Атлантический дневник

Поговорим о свободе. Не о фиктивной "внутренней", которая спасает нон-конформиста в тоталитарном мраке, а о самой обычной, повседневной. О свободе, которой может воспользоваться любой и каждый, не претендуя на сверхъестественное духовное развитие.

В этом обыденном смысле человек свободен, когда он имеет право на любой поступок, не запрещенный законом или негласными общественными уложениями. Законы могут быть суровыми или либеральными, общество - толерантным или нетерпимым. Ограничения, которые общество накладывает на поведение человека, можно в широком смысле считать цензурой.

Мое поколение, выросшее при советской власти, привыкло к более узкому определению цензуры, понимая ее как контроль над мнениями. Но мнения неотделимы от поступков, иначе они ничего не стоят. Человек, не веривший в торжество коммунизма, но исправно плативший партвзносы, как раз и был одной из главных опор советского общества. Если я втайне осуждаю воровство, но при этом, как и все, понемногу приворовываю, мое осуждение совершенно фиктивно, и моей "внутренней свободе" грош цена. Чем полнее контроль власти над поступками людей, тем сильнее цензура - точнее ни измерить.

Цензура существовала всегда и везде, в любой стране - все дело в степени. В Германии запрещена нацистская идеология и даже ее символика. В Великобритании, этом традиционном бастионе свободы, правительство вправе пресекать публикации, угрожающие, на его взгляд, национальной безопасности. Во Франции можно предстать перед судом за оскорбительные высказывания в адрес президента республики.

В Соединенных Штатах Америки этих ограничений нет, и перечисленные поступки там вполне законны. Конституционная поправка запрещает принимать любые законы, ограничивающие свободу слова. Тем не менее, ограничения, то есть цензура в самом широком смысле, существуют и здесь, их установил Верховный Суд в процессе многолетнего толкования Конституции. Защита свободы слова не распространяется на такие выступления и поступки, в которых можно усмотреть "несомненную и очевидную опасность". Так например, можно считать, что капиталистический строй порочен и неисправим изнутри, и единственное средство против него - революция. Однако прямой призыв к насильственному свержению государственного строя уже не подпадает под конституционную защиту и может рассматриваться как уголовное преступление.

Человеку, которого в свое время одна неосторожная шутка могла забросить в Мордовию или на Колыму, такие ограничения могут показаться минимальными, а применение к ним термина "цензура" - профанацией. Свобода слова, как и все в природе, имеет свои пределы, и похоже, что здесь они достигнуты. Более того, есть люди, которым кажется, что пределы раздвинуты слишком широко. В США раздаются голоса в защиту цензуры.

В журнале "Уикли стандард", одном из самых влиятельных консервативных еженедельников Америки, опубликована статья профессора политической философии Дэвида Лоуэнталя "Аргумент в пользу цензуры".

"Сегодня довод в пользу регулирования средств массовой информации основывается на нескольких предпосылках. Во-первых, эти средства представляют собой ведущую просветительную силу в стране. Во-вторых, их влияние большей частью пагубно, оно подрывает образование молодежи в школах, церквах и синагогах и качества, необходимые зрелым гражданам цивилизованной республики. В-третьих, правительство - и только правительство - имеет шанс остановить этот процесс упадка. Аргумент, который необходимо преодолеть, заключается в том, что цензура опасна, неэффективна, неконституционна и несовместима с либеральной демократией".

Как видно даже из этой короткой цитаты, журнал публикует статью с целью спровоцировать полемику, и даже сам автор осознает почти непреодолимую трудность своей миссии. Но с какой стати вообще все это затевать? Зачем сытым и здоровым проповедовать голод и мор?

В июле этого года группа американских граждан, в том числе такие видные столпы общества как бывший президент Джимми Картер, бывший губернатор штата Нью-Йорк Марио Куомо и лауреат Нобелевской премии мира Эли Визел, подписали так называемый "Призыв к Голливуду". В нем они выразили тревогу по поводу "все более токсичной популярной культуры" и, указав на такие примеры как массовое убийство школьников в городе Литлтон в штате Колорадо, призвали шоу-бизнес сделать "скромные шаги в направлении сдержанности" и умерить прославление насилия и секса в фильмах, телевидении и звукозаписи.

Подобные призывы не раз раздавались и раньше, в том числе от самого президента Клинтона. Реакция Голливуда и других отраслей шоу-бизнеса была до сих пор уклончивой. Во-первых, сразу раздаются протесты со ссылкой на первую поправку к Конституции - именно ту, которая гарантирует свободу слова. Во-вторых, продюсеры утверждают, что обвинители переворачивают реальность с ног на голову: секс и насилие занимают все больше места в развлекательной продукции именно потому, что пользуются массовым спросом.

Дэвид Лоуэнталь говорит о средствах массовой информации, но имеет в виду только кино, телевидение и звукозапись. Практические мотивы такого разделения понятны: невозможно себе представить даже самую полемическую попытку предложить цензуру американской печати. Хотя репутация журналистов в опросах общественного мнения в последнее время резко упала, свободная печать по-прежнему считается одним из главных устоев либерально-демократического общества. Кино, телевидение и звукозапись в известной степени регулируются уже существующими законами, и поэтому можно сделать вид, что просто пытаешься довести действующие правила до логического конца.

И тем не менее, предложение Лоуэнталя, какими бы благими мотивами оно ни диктовалось, вызывает шок и изумление. Во-первых, оно коренным образом противоречит не только букве, но и духу Конституции, и не осуществимо иначе, чем посредством радикального изменения всех устоев американского общества. Во-вторых, в нем нет никаких указаний на меры ограничения предлагаемой цензуры, без которых она неизбежно приведет к идеологической диктатуре неподконтрольного меньшинства. В-третьих, и это можно сказать со вздохом облегчения, автор не предлагает, и видимо не в состоянии предложить, никаких конкретных мер реализации своего проекта.

Нынешнюю ситуацию автор описывает в самых мрачных тонах.

"Положение неуклонно ухудшается. Голливуд, представляющий собой одну из самых мощных отраслей в нашей стране, судя по всему пребывает в одинаковом восторге и по поводу своих прибылей, и в отношении своих художественных притязаний. Нет никаких признаков, что он намеревается отреагировать ни на опасения родителей за своих детей, ни на тревогу граждан республики. В лучшем случае шоу-бизнес, обернувшись, как плащом, первой поправкой, перетасовывает возрастные рейтинги фильмов и продолжает спуск по наклонной. Куда эффективнее, чем вежливая просьба о "скромных шагах в направлении сдержанности", были бы резкие и реалистичные угрозы, за которыми последовали бы штатные и федеральные законы".

Но позвольте пару вопросов, так сказать, из кинозала. С какой целью эта кучка негодяев, изображенных Лоуэнталем с такой художественной силой, развращает зрителей? И кто, собственно говоря, смотрит эту пропаганду насилия и секса, как не миллионы упомянутых граждан республики? Если уж называть вещи своими именами, пропагандой занимается сам профессор Лоуэнталь, а безымянные бизнесмены, которых он обличает, заняты исключительно бизнесом, производством и сбытом товара. Если бы граждане республики предпочитали экранизации Шекспира или библейских сюжетов, не подлежит сомнению, что такой спрос был бы незамедлительно удовлетворен. Но такой просвещенный спрос, к сожалению, невелик, и если заглянуть в пункты проката видеокассет, где люди осуществляют свой выбор без стыдливой оглядки, можно убедиться, что самым ходовым жанром сейчас являются порнографические фильмы.

В действительности под "гражданами республики" Лоуэнталь имеет в виду не средних представителей населения, а избранных и авторитетных.

"Кто будет осуществлять цензуру? В прежние монархические времена цензором был чиновник, которого назначал король. Его тайные постановления не было возможности обжаловать... Когда-то цензоров нередко выбирали из числа сравнительно неизвестных людей. Сегодня мы могли бы призвать наших самых видных граждан - вроде тех, которые подписали... "Призыв к Голливуду" - исполнять обязанности цензоров, коль скоро мы осознали, сколь важна их функция... В нашей почти привередливой правовой системе их решения - в противоположность решениям цензоров прежних времен - будут приниматься на основании закона, контролироваться и подлежать пересмотру в суде более высокой инстанции".

Дэвид Лоуэнталь безусловно сознает, насколько странно звучит его призыв в современном американском социально-правовом контексте, и апеллирует к мнениям отцов-основателей. Он утверждает, что формулируя основные конституционные свободы, они вовсе не имели в виду свободу разнузданности и скабрезности, и нарушения общественной морали в их времена подлежали наказанию. Беспомощность таких аргументов очевидна, если вспомнить, что наказанию, и часто исключительно суровому, подлежали такие преступления как супружеская измена, гомосексуализм и вообще половые отношения, отклоняющиеся от ортодоксальной позиции. В то же время война, например, рассматривалась как естественный способ социального поведения, а один из отцов-основателей, Александр Гамильтон, был убит на дуэли. Неужели "граждане республики" действительно хотят вернуться в это замечательное прошлое?

Возможно ли либерально-демократическое общество, в котором существует цензура? Не только возможно, но, как мы уже видели, общества без цензуры вообще не бывает. Тем не менее, одно дело - цензура, и совсем другое - цензор. Тот факт, что в ФРГ запрещена пропаганда нацистских идей и символики вовсе не означает, что в стране есть институт штатных досмотрщиков. Человек, нарушивший закон, отвечает перед судом.

Кроме того, Соединенные Штаты по праву гордятся своей первой поправкой к Конституции, которая обеспечивает гражданам почти беспрецедентную свободу слова. То, что предлагает Дэвид Лоуэнталь, не просто сотрет разницу между более и менее свободными демократиями, но отбросит страну на два с половиной столетия назад: напомним, что цензуры не было и при Джордже Вашингтоне.

Журнал "Уикли стандард", в котором опубликована статья Лоуэнталя, поместил в том же номере посвященную ей дискуссию. Участник этой дискуссии, бывший сотрудник администрации президента Буша Уильям Беннет - один из тех, кто подписал "Призыв к Голливуду". Разделяя беспокойство Лоуэнталя по поводу тлетворного влияния массовой видеопродукции, он тем не менее наотрез отвергает его предложение.

"Несколько лет назад я выступил с речью в Голливуде: в которой сказал: "Я не хочу, чтобы эту проблему решало правительство. Я не сторонник цензуры. Я был и остаюсь абсолютистом первой поправки". С тех практически при любой оказии... я подтверждал это свое убеждение. Цензура под эгидой правительства,.. каков бы ни был ее конституционный статус, не является тем методом, которым можно прочистить наши культурные вентиляционные трубы. Почему? По множеству причин. Кто, скажите на милость, захочет служить в цензурном совете? Подозреваю, что практически никто из тех людей, которых упоминает Лоуэнталь, из подписавших "Призыв к Голливуду". Кому будет подчиняться этот совет? Как он будет осуществлять свою власть? Торопливые ответы профессора Лоуэнталя на эти вопросы вызывают у меня больше сомнений, чем уверенности".

И это - далеко не праздные сомнения. В демократических обществах профессия цензора пользуется примерно такой же популярностью, как профессия палача. Согласиться на такую должность, а тем более пойти на нее добровольцем - значит покрыть себя несмываемым позором в глазах нации и тем самым, как ни парадоксально, полностью себя в этой функции дисквалифицировать. Вспомним, что Лоуэнталь прочит на должность стражей морали самых авторитетных граждан.

Кроме того, среди людей, подписавших "Призыв к Голливуду", нет ни одного представителя творческих профессий. И это не случайность: какой художник, даже из самых возвышенных побуждений, станет требовать ограничения собственной свободы? В результате вершить суд в вопросах искусства, пусть даже популярного, будут люди, чей авторитет заведомо никакого отношения к искусству не имеет. Можно возразить, что речь идет скорее о морали, чем об искусстве. Правомочен ли, к примеру, бывший президент страны быть арбитром нравственности для ее граждан? Ответ не очевиден.

Но если авторитеты не согласятся, кто пойдет в цензоры? Вот что думает другой участник дискуссии, профессор Корнельского университета Джереми Рабкин:

"В отсутствие цензоров с высоким личным престижем мы получим совершенно иной класс досмотрщиков. Людьми, которые будут готовы взяться за такую работу, окажутся идеологи - большей частью левые сумасброды, может быть религиозные правые, но наверняка идеологи. Позиция Лоуэнталя практически гарантирует такой исход.

Он хочет пойти дальше простого подавления порнографии и подавлять интригующее изложение пагубных идей. Он хочет отринуть стандарт "несомненной и очевидной опасности", чтобы иметь возможность подавлять материалы с вредной "тенденцией", даже если их конкретные последствия неясны. Кто кроме идеолога может испытывать уверенность в столь отдаленных тенденциях?".

Претензии Дэвида Лоуэнталя, несмотря на их специфическую формулировку, в действительности адресованы не современному американскому обществу. Судя по всему, он не в восторге от либеральной демократии как таковой. Один из главных принципов этого типа общественного устройства заключается в том, чтобы не допустить господства отдельного класса, сословия или идеологической группы над другими, не дать одной группе граждан диктовать условия другой, ссылаясь то ли на свое знатное происхождение, то ли на имущественное положение, то ли на образованность и просвещенность. И демократия, и либерализм по определению распространяются на всех членов общества, в противном случае они останутся лицемерными лозунгами. При желании демократической терминологией можно легко прикрыть любовь к олигархии или даже диктатуре.

Если бы я хоть отчасти разделял экстремистские воззрения профессора Ловенталя, моя повестка дня была бы несколько иной. Я бы отдал приоритет в моих полицейских грезах не борьбе с порнографией или пропагандой насилия, а обязательному, под надзором государства, преподаванию в школах теории эволюции как единственного научного объяснения происхождения жизни на земле. Пока что выходит не по-моему, и совет по образованию штата Канзас рекомендовал учителям не входить в слишком подробные разъяснения нашего родства с обезьяной. Легко показать, что множество людей, в том числе вполне авторитетных и блистательно образованных, усматривают симптомы упадка в обществе совсем не там, где их видит автор статьи в "Уикли стандарт". Его позиция - это всего лишь идеология, прикрытая флером плюрализма.

Но как же быть с "Посланием к Голливуду"? Оно было мотивировано искренней тревогой по поводу положения в обществе, и в центре внимания была не порнография, столь раздражающая Лоуэнталя, а именно пропаганда насилия. Напомню, что этот род пропаганды никогда и ни в какие времена не ограничивался, и ссылки на отцов-основателей здесь бесполезны.

События в литтлтонской школе, многократно показанные по телевидению, взволновали всю Америку, и призывы к сдерживанию насилия в видеопродукции и звукозаписи вполне объяснимы. Но если взглянуть на голую статистику, картина выходит не столь эмоциональная и, главное, не столь тревожная. Уровень преступности в Соединенных Штатах за последние годы неуклонно снижается, и уже упал до показателей начала шестидесятых годов. Но что еще любопытнее, это касается также уровня преступности в американских школах. Несмотря на случай в Литтлтоне и другие подобные эпизоды, привлекшие внимание прессы и телевидения, общее число американских школьников, ставших жертвами преступлений, в этом году ниже, чем в прошлом.

Справедливости ради отметим, что Дэвид Лоуэнталь ведет свой крестовый поход против нравственного оскудения общества уже не первый год, и опубликовал целую книгу с выпадами против пресловутой первой поправки. Но его доводы, как и аргументы ненавистного ему телевидения, остаются чисто эмоциональными. Если бы дело касалось просто статистики огнестрельных убийств, можно было бы задать вопрос: почему он выступает против первой поправки, то есть свободы слова, а не против второй, гарантирующей гражданам право на огнестрельное оружие? Но речь, как мы знаем, идет о такой трудноисчислимой субстанции, как общественная мораль, и о защите детей от нравственной порчи.

Спорить трудно, многие из гласных и негласных табу, существовавших в шоу-бизнесе еще лет двадцать назад, сейчас поколеблены. Тем не менее, стороннему наблюдателю видно, что американские дети еще и по сей день защищены от пропаганды секса куда надежнее, чем их сверстники во многих европейских странах, в которых, тем не менее, не раздаются призывы к цензуре. Система возрастных рейтингов в кино и на телевидении в Америке строже, чем, скажем, в Германии или Франции, а печатная продукция с сомнительными иллюстрациями совсем не так наглядна и легко доступна, как в Европе.

Что касается пресловутых фильмов с подробными убийствами и другими видами насилия, они популярны во всем мире, и большая часть голливудской выручки поступает из-за рубежа. Тем не менее, уровень преступности в Бельгии или Швеции как был, так и остается ниже, чем в США. Не исключено, что врачеватели общественной морали ищут причин порчи совсем не там, где следует, и руководят тем, что им не поручали. Многим из нас хорошо известно, что получается, когда воспитание детей изымается из частных рук и переходит в ведение государства - воспитание затягивается на всю жизнь, а дети никогда не вырастают.

Рецепты Дэвида Лоуэнталя категорически неприемлемы потому, что предусматривают диктат просвещенного меньшинства. Демократия - это равные шансы для всех и права, к которым ни гарвардский диплом, ни профессорское звание ничего не добавляют. Демократия - это самый крупный компромисс в истории человечества. В результате компромисса никто не получает сколько хочет. Первая поправка к Конституции предоставила профессору Лоуэнталю право свободно излагать свои мысли, маскируя идеологию под социальную озабоченность, но она же лишает его права затыкать рот другим, на его взгляд менее развитым согражданам.

Надвигается конец тысячелетия, и всех тянет подбивать итоги: что можно считать высшим достижением человечества за минувшие десять столетий? Кому-то милее полет на Луну, другой называет изобретение сена, позволившего заселить северные территории. Мой кандидат - три строчки из официального документа:

"Конгресс не должен принимать законов по установлению религии или запрещению ее свободного проявления; или ограничивающих свободу слова или печати, или право людей на мирные собрания и на ходатайство к правительству об удовлетворении претензий".