Сегодня мы начинаем наш исторический цикл, посвященный 50-летию Радио Свобода. От первых позывных на заре нашего существования в Мюнхене до сегодняшних передач из Праги, Нью-Йорка и Москвы. Каждый год мировой истории устами Свободы. Но прежде, чем приступить к первому рассказу, несколько слов об истории нашей радиостанции.

В 1951 году в Нью-Йорке была создана частная организация, называвшаяся Амкомлиб — Американский Комитет по освобождению народов Советского Союза от большевизма. Рабочим инструментом Амкомлиба должна была стать радиостанция, вещающая на СССР. Идею негосударственного радио Амкомлиб перенял у сходного комитета, незадолго перед тем открывшего в Европе, в Мюнхене, Радио Свободная Европа. Мюнхен — столица Баварии — находился в американской зоне послевоенной оккупации Германии и был самым удобным местом для размещения еще одной станции.

Во второй половине 1952 года в Мюнхен стали съезжаться первые сотрудники будущего радио. Оно называлось тогда — Радио "Освобождение" и располагалось в довольно случайном месте.

Наш ветеран Джеймс Кричлоу, в те годы 25-летний помощник советника радио, вспоминает:

Тогда, когда я приехал, наша контора временно занимала комнаты на втором этаже здания, где на первом этаже продавали тракторы баварским фермерам. Людей мало было: американцы, некоторые русские, белорусы, армяне и узбеки. Но штат еще не был укомплектован. И нас, американцев, мало-мальски говорящих по-русски, всего было три-четыре человека. Все молодые, все на низкой ступени лестницы. Среди эмигрантов почти никто не говорил по-английски. А американское высшее начальство не знало бум-бум по-русски. Что дало нам, молодым, как соединяющим звеньям, возможность влиять на ход событий. Этим мы, волей-неволей приобрели авторитет, что не всегда нравилось начальству.

Скоро у радиостанции появился постоянный адрес: бывшее здание аэропорта на Лилиентальштрассе в районе Обервизенфельд, где радио готовилось к своему первому эфиру. Стартовой передачей должно было стать воззвание, обращение, декларация тех сил, которые радиостанцию создали. "Освобождение" было задумано как радио эмигрантское, как рупор "Координационного Центра Антибольшевистской Борьбы для освобождения родины от коммунистической диктатуры". А американская помощь виделась лишь в финансировании и административном управлении.

Первое марта 1953 года. Все готово к записи. В студии — наш первый диктор, Сергей Николаевич Дубровский, бывший московский актер, ушедший на фронт с театром и разлученный войною со своей семьей: женой, детьми и тещей — знаменитой Верой Пашенной. Дубровскому поручено огласить воззвание. После него — прозвучат первые радионовости. Их будет читать юная Виктория Семенова.

Помнит ли она тот день полвека спустя?

Да, конечно, это было очень у нас напряженно, мы все волновались, была студия, в эту студию никого не пускали, там только был режиссер, Сергей Николаевич за микрофоном, я тоже наготове, потому что я после него читала текст. И наше начальство, и директор, и все находились в контроль раум. Передача была, конечно, очень так ... для народа: что мы, мол, здесь — часть России. Что мы никакие не предатели, а что мы здесь остались, чтобы бороться с бесчеловечным коммунистическим режимом за свободную, демократическую и даже историческую Россию, со всей ее красотой и ценностями. Вот это были основные передачи — первые и последующие.

Запись первой передачи в нашем архиве сохранилась, правда, время попортило старую ленту. Приносим нашим слушателям извинения за — местами — низкое качество звука. Март. Первое число. 8 утра в Москве. Читает Сергей Николаевич Дубровский.

Слушайте, слушайте! Сегодня начинает свои передачи новая радиостанция "Освобождение"!

Соотечественники! С давних пор советская власть скрывает от вас самый факт существования эмиграции. Лишь изредка упоминается о ней в печати — и то в связи с каким-нибудь скандальным случаем невозвращенства видного лица или с другим, неприятным для Советов фактом, вроде процесса Кравченко. Во все остальное время о нас не говорят ни плохого, ни хорошего. В тех редких случаях, когда советская власть бывает вынуждена что-то о нас говорить, она честит нас не иначе, как "белобандитами", "реакционерами", "реставраторами" или "наемниками англо-американского империализма". Она тщательно скрывает тот факт, что в подавляющем большинстве современная эмиграция стоит на демократических позициях, что самая ткань ее изменилась. В эмиграцию пришли сотни тысяч новых выходцев из Советского Союза. По преимуществу, крестьян и рабочих. Среди них немало вчерашних комсомольцев, партийцев, солдат и офицеров армии. В эмиграции представлены почти все народы Советского Союза. И вот мы хотим, чтобы вы знали, что живя за границей в условиях свободы, мы не забыли о своем долге перед родиной. Мы противопоставляем этому строю принцип последовательного народовластия, впервые провозглашенного у нас февральской революцией. Мы — враги как реставрации абсолютизма, так и утверждения какой бы то ни было новой диктатуры на месте большевизма после окончательного его уничтожения. Мы — за полное предоставление свободы совести и права религиозного проповедования. Мы не только за ликвидацию эксплуатации человека человеком, мы за ликвидацию эксплуатацию человека партией и государством.

У истоков радиостанции стоял в ту пору человек, почти полностью определявший, что, как и когда пойдет в эфир. Сам он у нашего микрофона не выступал никогда, имя его в передачах не звучало. Но лицо (или — в данном случае — звуковой портрет) Радио "Освобождение" создал именно он. Звали его — Борис Шуб. Представить тогдашнего дирижера радиовещания я попросил знающего эту тему Джеймса Кричлоу.

Ключевой фигурой был Борис Давыдович Шуб. Американский адвокат, сын русского еврея, отец его эмигрировал из России еще до революции, а Шуб работал в нашей нью-йоркской конторе, но часто приезжал к нам в Мюнхен. Он — человек, который твердо верил в принципы демократии. Он считал, что наша радиостанция должна сообщать только лишь правду, даже в тех случаях, когда нам не выгодна правда. А тогда было немало крупных людей в Вашингтоне и Нью-Йорке, которые считали, что всякая ложь оправдана, лишь бы служила делу свержения большевиков. Но Шуб дико боролся с такими. Иногда он вел себя очень нетактично, вплоть до того, что были попытки его отстранить от радиостанции. Но, в конце концов, его идеи взяли верх. А на нас, на молодых американских сотрудников, они произвели очень большое впечатление.

"Освобождение" еще не выпустило ни одной передачи, как уже возник принципиальный спор художественного порядка. Борис Шуб кипятился: "Скоро умрет Сталин. Надо постоянно напоминать об этом нашим слушателям". И Шуб предлагал перед началом каждой передачи давать в эфир звук метронома, как бы отсчитывающего своими сухими щелчками время, которое осталось прожить диктатору. Спокойный голос диктора должен быть бесстрастно произносить: "Эпоха Сталина подходит к концу. Эпоха Сталина подходит к концу".

Шуб организовал такую запись, и диктор в нашей нью-йоркской студии эти слова надиктовал. Для прочности, для долговечности запись была сделана не на обычную магнитную ленту, а на стальной диск, который выдержал бы бесконечное прокручивание.

Но что, если Сталин проживет до ста лет? Как глупо тогда будет звучать нескончаемое повторение... От идеи пришлось отказаться. А ведь Сталину оставалось жить пять дней.

4 марта, — вспоминает Джеймс Кричлоу в своих мемуарах, — его разбудил телефонный звонок в пять часов утра. Это был Борис Шуб.

— Он помирает. Проснись и включай Москву.

— Да кто помирает?

— Он. Сталин. Включай радио и скажи жене, что сейчас буду к завтраку.

Это было первое сообщение о болезни вождя. Который, как позже выяснилось, был на самом деле уже в затяжной агонии.

Что было делать? Сама история шла в руки. Как вести программы? Это сейчас мы понимаем, что радиожурналист садится к микрофону и начинает передачу. А тогда, в 53-м, дикторы "Освобождения" говорили не в эфир, а на магнитную пленку. Ни в здании в Обервизенфельд, ни в самом Мюнхене никаких передатчиков не было. Магнитофонную катушку аккуратно запечатывали в специальный пакет и вручали рассыльному мотоциклисту, который мчался на мюнхенский железнодорожный вокзал Хауптбанхоф. Там пакет передавался проводнику, и поезд отправлялся в Маннхайм, три часа ходу. В Маннхайме пакет забирал новый мотоциклист, везший его деревенскими дорогами до Лампертхайма, где и был, собственно, радиопередатчик. Пленка с записью проделывала, таким образом, сотни километров и, в лучшем случае, шла в эфир через пять часов.

В дни сталинской агонии надо было искать какое-то решение. Борис Шуб предложил следующее: немедленно ехать в Лампертхайм самим, на передатчик, связываться оттуда по телефону со студией в Мюнхене, получать последние радио-известия из Москвы и со всего мира и тут же, прямо на коленке, писать текст для эфира.

Оперативность была достигнута.

Наступило 5 марта. Московское радио передало долгожданное траурное сообщение (запись из нашего архива):

Говорит Москва. Дорогие товарищи и друзья! Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета министров СССР, секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии СССР Иосиф Виссарионович Сталин.

Борис Шуб заранее позаботился о реакции на это неизбежное сообщение. Он организовал отклики эмигрантов и беженцев и записал их на пленку в ожидании траурного дня.

Я — бывший мастер Сталинградского Тракторного завода, а потом бесправный концлагерник Советского Союза, недавно выбравшийся из сталинского рая, где я прожил как беспартийный большевик десятки лет и очень хорошо знаю эту страшную антинародную систему полицейской власти. По-моему, наша задача, задача всех антикоммунистов, усилить свою борьбу против советского режима, потому что народы Советского Союза жаждут своего освобождения от советской тирании.

Услыхав о смерти Сталина, я ощутила только чувство радости. Да разве может чувствовать человек, проживший под сталинским террором, что-нибудь другое? Разве можно соболезновать человеку, погубившему миллионы нашего народа, залившего кровью наших матерей, отцов и братьев, нашу святую Русь. Его уже нет, и он меня не услышит, но все-таки я скажу ему от тысячи русских женщин: Сталин, ты убийца нашего народа! Сталин, как жаль, что ты умер и избежал суда народного. Но есть и для тебя суд — суд Божий, не избежать.

Кто слушал тогда наше радио? Маломощный 10-киловаттный передатчик первых месяцев добрасывал волну до советской оккупационной зоны в Германии, до европейских столиц. Впрочем, Александр Солженицын свидетельствовал, что слышал наши первые передачи на поселении в Казахстане. Как бы то ни было, но летом 53-го, в разгар Берлинских событий, у "Освобождения" в Советском Союзе была уже своя аудитория. У нашего микрофона один из первых слушателей москвич Яков Бергер.

Я слушал на даче. Это Валентиновка под Москвой. И можно было отстроится от глушилок, поворачивая радиоприемник необходимым образом или вывешивая наружу антенну. Перескакивая с волны на волну, можно было найти волну, где глушилки отставали от основного сигнала и можно было достаточно внятно слушать. Там же часовой, по-моему, цикл был повторения. Если что-то очень важное не удавалось прослушать в течение первого часа — можно было подстроиться во второй час и дослушать то, что тебе было необходимо. В 1953 году, это был, конечно, Берлин. Я не помню сейчас вашей передачи вслед за смертью Сталина, но лето я помню хорошо — передачи по Берлину. И вся информация, которая была недоступна, она шла через вашу радиостанцию.

А вот на эту тему архивный фрагмент передачи:

17 июня в восточном Берлине на строительств зданий на Аллее имени Сталина рабочие, узнавшие о сокращениях заработной платы, бросили работу и двинулись к правительственным зданиям на Лейпцигер штрассе. Вскоре у здания министерств собралась 20-тысячная толпа, которая пела старую революционную песню.

(Звучит песня).

Выкрикивались лозунги: "Долой правительство Гротеволя и Ульбрихта! Мы требуем свободы!" Появились на грузовиках наряды так называемой Народной полиции. Их появление еще больше разъярило толпу. Демонстранты начали бросать камни в окна министерств.

Впрочем, в мире происходят не только восстания. Какими еще событиями памятен 1953-й год? Наш хроникер — Владимир Тольц:

• 3 марта — Палата Представителей Конгресса Соединенных Штатов обращается к советскому правительству с требованием разрешить эмиграцию советских евреев.
• 5 марта — в один день с Иосифом Сталиным умирает композитор Сергей Прокофьев.
• В Вашингтоне основан книжный магазин Виктора Камкина — самый большой в русском Зарубежье.
• Русский поэт-эмигрант Илья Голенищев-Кутузов освобожден из югославской тюрьмы, куда он бы помещен двумя годами ранее по подозрению в сотрудничестве с советской разведкой.
• Летом 53-го арестован и в декабре расстрелян министр внутренних дел СССР Лаврентий Берия.
• Советский Союз проводит испытания водородной бомбы.
• В Мюнхене вышел первый номер русской антибольшевистской "Крестьянской газеты".
• После трех лет войны подписано перемирие между Северной (коммунистической) и Южной (демократической) Кореей.
• В Нью-Йорке основан журнал эссеистики, поэзии и прозы — "Опыты".
• В эмигрантских издательствах выходят: "Проза" Марины Цветаевой, воспоминания "Тюрьмы и ссылки" Иванова-Разумника, "Поезд на третьем пути" Дона Аминадо, поэтическая антология "На Западе". Все эти книги будут запрещены в Советском Союзе еще 35 лет.
• В 53-м умирает литературный критик Петр Бицилли, общественный деятель, бывший эсер Владимир Зензинов, режиссер и драматург Николай Евреинов, писатель Иван Бунин.

У всякого радио есть свои позывные. Есть они и у нас:

(Позывные)

Когда в 1953-м году шел поиск музыки, кому-то (не Борису ли Шубу?) пришла в голову счастливая мысль взять мелодию "Гимна Свободной России" композитора-эмигранта Александра Гречанинова. Гимн этот родился еще в 1917-м году, в эйфорические дни Февральской революции. Композитор Гречанинов в книге "Моя жизнь" вспоминал:

Весть о февральской революции 1917-го года была встречена в Москве с большим энтузиазмом. Народ высыпал на улицу, у всех в петлицах красные цветы и люди восторженно обнимаются со слезами на глазах от счастья. Мы с Марией Григорьевной тоже в толпе, но недолго: нужен новый гимн. Я бросаюсь домой, и через полчаса музыка для гимна уже была готова, но слова...

Первые две строки — "Да здравствует Россия, свободная страна" — я взял из Соллогуба, дальнейшее мне не нравилось. Как быть? Звоню Бальмонту. Он ко мне моментально приходит, и через несколько минут готов и текст гимна.

Еду на Кузнецкий мост в издательство Гутхейль. Не теряя времени, он тотчас же отправляется в нотопечатню, и в середине следующего дня окно магазина Гутхейль уже украшено было новым гимном свободной России. Весь доход от продажи идет в пользу освобожденных политических. Короткое время все театры были закрыты, а когда они открылись, на первом же спектакле по возобновлении в Большом театре гимн, под управлением Купера, был исполнен хором и оркестром наряду с Марсельезой.

(Звучит Гимн Свободной России).

Теперь гречаниновская мелодия в современных аранжировках звучит во многих наших программах.

Но радио не ограничивалось высоким пафосом. Раешник в 53-м году был также обильно представлен. Один из первых радиогероев "Освобождения" — актер и писатель Леонид Пылаев, взявший себе сатирический радиопсевдоним Иван Иванович Октябрев.

Мы передаем беседу бывшего танкиста и тракториста Ивана Ивановича Октябрева.

Дорогие советские граждане, дорогие земляки, однополчане, товарищи министры и домохозяйки. Вот недавно в журнале "Огонек" очень толково про советских молодоженов рассказывали. Любому понятно, что раз на дворе весна, снежок тает, а потом черемуха начинает цвести, то не только молодым людям с завода "Борец" а любому сознательному члену профсоюза жениться захочется. Это вопрос чисто беспартийный. В него в последние дни даже сам товарищ Маленков не вмешивается. Так вот, в журнале "Огонек" советским гражданам, наконец, открыли глаза на наши волнующие и сногсшибательные достижения в связи с замужеством советских трудящихся. Наши молодожены пошли по московским магазинам и приглядели себе по случаю медового месяца самые чудесные вещички. Оказывается, на Втором Госчасовом заводе в Москве уже окончательно научились для советских женихов и невест настоящие будильники делать. В связи с этим достижением, советские граждане уже не могут больше оправдываться, что на работу опоздали потому, что проспали из-за отсутствия будильника. Но, по-моему, будильник это все-таки не главное достижение нашего правительства. Вот завод Газоаппарат по личному распоряжению XIX съезда даже холодильники научился делать. Здесь, на Западе, например, этими холодильниками хоть пруд пруди. Здесь их больше десяти сортов придумали. Они почти в каждой рабочей семье имеются. Что ж тут удивительного? Но наше правительство холодильники направо и налево не продает. А насчет того, чтобы холодильники в каждую рабочую семью поставить, то это уже будет на капиталистический мир походить. К таким удобствам наших трудящихся раньше 12-й пятилетки приучать нельзя!

Но Пылаев бывал и серьезен, и тогда он появлялся у микрофона под собственным именем:

Л. Пылаев:

Я волком бы выгрыз бюрократизм!
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями — катись! —
Любая бумажка, но эту...
По длинному фронту купе и кают
Чиновник учтивый движется.
Сдают паспорта, и я сдаю
Советскую серую книжицу.
К одним паспортам — улыбка у рта,
Щеки вздуваются чайником.
С почтением берут, например, паспорта
Высоких партийных начальников
Но вдруг — как будто ожегом рот
Скривило господину:
Этот господин — МГБист — берет
Мою серокожую паспортину.
Берет как бомбу, берет как ежа,
Как бритву обоюдоострую.
Берет, как гремучую — в двадцать жал —
Змею двухметроворостую:
"Вы из концлагеря? С Колымы? —
Взгляд, как у хищной птицы. —
Тем, кто отведал советской тюрьмы,
Въезд запрещен в столицу".
С каким наслаждением я был бы в тот миг
Повешенным или распят
За то, что в руках у меня
Молоткастый, серпастый,
Но с особой пометкой паспорт.
Я волком бы выгрыз бюрократизм!
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями — катись! —
Любая бумажка, но эту...
Я достаю из широких штанин
Дубликатом тяжелого груза...
Рабом тебя сделали, гражданин,
Советского Союза!

Первое 1-е мая на радио. В эфир идет "Первомайская перекличка".

Граждане Советского Союза! Подневольные слуги большевистского режима! Сегодня, в день первого мая, когда трудящиеся всего мира отдыхают в кругу своих друзей и знакомых, встречая веселыми песнями майский праздник весны, вас, добровольно-принудительно выгоняют на митинги и демонстрации, чтобы вы били в ладоши и кричали "Ура!" вашим кремлевским поработителям. Сегодня у нашего микрофона выступают бывшие советские граждане, ушедшие от большевизма на Запад. Они расскажут о настоящих, а не парадных чувствах подсоветских людей в день первого мая. Передаем репортаж нашего корреспондента, передаем первомайскую радиоперекличку.

У нашего микрофона Татьяна Пашкова. Бывшая стахановка, Татьяна Пашкова работала в Советском Союзе в Донбассе на руднике "Снежный" в шахте номер 8 бис коногоном. Предоставляем ей слово.

Мое слово к вам, мои подруги, работницы советских фабрик и заводов, шахт и рудников, дойн и многочисленных строек. Не так давно и я работала в Советском Союзе так же, как и вы теперь — на производстве. От одного воспоминания о стахановских вахтах, ударных темпах и соревнованиях у меня и сейчас ноют руки. Я знаю работу в советских условиях. И потому что знаю, хочу сказать вам правдивое слово про тот призыв, с которым обратились к вам правители из Кремля перед первым мая. Увеличивайте добычу угля, быстрее стройте, дайте больше продукции и удешевите ее — так говорят они вам. Им мало того, что вы отдаете на работе все свои силы, оставляете без призора детей, не успеваете заниматься домашним хозяйством, им мало того, что за свой труд вы получаете жалкую плату. Нет, они хотят, чтобы вы работали еще больше, а получали еще меньше. Вот какой подарок приготовили они вам к первому мая.

У микрофона Галина Кругляк. В прошлом — капитан советской армии. В 1948 году она перешла западную границу, предпочтя свободу положению советского офицера.

Боевые друзья мои и подруги! Обращаюсь к вам в этот день и надеюсь, что слово мое вы поймете. Ровно пять лет назад в эту весеннюю пору я ушла от вас и сняла со своего капитанского мундира орден и медали. А до того прошла тысячеверстовый боевой путь от Сталинграда до Берлина. Шагала по полям, где были свежие воронки и трупы, видела рядом смерть. Этот путь я прошла, честно защищая свою родную землю, которую любила, как мать. И все же, через три года после окончания войны в ночь под первое мая, когда наша часть готовилась к празднику, я перешла границу, ушла туда, где не было у меня ни родных, ни знакомых. Без тяжелой боли, конечно, это сделать нельзя. Сегодня вам со всех трибун будут кричать о том, чтобы вы защищали свою родину. Я тоже скажу вам: защищайте, защищайте и родину, и наш народ. Но, прежде всего, защитите его от кремлевских поработителей.

Вы слушали радиорепортаж "Первомайские выступления бывших советских трудящихся".

Все это направление — так сказать, "голос народа" — сочеталось с первых же дней с серьезными культурными передачами. Поначалу их поставляло нью-йоркское отделение. Вспоминает ветеран радио "Освобождение" Джин Сосин:

Я был заместителем Бориса Давыдовича Шуба, у которого была маленькая группа талантливых эмигрантов, писателей, редакторов, включая Юрия Петровича Денике, Романа Борисовича Гуля, его собственного отца Давида Натановича Шуба, Виктора Федоровича Росинского, Вячеслава Клавдиевича Завалишина и Михаила Михайловича Корякова.

Одна из нью-йоркских записей — выступление по радио дочери Льва Толстого Александры Львовны, само имя которой было запрещено в Советском Союзе и изображение которой отрезали на фотографиях при публикации:

Александра Львовна, может быть, вы расскажите нашим слушателям, что такое Толстовский фонд?

Толстовский фонд был основан еще в 1939 году для того, чтобы помогать русским вне России, за пределами России. Рассеянным по всему белому свету.

Какой основной смысл работы фонда? Что вы считаете самой важной из его функций?

Я считаю помощь послевоенным эмигрантам. Главным образом тем, которые остались после Второй мировой войны. Остались в Германии, Австрии, Италии, во всех этих странах.

Сколько же по вашим подсчетам осталось людей за границей после войны?

Я бы считала, что немногим меньше миллиона.

А что с ними произошло?

Теперь многие уже расселились в других странах. Эмигрировали в Австралию, в Канаду, в Америку, главным образом. И вот Толстовский фонд помогает главным образом тем, которые эмигрируют в Америку. Я считаю, что через нас прошло около 13 000 всего людей.

Вы говорили о людях, оставшихся в Европе после войны. Но, конечно, Толстовский фонд имеет дело и с новейшими людьми. С людьми, которые переходят из Советского Союза, из советской зоны Германии и Австрии сейчас.

Да, и не только из советской зоны на границах Австрии и Германии сейчас. А даже люди, например, из Мексики. У нас был один служащий посольства, который перелетел в Америку и которого мы приняли. Он жил у нас на нашей ферме. У нас есть 15 контор, которые работают. Из них 2 в Германии. В Австрии, в Италии, во Франции, во всех странах почти что имеются наши конторы Толстовского фонда. Есть конторы и на Ближнем Востоке, в Бразилии, в Америке наша главная контора, и там есть несколько отделений. Так что, когда люди к нам прибегают, приезжают, прилетают откуда бы то ни было, то Толстовский фонд их немедленно принимает, устраивает на работу. А временно, если это в Америке, у нас есть вот эта ферма, приблизительно состоящая из 70 гектаров, куда мы принимаем людей. Эта ферма имеет церковь, имеет рядом школы американские, которые принимают детей. И я скажу, что это русский уголок. Мне очень приятно, что у нас, русских, есть такая прекрасная ферма, где имеются и куры, около 4000 несущихся кур, есть коровы, свиньи, свои огороды, свои харчи. Так что мы людей можем принять, накормить.

Дочь Толстого не хотела зазывать всех слушателей в эмиграцию, и свое выступление заканчивала так:

Знаете, что я вам скажу: вот мне 69 лет, я старая женщина. Но я никогда не теряю надежду, что скоро, может быть, очень скоро падет железный занавес. Что, в конце концов, мы все еще увидим и доживем до того времени, когда мы увидим свободную Россию и не нужен будет Толстовский фонд в том виде, в котором он существует теперь. Что все мы сможем вернуться на родину.

В 1953 году идея управления радио политическими эмигрантами стала подвергаться решительному пересмотру. Хотя они и называли себя Координационным центром антибольшевистской борьбы, но единого центра не получалось. Эмигранты не могли примириться. Доходило до того, что в студию, где диктор (из одной группы) читал последние известия, врывался представитель другого политического направления и вырывал из рук "неправильные" новости.

Джеймс Кричлоу вспоминает:

Различные эмигрантские фракции и другие национальности не могли между собой согласиться, как вести передачи, и поэтому было принято решение где-то наверху (я в нем не участвовал), что парадом все-таки будут командовать американцы. Замысел до этого был, что начальство радиостанции будет эмиграционное, а американцы будут там работать только лишь советниками. Но это кончилось тем, что американцы получили административную власть над радиостанцией.

Знакомство с архивом 53 года дает нам и некий прообраз передач — если не вполне правозащитных, то поистине самиздатских. Тогда, на заре вещания, все это делалось наивно, напыщенно, но делалось — впервые.

В "Известиях" недавно появилась статья, озаглавленная "Песни о Сибири". Николай Малеев, автор статьи, рассказывает о новых песнях, распеваемых сибиряками. Песнях, будто бы, о привольной и счастливой жизни в Сибири. Но только ли о счастливой жизни рассказывают песни Сибири, хочется спросить у автора статьи. Люди в Сибири знают иные песни, о которых он не упоминает. Это песни лагерников. Лагеря рабского труда в нашей стране породили сотни песен, которые со временем войдет в нашу литературу, как документы самого страшного времени в русской истории. Чтобы заполнить пробел в статье Малеева "Песни о Сибири", прослушайте слова песни "Этапная".

Где-то в небе деревья шумели,
Где-то жутко кричала сова.
По тайге завывали метели,
Занося арестантский этап.
Мы брели из последних усилий,
На Востоке вставала заря,
Гнали нас по таежной дороге
Далеко — в исправтрудлагеря.
Будем жить мы в холодных бараках,
Будем с тачкой работать в тайге,
Нас стеречь будут злые собаки,
Хоронить будут в мерзлой земле.

Так получилось, что среди записей 53 года чаще других встречается голос диктора Виктории Семеновой. Полвека спустя все в том же Мюнхене я попросил Викторию Григорьевну вновь представить себя у нашего микрофона.

Попробую. Не знаю. Но это навряд ли так получится, как было тогда. У меня уже больше нет того металла в голосе... Говорит радио "Освобождение". Говорит радиостанция "Освобождение"!.. Вот примерно так...