На нашем календаре год 92-й. Передышка — если можно называть передышкой мгновенное обнищание всех вкладчиков, многомиллионную армию безработных и псевдосуд над КПСС. И все же — политический перерыв между поворотными 91-м и 93-м годами. Время оглянуться и подвести итоги горбачевскому наследию. У микрофона в нашей мюнхенской студии публицист Лев Тимофеев.

Сегодня, с кем ни заговоришь, в очереди ли, в электричке или на автобусной остановке, тебе любой, хоть юная школьница, хоть каждая бабка-пенсионерка сразу объяснит, что, кроме явной, всем очевидной, как бы даже специально предъявленной картины политической жизни в России и в других государствах на территории бывшего СССР, существует иная, скрытая интрига политических событий, недоступная общественному вниманию и контролю. Недоверие к руководителям, подозрение в тайных связях, коррупции и неискренности настолько распространены, что уже сами по себе, независимо от того, насколько они истинны в каждом конкретном случае, влияют на расстановку политических сил и угрожают стабильности власти. И в Москве, и в Киеве, и в Тбилиси. Особенно теперь, когда народ крайне обнищал, озлобился, и готов найти виновного в любом представителе власти. В декабре 1991 года, в последний день перед отставкой президента Горбачева в Москве состоялась его долгая 9-ти часовая беседа с Ельциным. Два президента съехались для передачи информации о тайных нитях власти, о тайных структурах, о секретных связях. "После этой встречи мне захотелось пойти и помыться", — в тот же день заявил Ельцин, едва появившись перед журналистами. Его слова были переданы всеми программами теленовостей. Но ничего конкретного о содержании переговоров ни в тот день, ни после сказано не было. Тайны и сегодня остаются тайнами. До сих пор в тени истинные механизмы путча 19 августа. Еще большей тайной является, пожалуй, природа сентябрьской нерешительности победивших демократов. Именно тогда было безнадежно утрачено время для реформ. И сегодня еще не начата и неизвестно когда начнется тогда еще ожидавшаяся широкая приватизация. До сих пор не вполне ясен механизм состоявшегося распада Союза, мотивы деятельности политиков, конечные цели, исполнительные структуры, а во многих случаях и истинные исполнители остаются в тени. Большинство руководящих коммунистов отказалось от коммунистической доктрины, но, похоже, сделали все возможное, чтобы сохранить все тайные структуры власти. Какое же государство будет воссоздано на этой основе?

Какие исторические аналогии напрашиваются весной 92-го года? Очерк Абдурахмана Авторханова читает Денис Пекарев.

Большевистская революция 17 года повторила Великую французскую революцию 1789 года. Русские якобинцы и большевики во всем повторяли французских якобинцев. Но только в глобальном масштабе. Русская демократия наших дней повторяет ошибки февральской демократии 17 года. Горбачев повторял по своей нерешительности ошибки Керенского, Ельцин повторяет ошибки Горбачева. Даже кризисная ситуация в России во многом сходна с той ситуацией, которая сложилась в России в 17 году. Керенский боролся против большевистской партии, да еще находясь в войне с внешним врагом за преобразование России в демократическое правовое государство. Ельцин борется за ту же цель против нео-большевиков, засевших в Верховном Совете России. Ведь это факт: сейчас в России даже в расстановке властных сил и властных структур повторяется история. Налицо явное двоевластие. Власть всенародно избранного президента и его команды, с одной стороны, а с другой — власть Верховного Совета, избранного при старом коммунистическом режиме с его известными методами: подтасовки, манипуляции и фальсификации выборов.

К тому же, де-факто в стране все еще существует советская власть. От Верховного Совета в центре и до совета в низах с теми же старыми кадрами. В проекте новой Конституции эта иерархия советов зафиксирована как "представительная власть, в подчинении которой должна находиться административная власть". Ни президенту, ни президентской администрации в этой системе места нет. Никто не может предсказать, чем кончится борьба между президентской властью и советской властью Верховного Совета. В этой судьбоносной битве за демократию Ельцин так же повторяет ошибки того же Керенского. Когда в июле 17 года большевистская партия подняла восстание против демократического правительства, Керенский арестовал пол дюжины большевиков, но не запретил партию. Да и арестованных скоро освободил. Когда произошел августовский путч, Ельцин посадил дюжину деятелей КПСС, но не запретил партию — организатора путча. Да и путчисты, говорят, могут быть освобождены.

Одно важнейшее событие весны 92 года — суд над КПСС — можно считать, не произошло. Суд провалился из-за отсутствия политической воли у новой власти. Даже саму идею подобного суда пришлось ввозить из Англии. Вот как вспоминает об этом псевдо-суде автор идеи правозащитник Владимир Буковский.

Я хотел сыграть одну очень простую роль. Я пришел после путча к российскому руководству и сказал, что нужно провести суд над КПСС. Если вы не проведете своего рода Нюрнберга или его подобия, вы никогда этот режим не прикончите, это все будет тянуться до бесконечности. Более того, коммунисты оживут. Это ведь как раненый зверь. Подранка надо добить. Если вы его не добьете, он бросится вам на горло.

К кому вы пришли?

Я говорил с Бурбулисом, с Полтораниным. Люди были тогда очень сильные. Они были тогда немедленной ельцинской командой. И уговорил их. Я всех уговорил. Я даже уговорил Бакатина — тогдашнего главу КГБ. Он согласился. Не согласился только Ельцин. И на этом все оборвалось.

Потому и оборвалось?

Да. И это мне было очень неприятно, очень досадно. Потому что я считал это делом жизни. Вот этим надо завершить все, что мы делали. Более того, я им объяснял, вопрос не в том, чтобы найти всех виновных и покарать. Не в этом суть. Но вот сидят 14 человек, главари путча августовского. Вот их и хватит. Мы сделаем просто из их суда суд над КПСС. Отроем архивы, откроем документы, покажем преступления, преступность КПСС. Мы их осудим. Более того, я им говорил частным образом: я человек не кровожадный. Их надо осудить. А потом, через 2-3 года вы можете их отпустить. Нужно осудить систему, сломать ее навеки и начать некий процесс раскаяния, очищения в обществе. Тогда это будет иметь смысл. Ельцин не захотел. И в этом трагедия России. Потому тогда у них все пошло вверх ногами, потому что они этого не сделали.

Год передышки. Новые-старые карательные органы в оценке историка-мемориальца Арсения Рогинского. Запись с международного симпозиума в Зальцбурге, март 92-го.

Многие почему-то думают, что после августа 1991 года КГБ перестало существовать или стало совсем другим. Это абсолютно неверная точка зрения. Произошла небольшая реформа. Хотя в принципе, я думаю, что те, кто занимался когда-нибудь в жизни проблемой КГБ, уверенно может сказать: если есть организации, которые невозможно реформировать, то КГБ — первая из них. Практически остался полностью прежним кадровый состав офицеров КГБ. Уволено, может быть, 2 или 3 десятка генералов, заместители стали начальниками. Иногда вторые заместители стали начальниками. В остальном ничего кадровая реформа не коснулась.

КГБ действует сейчас, наконец, на основании закона. Этим законом является сейчас специальное положение, инструкция Ельцина, подписанная им в конце января. Мне кажется, что, со многих точек зрения, эти законодательные основания для действий КГБ вызывают большие сомнения. Например, одна из основных функций КГБ, согласно этому акту, — сбор информации, анализ и прогнозы для руководства страны. То есть КГБ остается по-прежнему информационной структурой, которая может влиять на принятие решений. Парламент почти не контролирует деятельность КГБ, специальной комиссии нет, а та комиссия, которая должна контролировать, надо понять, что это, во-первых, ее не специальная функция, а во-вторых, вот вам пример: председатель парламентского комитета — заместитель министра безопасности. То есть, он сам себя контролирует. Из этих трех пунктов, которые я вам привел, ясно: КГБ остается опасной для общества и для личности организацией. Это главный вывод.

В 92-м году Восток и Запад встречались на самых разнообразных путях. Одна из таких встреч состоялась в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Вот что сообщал об этом наш корреспондент Виктор Симонов.

В Брюсселе — в штаб-квартире НАТО — впервые встретились за общим столом высшие военные чины Запада и Востока. Кооперация, меры предотвращения кризисов, стандартизация вооружений Востока и Запада и разоружение, помощь в перестройке восточно-европейских армий — главные темы, обсуждавшиеся в Брюсселе. Но наивно думать, что члены НАТО смотрят на Восток только через розовые очки. Московский съезд и события в Крыму, бои в Молдове и Югославии, дискуссии о роли армии и слухи о возможном военном перевороте в Польше — все это лишь верхушка айсберга, который вызывает беспокойство Запада. На минувшей неделе военно-политические события развивались особенно наглядно. Позиция Запада в общем виде была еще раз сформулирована Колем на боннской встрече с ведущими политиками и политологами мира. Новые демократии в центре и на Востоке Европы могут рассчитывать на западную помощь только в том случае, если они сократят свои военные расходы до разумно обоснованного уровня. Переброс западных ресурсов на Восток должен сопровождаться встречными, ответными шагами в военной области. Перефразируя классика — военная экономика должна быть экономной.

Югославская трагедия. У микрофона Виктор Федосеев.

Положение в бывшей Югославии в центре внимания мировой печати. Стоило стихнуть многомесячным боям на северо-востоке Хорватии, как вспыхнули бои на юго-западе Югославии — в республике Босния-Герцеговина. С более полной картиной происходящего Виктор Лавров.

Во вторник европейское содружество признало независимость Боснии и Герцеговины. В тот же день на признание суверенности Хорватии, Словении и Боснии раскачалась, наконец, администрация президента США Буша. Таким образом, что касается окружающего мира, Югославию можно считать отошедшей в прошлое. Вместо нее нынче пять разных стран — Словения, Хорватия, Босния, Македония, и Сербия вкупе с Черногорией. Как и в случае распада ленинско-сталинской советской империи, наследство второй мировой войны и титовского коммунизма не может отойти в прошлое без кровавых конфликтов. Начавшись в прошлом июне в альпийской республике Словении, острейший конфликт перекинулся в Хорватию. К апрелю стрельба стала затихать на северо-востоке Хорватии, в Краине. Бывшая федеральная армия, находящаяся под контролем Белграда, нынче согласна полностью выйти из Хорватии в обмен на размещение там полутора десятка тысяч голубых касок сил ООН. Однако все признаки югославского конфликта говорят о том, что армия эта не вернется в собственность Сербии. Белград, по всей видимости, намерен отправить ее на Восток Боснии.

В этот вторник, в ответ на признание независимости Боснии европейским содружеством, сербские сепаратисты объявили о создании, так называемой, Сербской Республики Боснии с присоединением ее к Белграду. Сербов в Боснии около 30 процентов, но сепаратисты претендуют на 65 процентов территории республики. С этого вторника в конфликт между боснийскими сербами и хорватами в купе с мусульманами вмешалась регулярная федеральная армия. Осудив международное признание Боснии, Белград заявил, что там началась настоящая гражданская война. Как бы в подтверждение этого заявления белградские самолеты бомбили и обстреляли ряд населенных пунктов с хорватским населением. После двухдневных ожесточенных сражений силы югославской армии взяли контроль над городом Куприш и Краиной. Опираясь на миллионное население местных сербов, Белград, по всей видимости, намерен отхватить у Боснии до половины ее территории, присоединив ее к собственно Сербии. Пока войска ООН будут в Хорватии, пока там будет устанавливаться умиротворение, раскол горной республики может вполне стать свершившимся фактом.

Конфликт в Боснии и Герцеговине уже погубил 600 человек. В Хорватии и Словении погибло 1600 человек. Казалось бы, границы между народами бывшей Югославии вполне можно было бы переиначить разумными референдумами. Однако таково уж наследство тоталитарного существования.

92-й год. Страна в полный голос заговорила о кредитах.

Говорит Радио Свобода. В эфире программа "События и люди". Ведет передачу Виктор Федосеев. О пакете мер по оказанию помощи бывшим советским республикам на сумму в 24 миллиарда долларов президент Буш заявил накануне съезда народных депутатов России с тем, чтобы содействовать активизации процесса реформ в Российской Федерации. Однако некоторые решения, принятые съездом, по всей вероятности задержат осуществление предложенных американским президентом мер. Включаю Вашингтон.

Помощник президента Буша по вопросам национальной безопасности Бен Скаукрафт отметил в интервью одной из американских телекомпаний, что если российский парламент возьмет в свои руки контроль над процессом проведения реформ, это отразиться на западной помощи Российской Федерации. По мнению американских экономистов, готовность российского правительства облегчить предоставление кредитов и как-то умиротворить тех народных депутатов, которые враждебно относятся к радикальным реформам, может привести к повышению и без того высокого показателя инфляции и тем самым еще более затруднить процесс стабилизации рубля.

Перечисленные трудности, по всей вероятности, создадут дополнительные препятствия вступлению России в Международный Валютный Фонд. А ведь официальные представители стран индустриальной демократии — членов большой семерки — дали ясно понять, что членство России в Международном Валютном Фонде является решающим условием предоставления помощи России как со стороны самого МВФ, так и отдельных стран на основе двусторонних соглашений. Не говоря уже о передаче 6 миллиардов долларов в фонд стабилизации рубля.

События прошлой недели, — заявил профессор Массачусетского Технологического института и бывший высокопоставленный сотрудник Всемирного Банка Стенли Фишер, — могут поставить под угрозу договоренность, достигнутую между Россией и МВФ. Ряд сотрудников американского Министерства финансов высказывает мнение, что широкомасштабная помощь Российской Федерации начнется через несколько недель после принятия России в МВФ. Предполагалось, что это произойдет в конце апреля. Предполагалось, также, что фонд стабилизации рубля будет создан к июню или июлю нынешнего года. Однако западные экономисты обращают внимание на тот факт, что созданию фонда стабилизации рубля должно предшествовать сокращение темпов инфляции в России, поскольку в условиях постоянного роста цен многие граждане России будут переводить свои сбережения в твердую валюту и помещать их в иностранные банки. Что не только отрицательно повлияет на платежный баланс России, но и подорвет доверие к рублю.

В начале 90-х годов в конце каждого радиочаса Свобода передавала какую-нибудь политическую или философско-публицистическую сентенцию. Например, такую:

Государство, в котором действует свобода, основанное на законах, является правовым государством. Правовым государством является такое, в котором законы принимаются и подвергаются изменению только законным путем. В демократических государствах это воля народа, его деятельность или участие, выраженное прямо или косвенно через его периодически избираемых, путем свободных выборов, представителей, облеченных его доверием. Карл Ясперс.

На нашем календаре год 92-й. Его основные события.

• Россия и Украина приходят к соглашению о разделе Черноморского флота.
• В Лос-Анджелесе после оправдания судом четырех белых полицейских вспыхивают массовые беспорядки. Пожары уничтожают целые кварталы города. Погибают 58 человек.
• Президентом США выбран демократ Билл Клинтон.
• После того, как словацкие депутаты голосуют за выход из страны, Чехословакия мирным путем разделяется на два государства.
• Альфред Шнитке представляет оперу "Жизнь с идиотом".
• Выходит из печати статья Френсиса Фукуямы "Конец истории и последний человек".
• В России появляется новая литературная премия — Букеровская, капитал английский, жюри российское. Первым лауреатом Русского Букера становится Марк Харитонов с романом "Линии судьбы, или Сундучок Милашевича".
• Умирают Айзек Азимов, Марлен Дитрих, Менахем Бегин, Вилли Брандт, Александр Дубчек.
• За все время выпуска музыки из кинофильмов самым удачным признан саундтрек фильма "Бодигард".

92-й год. Год передышки. Включаем нашу нью-йоркскую студию. Передачу ведет Петр Вайль.

"Соединенные Штаты: Культура за неделю". В нашем сегодняшнем выпуске мы поговорим о самом русском из всех американских фильмов Андрея Кончаловского. Узнаем о книге, трактующей понятие "свобода" с точки зрения несвободы. Обсудим вечную проблему, совместны ли гений и злодейство, актуальную сегодня.

В нашей первой рубрике — "На экранах Америки" — речь пойдет о новом фильме Андрея Михалкова-Кончаловского, который являет собой уникальный случай. Маститый, знаменитый советский кинорежиссер, автор таких заслуженно признанных картин, как "Первый учитель", "Дворянское гнездо", "Дядя Ваня", "Асино счастье", обосновавшийся в Голливуде, где он вполне успешно работает в течение ряда лет. Здесь необходимо пояснить. Кончаловский не стал суперзвездой, ни одна из его лент не имела оглушительного кассового успеха, с одной стороны, не получала премии "Оскара", с другой.

Но репутация у Андрея Кончаловского в Америке вполне солидная. Это хороший авторитетный режиссер, у которого охотно снимаются звезды первой величины. Такие, как Настасья Кински, Джон Бойд, Сильвестр Сталлоне. Короче, можно уверенно сказать, что для пришельца, человека со стороны, он сделал отличную голливудскую карьеру. Не такую блестящую, как чех Милош Форман, но достойную.

Я смотрел все американские фильмы Кончаловского. С понятным любопытством выискивая в них русскость, от которой сам режиссер, похоже, стремился избавиться, пытаясь ассимилироваться в новом мире полностью. Надо сказать, что в картине позапрошлого года "Танго и кэш" ему это удалось. Самый изощренный наблюдатель не обнаружит ничего постороннего в этом голливудском боевике. Добротном, но не поднимающимся ни до каких высот. Между тем, в таких, казалось бы, сугубо американских фильмах, как "Застенчивые люди" или "Поезд беглец", происхождение Андрея Кончаловского, его культурный генезис сказывался. Для меня, во всяком случае, это было несомненно. Это и делало его работы особенно интересными. Я уж не говорю о картине "Любовники Марии", непосредственно вдохновленной Платоновым. Но и в других лентах русскость Кончаловского проявлялась. Совершенно Достоевский надрыв жителей луизианской глуши, далеких и от Америки, не то, что от России — в "Застенчивых людях", явно толстовский душевный излом, как в повести "Хозяин и работник", в решающем моменте фильма "Поезд-беглец". В общем, русско-американский кентавр Андрей Кончаловский тогда, на мой взгляд, и был любопытен, когда обе свои ипостаси высказывал опосредованно, через аллюзии, реминисценции, детали, подтекст, наконец.

Новый фильм Кончаловского совсем иной. Надо разобраться с названием "The Inner Circle" — "Ближний круг", "Круг близких", "Ближайшее окружение". Пусть будет "Круг близких". В него, в ближайшее окружение Сталина получает доступ простой парень, киномеханик, который крутит фильмы для Политбюро. Его играет очень похожий на русского из средней полосы Том Хаус, прославившийся в свое время исполнением роли Моцарта в формановском "Амадее". Остальные актеры тоже, в общем, хороши. Боб Хоскинс в роли Берия, советские артисты, среди которых я бы выделил Александра Филипенко и Олега Табакова. Разве что Сталин Александра Збруева несколько ходулен, в том числе и в походке. Впрочем, с этой ролью никто не справлялся, начиная с Гелавани. Картина о страшном, тлетворном воздействии сталинизма. Не о зверствах, а именно о растлении душ. У Кончаловского нет лагерей и расстрелов. Он если и пережимает, то в сценах с детьми врагов народа. На мой вкус, такой пережим недопустим. Именно потому, что издевательства над ребенком — прием безошибочный, удар неотразимый. То есть, отчасти ниже пояса.

Во всем же остальном режиссер достаточно сдержан. Но достоверен ли, убедителен ли? В деталях все точно. Я, пожалуй, не видел западного фильма с таким минимальным количеством формальных ошибок. А то ведь непременно важную сцену ведет с напором и мастерством генерал в сержантских погонах. Тут все на месте. Ну, черную смородину крыжовником обозвали. Это пережить можно, не стоит придираться. Хуже обстоит дело с другой достоверностью, более важной. Общепсихологической. Эволюция героев киномеханика Саньшина и его жены Насти происходит очень уж упрощенно. И тут нельзя отделаться от мысли, что либо режиссер не хотел утончать и, стало быть, усложнять проблему, в расчете на менее подготовленного, в первую очередь, эмоционально, западного, американского, зрителя, либо Кончаловский сам существенно изменился и этих тонкостей сталинистского двоемыслия не ощущает. Я говорил о вкраплениях русскости, отличавших и украшавших его сугубо американские фильмы. Но может быть, они и не могли быть ничем иным, кроме как вкраплениями. Когда же русская тема пошла широким, основным потоком, оказалось, что "Круг Близких", при всей его продуманной деталировке, все-таки фильм извне. Причем, лишенный преимущества такого взгляда. Прежде всего, масштабности и объективности. Но наделенный недостатками сторонней позиции, главная из которых — схематичность.

Весной 92-го в связи с изменением политических реалий в мире сократился и бюджет нашей станции. Парижское и лондонское бюро Свободы закрылись. Наша лондонская сотрудница Алена Кожевникова отправилась открывать и налаживать московское бюро, Семен Мирский переехал из Парижа в Мюнхен. Здесь же после Лондона обосновался и Игорь Померанцев.

Пушкин за границей. Я не оговорился. Все мы помним, что Пушкин был невыездным и в западной Европе не бывал. Хотя, по нынешним меркам, чем Кишинев или Одесса не заграница? Но под заграничным Пушкиным я имею в виду поэзию и прозу поэта в переводах. Недавно в Барселоне вышел том прозы Пушкина в переводе на испанский профессора Барселонского университета Рикардо Сан Виценто. Честно говоря, я собирался взять у него короткое интервью и тем ограничиться. Но кажется, все, что связано с Пушкиным, настолько притягательно и завораживающе, что одной Испании мне не хватило. Но вначале все же барселонский профессор и переводчик Рикардо Сан Виценто.

Он очень мало издается и мало читается. Я держусь такой идеи, что Испания не очень культурная страна. А Пушкина раньше издавали, как символ. Надо же издавать Пушкина. Все же русские и все специалисты говорят о Пушкине. Самое трудное переводить в прозе Пушкина то, что изящно-легкие фрагменты на испанском языке теряют всю изящность, и остается простой, бедный текст. Когда девушка лежит в соседней комнате, Пугачев пирует в другой, и некий офицер спрашивает о здоровье этой бедной девушки — все это как-то по-испански не чувствуется, что это должно быть что-то возвышенное или даже прекрасное. А просто маленькая сцена простенького романа. И передать всю изящность и силу этого текста и этого языка — это было самое трудное в переводе.

А как сложилась литературная судьба или литературная карьера Пушкина в другой романской стране, во Франции? Этот вопрос я задал французскому слависту и переводчику Луи Мартинесу.

Пушкин давно известен, но он не стал главным представителем русской культуры для французского читателя. Пушкин, главным образом, для французского образованного читателя — автор замечательных коротких повестей, автор "Пиковой Дамы", а Пушкин-поэт почти что не существует.

Но во Франции предпринимались попытки переводить Пушкина, есть известные переводы. Последняя попытка была предпринята под редакцией профессора Эткинда. Как вы оцениваете художественные достоинства этих попыток?

Вы знаете, он совершил колоссальный труд, который, в конце концов, повредил славе Пушкина. Потому что в этом двухтомнике есть хорошие переводы, потому что попадаются хорошие переводчики. Есть, например Маркович, Жан-Луи Бакес, есть ряд хороших переводчиков. Но в огромном большинстве случаев стихи звучат немножко в духе рифмованных рецептов, которые печатаются у нас на фартуках домохозяек. Конечно, прозаически это все верно, но получаются какие-то календарные стишки, которые, скорее всего, извращают мелодику Пушкина и превращают его в не очень умелого стихотворца. Так что, конечно, я понимаю, предприятие Эткинда было торжественно-капитальное, он хотел перевести всего Пушкина. Но, на самом деле, это издание не пользовалось большим успехом, а знатоки, которые его брали в руки, смотрели с удивлением, не понимали, в чем гениальность Пушкина.

Но может быть, в Англии Пушкин — это не литературный символ, а литературная реальность? Мнение профессора Лондонского университета Доналда Рейфилда.

Пушкин никогда не стал и, по-моему, никогда не станет реальностью в Англии. Почему? Специфика английского языка, который уже насыщен согласными, которому не достает чистых сонорных, гласных. Второе — специфика нашей поэтики, которая не обращает внимания на архитектонику стиха, отрывок осязаемых образов. Добавим тот факт, что у нас талантливых переводчиков очень мало, а гениальных совсем нет. И, в конце концов, Пушкин нам не нужен. У нас есть остроумие — "Дон Жуан", скептицизм и любовь к Востоку у Байрона. В нас есть осенние элегические настроения Китса, есть пророческие видения Колриджа. Нам нужнее Достоевский, потому что нам недостает отечественной истерики. Нам нужен Мандельштам, потому что у нас нет таких универсальных иудейских европейских классиков. У нас нет жертв тоталитарного государства. Конечно, мы понимаем, что Пушкин для русских сравнивается с Данте для итальянцев и Шекспиром для нас. Но мы это не чувствуем.

Пушкин служит нам для единственно одной цели — для плагиата. У нас есть один романист Д.М.Томас — он бесстыдно ворует у "Путешествия в Арзрум", у "Евгения Онегина". И никто этого не замечает. У нас есть тоже драматург Питер Шефер, он ограбляет "Моцарта и Сальери". А все наши слушатели верят, что Шефер оригинален.

Насчет переводов, у Чехова есть медицинский афоризм: если на болезнь предлагается очень много средств, значит, болезнь неизлечима. Значит, если для Пушкина англичане располагают многочисленными переводами, значит, Пушкин непереводим.

Год 92-й. Свобода прессы в новой России подняла новые проблемы для свободных журналистов. В частности, проблему их прав. Книгу о правах журналистов представляет — по телефону из Англии — Виталий Абрамкин.

На первой же странице своей книги Том Уолш и Уолтер Гринвуд пишут о свободе британских средств массовой информации, которая стала уже традиционной в Соединенном Королевстве. Однако, отмечают авторы, журналист не имеет каких-либо исключений. Объем его прав равен объему прав любого другого гражданина. Журналист в Великобритании, другими словами, не имеет доступа туда, куда нет доступа любому рядовому гражданину. Он не может опубликовать или сказать больше, чем закон позволяет другим его согражданам.

Очень точно, по словам авторов книги, эту ситуацию описал лорд Доналдсон, председатель Британского Апелляционного суда, он сказал: "Свобода печати — это один из важнейших элементов парламентской демократии в нашей стране. И это вовсе не потому, что владельцы средств массовой информации, редакторы или журналисты обладают какой-то исключительной мудростью или особым статусом. Причиной тому то, что средства массовой информации — это глаза и уши народа, действующие именно в его интересах".

При этом, продолжают авторы книги, журналисты, несомненно, имеют некоторые привилегии и возможности доступа, которых нет у многих их сограждан. Однако набор этих привилегий дан этим журналистам именно в интересах их читателей и слушателей и никак не выводит журналиста в некое исключительное положение, не дает ему статус привилегированного члена общества. То же самое касается и свободы слова. Эта свобода в Великобритании понимается следующим образом: в Соединенном Королевстве, где нет писаной Конституции, под свободой слова журналиста, как и любого другого гражданина понимается свобода высказывать все, что не вступает в противоречие с законом. Есть и иные, я бы сказал, более английские определения свободы слова. Например, по словам английского юриста Алберта Диссея, свобода слова в Великобритании — это свобода говорить все то, что будет найдено приемлемым 12 присяжными из числа владельцев магазинчиков и случайно набранных прохожих.

Свобода печати, свободный рынок, этнографическая драма. Вот фрагмент из передачи Игоря Померанцева: рассказывает хорватская писательница Дубравка Угрешич.

Здесь, в Америке, мне впервые попались такие словосочетания, как Publishing Indusry и Market. Это будет книжная индустрия и книжный рынок.

Американский рынок перенасыщен восточно-европейскими писателями, — говорит мне редактор одного издательства.

О, — говорю я.

Я лично, не буду печатать ни одного больше, — говорит.

Но какое это имеет отношение к моим книгам? — говорю я, подчеркивая слово книги.

Вы восточно-европейский писатель, — отвечает он, подчеркивая все слова.

Как жаль, что вы не кубинский писатель, — говорит мне сердечно редактор второго издательства.

О, — говорю.

Американский рынок сейчас открыт для этнических литератур.

Интересно, говорю.

У вас есть какая-нибудь связь с Китаем?

Нет.

Как жаль! И это помогло бы. Китайский эмигрантский роман это теперь "ин".

К сожалению, в этот момент мы сейчас не можем напечатать ваши книги , — говорит мне с искренним сочувствием редактор третьего издательства. — Вы пишете, так сказать, чистую литературу. По моральным соображениям, сейчас, когда ваша страна воюет, мы не можем. Если бы у вас было что-то о войне:

Я боюсь крови, — говорю я. — Я не журналист, — исправляюсь я.

О, как жаль, мне действительно жаль, — говорит искренно редакторша.

Но какое вам дело до войны в Югославии? — спрашиваю я.

Печатать что-то другое в это время, значило бы, что мы, издательство, равнодушное к политическим событиям в мире.

Здесь, в Америке, сжимая в руках свои книги, свой паспорт, я чувствую всю трагикомичность вепа — восточно-европейского писателя, который тащит за собой свою родину, как необходимый багаж. Заодно я чувствую себя, как какой-то Дон Кихот в женском обличии, который все еще заботится о belle lettres, в то время, когда она меняет свой образ, когда мера вещей — этикетка, а не содержание, в то время, когда литературу прикрывают имена ее производителей. Эко, Армани, Зонтак, Клайн.

На каком-то званом обеде ко мне подходит мужчина с бокалом в руках. Я узнаю лицо американского редактора.

Говорят, что вы писательница, — улыбается он.

И вдруг чувствую, как я сбрасываю с себя весь свой багаж, как змеиная кожа, с меня слезают этикетки, и я элегантно выправляюсь.

Они перепутали, — говорю, — я машинистка.

О, — говорит редактор и уходит со своим бокалом. Откуда-то из какого-то угла мне благодарно улыбается моя литература, моя невидимая belle lettres, и я улыбаюсь, чокаюсь в пустоту.

Памяти наших ветеранов.

Говорит Радио Свобода. Здравствуйте, дорогие слушатели. У микрофона Александр Воронин. На минувшей неделе мы отметили 40-й день кончины одного из наших старейших сотрудников — Леонида Александровича Пылаева, который ушел от нас в ночь с 25 на 26 марта. Всего за две недели до его смерти я встретился с ним в автобусе. Он ехал со стадиона. Последнее время он заботился о своем здоровье и три раз в неделю ходил плавать. Выглядел он хорошо. Был, как обычно, весел и остроумен. Сказал, что заснял новый видик со своими песенками, декламациями, скетчами и отрывками из старых кинофильмов, в которых он снимался с Бриннером, с Фернанделем и другими известными актерами, которых теперь тоже, увы, больше нет в живых. Пригласил меня зайти посмотреть. "Тебе понравится, — сказал он, — это куда лучше, чем те записи, которые у тебя есть".

Что греха таить, покойник, как и многие русские люди, особенно талантливые, любил выпить. Он вообще был душою общества. И в нашей станционной столовке вокруг его стола всегда было много народу. По вечерам он собирал любителей играть в домино, на стол ставилась водка, стоял шум, гам, рассказывали анекдоты.

Леонид Пылаев не дожил каких-нибудь двух месяцев до своего 76-летия. Он родился под Москвой в старинном русском городке Дмитрове 30 мая 1916 года в семье портного. Во второй половине 30-х угодил в лагеря на Воркуту. Об этих годах он, в отличие от большинства бывших лагерников рассказывать не любил. А если вдруг что-нибудь и вспоминал, то какой-нибудь смешной эпизод. Потом война, окружение, немецкий плен. Власовская, так называемая, Русская Освободительная Армия. А после войны скитания по лагерям ди-пи. Послевоенные голодные годы.

На Радио Свобода, тогда оно еще называлось Освобождение, Пылаев поступил в феврале 1953, за месяц до смерти Сталина. На нашем радио Леонид Пылаев продолжал писать скетчи, сатирические стихи, песенки. И вот теперь, готовя эту программу, посвященную его памяти, я прослушал записи того времени.

Тетя Фаня, уборщица школьная,
Горькой свеклой кормила меня,
Тетя Фаня, жиличка подпольная,
Мы с тобою не ели три дня.
Я под лодкою воздух весь выдышал,
Шла война, кандалами звеня,
Тетя Фаня, ведь я был подкидышем,
Ты, как мать, приласкала меня.
Над деревней моей, над Верейкою,
Был войны ураган пронесен,
Тетя Фаня, тобою, еврейкою,
Беспризорной мальчишка спасен.
Где ж теперь вы, ровесники-мальчики,
Где ж ты, школьный разрушенный дом?
Тетя Фаня, в холодном подвальчике
Три зимы мы дрожали вдвоем,
Тетя Фаня, в холодном подвальчике
Три зимы мы дрожали вдвоем.