Но поскольку я грешный человек, и поскольку мир грешный, я должен не больше махать мечом, а меньше. Я не имею право пускать в дело ту силу, которой я обладаю, даже если сердце и разум подсказывает, что надо. Вот по-животному - я должен защитить свою невесту, если на нее нападает насильник, я должен защитить свою страну. А по-христиански - руки опускаются.

Сам Христос, царь мира, мог бы и должен был бы, по-человечески рассуждая, прийти и установить здесь такой мир, чтобы у всех зубы скрипели. А он приходит в облике раба, в облике совершенно бессильного человека. Значит, что же остается? Нету настоящего мира. Есть только мир внутренний? Но этого так мало...

И главное, когда есть сила - как остановить эту свою силу? Как добиться мира? Я думаю, что здесь христианство дает совершенно уникальный в сущности ответ. Потому что христианство - это не просто вера в Бога, не просто вера в распятого Бога. Христианство - это вера в Воскресение.

Если мы веруем в воскресение Христа, значит, я верую, что Бог воскресит меня и спросит: зачем ты убил другого человека? Чтобы помочь третьему - это не причина. Я же так не поступил, скажет мне Христос. Если я верую в Воскресение, я могу и потерпеть, потому что я знаю, что ближний... и он воскреснет, если убит неправедно.

Если я верую в Воскресение... что я буду убивать противника, его воскресит Христос и впустит в царство Божие, и я там буду с ним на одной лужайке? Как то возможно? Кто согласится войти в царство Божие с Гитлером? Боюсь, что мало кто... но мы же не можем диктовать Христу, кого впустить, кого нет.

И здесь христианин оказывается в поразительно бессильном, глупом, юродивом, говоря языком христианской православной традиции, положении. А что делать? Но если есть Воскресение, то есть и настоящий, полноценный мир. И не тот мир, который достигается силой, насилием, земными средствами.



ОглавлениеНовостиПрограммыРасписаниеЭфирСотрудникиАрхивЧастотыПоиск
© 1999 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены.
Обратная Связь